Виктор Глумов - Город смерти
Воображение нарисовало вращающиеся жернова неведомого механизма, перемалывающие кости, мышцы, связки… Фарш. Бесформенная коричневая масса, напитанная человеческой кровью.
Мимо проносились стволы, под ногами мелькали корни, трава, мох. Ветви хватали за рубаху, словно пытались удержать. Генч споткнулся о куст черники, растянулся. Скуля, поднялся и припустил дальше сквозь чащу, не разбирая дороги. Автомат хлопал по заду, подгоняя. Пот заливал глаза. Кровь грохотала в висках, как приближающийся товарный состав.
Мертвая земля… какая там мертвая — живая. А под землей… вспомнился предсмертный хрип товарищей.
Генч бежал, пока хватало дыхания. Выскочил на забетонированную площадку и упал, уткнулся лицом в исцарапанные руки. Казалось, легкие сейчас лопнут, а сердце выпрыгнет. Понимая, что нужно двигаться дальше, Генч не мог шевельнуться, только хрипел и плевался вязкой слюной. Бетон… Если оно живое, то не доберется сюда. Глаза застилала красная пелена. Генч протер лоб, глянул на руку: да это кровь. На сучок, наверное, напоролся.
Тошнило, ноги немели. Собравшись с силами, он заставил себя сесть, подтянул автомат и сосредоточил внимание на зарослях. Оно могло прийти на кровь. В лесу зашелестело, загрохотало… Что-то огромное ломилось через валежник.
Генч прицелился в чащу и начал отползать, пока спиной не уперся в столб. Вот и все, добегался, гаврик. Мочевой пузырь скрутило судорогой, руки дрожали так, что ствол автомата метался из стороны в сторону.
Из темноты выскочил… длинный человек, огляделся и, держась за бок, поковылял дальше. Дышал он шумно и прерывисто. Лысая башка, остренький носик…
— Ромка! — прохрипел Генч.
Пришелец вздрогнул, пошел на голос и едва не споткнулся о распростертое тело.
— Ромка… ты это… Живой?
Кивнув, парень уселся рядом. Ото лба до подбородка тянулась царапина, черная в свете месяца. Автомат и фуражку он потерял. Он уткнулся в ладони и разрыдался. Минут пять он всхлипывал, стонал и хлюпал носом. Да, это тебе не безоружное быдло расстреливать.
— Ти… Тимка… там… Не смог, — судорожный вздох, — не помог…
— Солдат, — зашипел Генч. — Солдат! Хватит ныть! Мать твою! Оно ж на звук придет! Молчать!
Как ни странно — подействовало. Ромка заткнулся и бездумно уставился перед собой. Иногда он лишь едва слышно икал, прикрывая рот ладонью.
— Уходить смысла нет, — прошептал Генч. — Надо тут спрятаться, хорошо, что есть где. Идем.
Икающий Ромка потрусил следом за Генчем к полуразваленным пятиэтажкам.
6. Городок
— Бетонка. — Леон расстелил карту на колене. — Нам по ней километра три-четыре, потом повернем в лес. К городу.
— Как он называется-то?
Не то чтобы Вадима это действительно интересовало. Марш-бросок вымотал, не оставил сил ни на любопытство, ни на страх. Вокруг молчал лес, не зимним сторожким молчанием, а тишиной подземелий, где даже крысы не водятся. Не пищали над ухом комары, не стрекотали сороки, не шляндались под ногами полевки. Только скрипело вдалеке на одной ноте дерево. Грибов тут было много, но трогать их не решились: кому охота жрать крепкий, червем не тронутый, но диаметром в полметра рыжик? Никому. Да и аппетита нет. То «предчувствие пиздеца», которым Леона стращал староста Кот, накрыло участников похода. Вадиму хотелось разрушить этот траур, заорать во все горло песню. Не получалось.
В детстве Вадик любил книжку про Муми-Тролля. И теперь вспомнилось: когда летела Комета, из губной гармошки Снусмумрика ушли звуки. Из Вадима тоже вылились все мотивы и слова песен.
— Красноармейск-10[7]. И две воинские части рядом. Были.
Они сидели на обочине бывшей дороги: бетонные плиты вздыбились, раскрошились по краям, будто их грызло само время, а в стыках выросли молодые деревца. Если верить сведениям, полученным от Синтезатора, совсем немного осталось идти, через город, к дальней части — вот и все. Правда, там километров двенадцать получится, часа три-четыре хода.
— Там техника должна быть, — всплыли знания, почерпнутые из приключенческих романов, — на солярке работает. А солярка — не бензин, не тухнет.
— И ты умеешь этой техникой управлять?
— Может, Сандра умеет?
Сандра подняла на него измученные глаза.
— И пытаться не буду. Скорей бы все это закончилось, не хочу я еще и с техникой возиться, это же время нужно… Это нужно себя заставить, а я не могу, Леон.
— Мы почти пришли, — ласково сказал Леон. — Мы почти у цели. Мы скоро свалим из этого мира. Так что подбери сопли. Не хочешь с техникой возиться — не будем. Все устали. Вон Дизайнер держится, бери с него пример. А ведь не военный, не местный. Но упрямый. Молодец.
Надо же, похвалил, не прошло и года. Вадим заставил себя встать. Четыре километра до города — это час. Найти место под ночевку, устроиться. Выспаться — последний раз в этом мире. А рано-рано поутру — бросок через лес к части. Интересно, как выглядит коридор? А если вообще никак? И блуждать им по окрестному лесу, оглашая его стенаниями, пока не найдут дыру! Вот, кстати, от этого перехода живность могла и сбежать. Живность — она такая, чуткая. А муты что же, сиганули в его, Вадима, мир? Леон рассказывал, что в этих краях сгинуло два отряда мутов… Вот, блин, комедия: вываливаются в подмосковном лесу мутанты. Один другого страшней и вонючей. И ни бельмеса не понимают, что происходит, «кто все эти люди», откуда столько лунарей. Милиция с ума сойдет: массовое помешательство среди уродов. Подключат ФСБ, подключат медиков, и будут высоколобые специалисты скрипеть мозгами… Район оцепят, а тут — здрасьте! — Вадим со товарищи.
— Дизайнер! — прикрикнул Леон. — Заснул, что ли?
— Задумался, тебе не понять, — огрызнулся Вадим. — Зверье могло свалить, когда открылся путь в мой мир.
— Могло, — нахмурился Леон. — Только вряд ли. Звери бегут от опасности, а путь к тебе, насколько я знаю, не опасен.
— Вот-вот. Насколько знаешь. А ты не знаешь.
— Ты тоже не знаешь ничего про переход, — вернул любезность Леон, — ты — ключ, а ключ не думает о замке.
Да фиг с ним, пусть философствует. Нельзя больше рассиживаться, пора идти. Как он объяснит свое отсутствие? А как объяснит появление Леона и Сандры? Ладно, допустим, он изобразит раскаяние: прости меня, мама, ушел в загул, вот, познакомься, мои новые друзья. А где, сыночек, твой мотоцикл? А пропил, мамочка… А где, сыночек, твоя одежда?! А проел, мамочка… А почему ты, сыночек, так зарос и изгваздался?! А проебался я неизвестно где, мамочка. Не до ванн было. Вадим поскреб подбородок — щетина отросла мягкая, длинная.
Есть еще вариант: мама, меня держали в дурдоме, в одной палате с этими ребятами, поэтому у нас одно сумасшествие на троих!
Леон — впереди, следом — Вадим, Сандра замыкает, как обычно. Вадим мерно шагал по бетону, перепрыгивал выбоины, огибал деревца. Он вернется и напишет книгу. Сначала придумает, как объяснить свое отсутствие, а потом напишет книгу. С иллюстрациями Леона. Да…
Благостные мысли о доме, мягкой постели, ароматной пище казались лубочными картинками. Не бывает такого, ясно же, что, пока топаешь по разбитой бетонке, пока прислушиваешься, не шуршит ли в кустах, принюхиваешься, пока насторожен, небрит, не бывает теплого дома и нормальных людей. Нормальных, не убивавших, не убегавших от погони… Ну, хоть в этом он остался прежним, невинным: никого не убил.
Господи, этих людей я потащу в свой мир! В страну победившей, пусть и дурной, демократии, в свой город!
— Расскажи еще раз про другую Москву, — попросила Сандра, — а то я уже перестала верить, что есть другие места, кроме этого леса.
Вадим понимал ее, но что говорить? «Иду навстречу цветным витринам, мимо пролетают дорогие лимузины, в них девушки проносятся с горящими глазами…»
— Город-сказка, город-мечта, попадая в его сети, пропадаешь навсегда, — с чувством продекламировал Вадим, — глотая его воздух простуд и сквозняков, с запахом бензина и дорогих духов[8].
— Твои стихи? — Сандра остановилась, вплотную приблизилась к Вадиму, привстала на цыпочки, заглядывая в глаза.
— Нет, — слава поэта-песенника его не прельщала, — это вообще не стихи, а песня одной группы.
— У вас много хорошей музыки…
— Ну… Понимаешь, детка, это — не хорошая музыка. Хорошей ты и не слышала еще! Это так, неплохая…
— Вы идете, интеллигенты? — позвал обогнавший их на несколько метров Леон. — Или обсудим еще театр и живопись?
— А мы с тобой будем слушать музыку? — Она облизывала губы, ждала ответа.
— Конечно, — Вадим свеликодушничал, — мы с тобой и на концерты будем ходить, и в записи слушать музыку! А с тобой, художник, мы посетим музей, слышишь?
Леон сплюнул под ноги и двинул вперед. Сандра улыбнулась и поспешила за ним, Вадим тоже прибавил шагу. Леон в музее — представить себе страшно. Придется сначала его одеть, причесать нормально, посоветовать сделать морду попроще… И лекцию по живописи прочитать. Что, интересно, ему понравится? Ведь талантлив, этого отрицать нельзя, талантлив. При другом раскладе из него бы вышел толк. Вот двойник Леона, сразу видно, преуспел.
