Михаил Тырин - Желтая линия
Мир все бледнел и мерк вокруг меня, пока я вовсе не перестал его замечать. Все сократилось до небольшого пространства, в котором я сейчас существовал – выдергивал ноги из трясины, пробовал ее шестом, хватался за ветки, отплевывался от вонючей воды, снова выдергивал ноги... И уже давно исчезло ощущение, что я куда-то двигаюсь, мне казалось, что я просто толкусь в одной точке и в этом отныне мое жизненное предназначение.
Если б мне пришлось описывать последний круг ада, я знал бы, о чем и как писать.
– Слышишь? – Щербатин нервно зашевелился на спине. – Вроде как гудит что-то... Или нет? Гудит! Беня, это реаплан!
Туман не позволял нам видеть далеко. Да и пилот не разглядел бы нас, даже если бы пролетал прямо над нашими головами.
Я бросил шест и судорожно полез в карман за радиостанцией. Однако она развалилась у меня в руках на три части. Видимо, в свое время приняла на себя удар кулака или ботинка наших союзников.
– Твою мать! – зарычал я и с размаху всадил обломки в грязь под ногами.
– Зря ты так, – сказал Щербатин. – Может, ее как-то можно было собрать.
– Замолчи! – рявкнул я.
– Беня, ну я же не виноват...
– Молчи, тебе сказано! – Я схватил шест и двинулся дальше, с яростью выдергивая ноги из грязи.
– Знаешь, у меня в танке как-то раз сломалась рация, – заговорил Щербатин через некоторое время. – Я без нее все равно что глухой. Стою и не знаю, что делать. Потом вижу – все вперед поперлись, ну и я за ними. А потом слышу, кто-то мне по корпусу молотит. Какой-то офицер палкой долбит, кричит, а ничего ж не слышно... Я разворачиваю объективы – вижу, у меня на ноге пехотинец висит. Раненый зацепился одеждой и болтается, как тряпка. Отцепили, унесли...
Я молчал. У меня не было сил даже посочувствовать тому пехотинцу.
– Вообще, аппаратура часто отказывала. Воды наберешь под броню – и привет. Танки-то старые и дерьмовые. Не знаю, сколько человек до меня в этом мешке болталось. И сколько тут подохло, тоже не знаю. В башне щелей нет, только пять панорамных экранов перед глазами. Если три работают – хорошо. А бывает, закоротит – и все гаснут. Стоишь слепой и не знаешь, то ли тебя подожгут, то ли корова рогом боднет и в болото скинет. Знаешь, сколько народу вот так захлебнулось? А у скольких крыша поехала... Представь, подгоняют тебя вечером в ангар, и стоишь до утра в полной темноте. Другие хоть болтают, жрут, программы смотрят. А ты ничего не можешь. Вот, как сейчас, даже еще хуже. Даже почесаться не можешь. Я поначалу весь чесался – с головы до ног. Ну, вернее, до задницы. Так и думаешь, вот протянуть бы руку и поскрестись. А нечем. Потом привык как-то...
– Жрать охота, – сказал я.
– Да, это точно. Я тут пару жуков видел. Таких здоровых, знаешь? Много в них мяса, как ты думаешь?
– Когда ты только все успеваешь – и жуков увидеть, и реаплан услышать? Я вот ни хрена не вижу, кроме этой грязищи.
– Высоко сижу, далеко гляжу... А ну, стой!
– Что опять? – с досадой сказал я, но остановился охотно.
– Вон туда посмотри. Вон, левее...
– И что?
– Ну, глаза-то разуй!
Я вытер с лица брызги грязи, присмотрелся. В следующую секунду меня прошиб холодный пот. Там был большой остров, и на нем поднимались стебли болотной капусты. Ее длинные листья, окаймленные бордовой полосой, невозможно было не узнать.
– Уходим, только тихо, – осторожно проговорил Щербатин. – Ластами не шлепай, ладно?
– Поучи бабушку кашлять, – ответил я.
Однако Щербатин был прав. Мне во всех красках вспомнилась картина, как на таком же островке полегла почти вся команда «Крысолов».
– Нет, – сказал я через некоторое время. – Эти листья можно есть. Нужно набрать немного, а то через полчаса я просто свалюсь.
– Ты уверен? – Щербатину тоже ужасно хотелось съестного, но он боялся.
– Давай так – я оставлю тебя где-нибудь в лопухах, а сам быстренько, аккуратненько...
– Ага, а там тебя завалят, и буду я тут куковать, как Соловей-разбойник под калиновым кустом. Нет уж, подыхать – так всем коллективом.
– Ну, дело твое. – Я достал из мешка ружье. – Смотри в оба, ладно?
– Буду твоими глазами на затылке, – пообещал Щербатин.
Едва лишь добравшись до огорода, я не выдержал и вцепился зубами в сочный лист. Вкус был как у обычного огородного салата. Сначала я просто пихал листья в рот и торопливо заглатывал – вакуум в желудке, казалось, готов был всосать полмира.
– Эй, эй! А мне? – возмутился Щербатин.
Я, не глядя, сунул назад большой мясистый лист, Щербатин ловко поймал его зубами и тут же начал хрустеть.
– Ну все – набираем и уходим, – сказал он. – Нечего тут пастись.
– Набираем за пазуху и в живот, – возразил я. – Набирать надо больше.
– Ну, тоже правильно...
Видимо, неспроста родилась поговорка «Чем дальше в лес – тем больше дров». На краю огорода листья росли точно такие же, что и в глубине. Тем не менее какой-то дурной рефлекс двигал моими ногами, меня тянуло все дальше и дальше, пока мы не оказались в самой гуще капустных зарослей, сами не свои от голода и жадности. Я срывал листья, распихивая их в карманы и под одежду, Щербатин как-то умудрялся отхватывать куски зубами на ходу. Чувство осторожности было при этом забыто напрочь.
Так продолжалось, пока я не услышал за спиною испуганное щербатинское «ой!». Я поднял глаза – и недожеванный лист вывалился у меня изо рта. Прямо перед нами, не далее чем в десяти шагах, стояли ивенкская женщина и двое ребятишек. Она стояла неподвижно, словно заколдованная, и смотрела на нас. У ее ног я увидел две корзины, полные капустных листьев.
– Ну, все... – услышал я обреченный вздох Щербатина.
Время шло, ничего не происходило. Разве что из зарослей выбежали еще двое детишек и прильнули к матери. Она завернула их в свою широкую юбку.
– Они одни здесь, – сипло проговорил я. – Без мужиков.
– И что? – отозвался Щербатин. – Все равно надо уходить.
– Не так сразу. – Мой голос начал терять твердость. – Если она позовет своих, мы далеко не уйдем. А она позовет.
– Ты что задумал? – произнес Щербатин не своим голосом.
– Ничего. Молчи... – Я начал медленно поднимать ружье.
– Беня, остановись. Давай просто уйдем, и все.
– Мы не уйдем. Нас догонят и порежут на куски.
– Беня, не вздумай! – заорал Щербатин прямо мне в ухо. Его голос напугал женщину, она еще сильнее прижала детей.
– Черт побери... – У меня тряслись руки, мне хотелось провалиться сквозь землю. Но нам нужно было выжить. Убей или будешь убитым – этот первостепенный закон войны веками служил для оправдания убийств.
– Беня, давай уйдем. – Он принялся ерзать и подпрыгивать в своем мешке. У него не было рук, чтобы мне помешать, и он мешал, как мог. – Я не дам тебе стрелять в детей, ты просто псих!
– Конечно, не дашь, – выдохнул я. И тут же сам сорвался на крик: – Хватит меня нервировать, меня и так всего колотит!
– Беня, если боишься – брось им меня! – орал Щербатин. – Пусть меня режут на куски, а сам проваливай. Не трогай их! Уходите! Уходите отсюда! – повернулся он к ним.
Женщина видела, что я направил на нее ружье. Она, конечно, знала, что это такое. Но ей некуда было бежать, и она не могла бросить детей. Она просто обняла их длинными гибкими руками, обернула в юбку и опустила голову. С достоинством приготовилась к смерти.
– Уходите! – продолжал орать Щербатин, извиваясь и толкая меня в спину.
– Черт возьми! – простонал я и бессильно опустил ружье. – Хватит орать, Щербатин, заткнись! Успокойся! Я не собираюсь стрелять! Мы уходим.
– Да, да, мы уходим! – с напором крикнул он, словно боялся, что я передумаю. – Уходим прямо сейчас!
Через минуту я уже вовсю шлепал по болоту, не разбирая дороги. Щербатин в мешке так тяжело дышал, будто он, а не я, работал сейчас ногами.
– Что с тобой сделали, Беня? – проговорил он наконец. – Во что ты превратился?
– В образцового гражданина, – равнодушно ответил я.
– Неужели ты мог их убить?
– Если б мог – убил бы.
– А если б меня рядом не было?
– Заткнись! – зарычал я. – Нашелся тут гуманист, на чужой шее ехать!
– А это ты зря, – беспомощно ответил он, и мне стало так гадко, как никогда еще не было. У меня даже не хватило духа извиниться, и мы продолжали путь молча.
На мое счастье, повод заговорить появился сам собой. Я как раз разведывал шестом очередной свой шаг, как вдруг впереди блеснули глазки небольшого зверька, похожего на водяную крысу. Я видел их раньше, они не считались опасными.
– Не поджарить ли его ударом плазмы? – предложил Щербатин.
– Тихо... Погляди, что там у него?
Зверек кушал. Он пытался разгрызть тело какого-то маленького серого существа с вялой безволосой кожей. Это тельце болталось у него в зубах беспомощно, как тряпочная кукла.
Когда мы подошли, зверек вцепился в добычу зубами и попытался унести, но не смог справиться. Бросив все, он исчез под водой.
Я разглядывал его обед и никак не мог понять, что это такое. Большая голова, кривые лапки-прутики, узкая костлявая спинка... В этом виделось что-то знакомое, но все было слишком попорчено зубами.
