Василий Головачев - Не русские идут
– Не всех, – прыснула Аглая. – Идём, Гордей?
Буй-Тур развёл руками, направился к Опухоли. Девушка засеменила рядом, подлаживаясь под его шаг, легко перепархивая с камня на камень. Анурий Фокич остался стоять, глядя им вслед.
– Не боишься деда? – спросил Буй-Тур, когда они миновали край расселины, над которой возвышалась вершина водяной капли.
– Почему я должна его бояться? – удивилась Аглая. – Он очень хороший и всё понимает.
– Ну, подумает чего…
– Чего?
– Не знаю… ты ему родная кровинка, а я – чужой человек.
– Вот уж ерунда какая, – рассердилась Аглая. – Ты же ничего плохого не задумал?
– Задумал.
Она остановилась на плоской каменной плите, лёгкая, тоненькая, красивая в порыве удивления: глаза большие, зелёные, светящиеся, губы полураскрыты, полные, алые.
У него оборвалось сердце.
– Что задумал, говори!
Не спуская с её лица взора, он подошёл к девушке почти вплотную.
– Мне тридцать восемь…
– Чем удивил, – фыркнула она.
– Тебе всего девятнадцать. Не побоишься выйти за меня замуж?
Аглая замерла.
Глаза её стали ещё больше, потемнели, посерьёзнели, губы сдвинулись, казалось, она вот-вот бросит резкое слово и убежит.
Гордей затаил дыхание.
Но девушка вдруг рассмеялась – словно колокольчик зазвонил, прижала пальчик к его губам, покачала головой.
– Не надо спешить, витязь мой дорогой, я ещё ничего не решила.
– Но ведь это знак – что мы с тобой здесь встретились?
– А может быть, я так наколдовала?
Она побежала вниз по камням, обернулась.
– Что стоишь? Так мы до вечера не управимся.
Буй-Тур как в тумане последовал за ней, пока не понял: она уже ответила! И сразу на душе стало легко и светло.
Он догнал её, прыгая, как юноша, с камня на камень, взял за руку.
Они замерли, не сводя глаз с друг друга. Аглая качнула головой, и он поспешно убрал руку, хотя поцеловать её в губы хотелось до головокружения.
– Я не умею говорить важные слова…
– И не надо. – Дразнящие огоньки в глазах, но не обидные, тёплые, обещающие. – Я сама скажу, когда придёт время. Ладно?
– Ладно, – еле выговорил он.
Она фыркнула, стремительно чмокнула его в щеку и побежала дальше.
Только после этого Гордей вздохнул свободней, хотя тут же переключил внимание на дело, ради которого прилетел сюда: стали видны зелёные с чёрным палатки.
– Подожди, я пойду первым.
Аглая послушно остановилась.
Буй-Тур, прислушиваясь к изумительной природной тишине речного берега, принюхиваясь и всматриваясь в детали пейзажа, прокачал через нервную систему все полевые потоки и закончил анализ.
Обстановка ему не понравилась. Палатки не вписывались в ландшафт по-доброму, они являли собой чужеродные элементы и несли печать какой-то скрытой озабоченности и угрюмой недоброжелательности.
Аглая прерывисто вздохнула за спиной.
– Мне здесь не нравится.
– Мне тоже. Посиди на камешке, покуда я буду разговаривать.
– Будь осторожен.
Он усмехнулся, легонько сжал её плечо и направился к палаткам, обходя упавшие деревца и чувствуя потянувшиеся к нему потоки внимания.
Палатки были небольшие, двухластные, каркасные. Таких российская промышленность не выпускала, по мнению Буй-Тура. А вот кострище – ажурная конструкция из керамических трубок и спиц подсказала ему страну-изготовитель: такие кострища делали только в Финляндии, для условий Крайнего Севера и низких температур. Они позволяли зажигать и поддерживать костёр даже при сильном ветре, а топливом могли служить не только древесные щепки, сучья и поленья, но и кубики сухого спирта, и керосин, и любой другой вид жидкого топлива.
Когда до палаток осталось с десяток шагов, полог одной из них распахнулся, и навстречу Гордею вылез плотный парень в чёрно-зелёном комбинезоне-пуховике, небритый, с непокрытой головой, уставился на гостя.
Гордей кивнул.
– Привет. Не ожидал здесь увидеть туристов. Мы тут недавно прилетели, археологи из центра. А вы чьи будете?
– Из Мурманска, – буркнул парень с едва уловимым акцентом.
– Как интересно. В Мурманске знают об этой штуке? – Буй-Тур кивнул на Опухоль за спиной.
Послышался стук скатывающихся камней, шарканье, из-за палатки вышел ещё один парень, такой же крутоплечий, небритый, бледнолицый, с выстриженным особым образом виском слева.
Буй-Тур невольно напрягся, хотя с виду продолжал оставаться благожелательно-сдержанным. Выстриженный висок туриста являлся опознавательным знаком принадлежности его к касте спецназа СТО. В этом у Гордея не было никаких сомнений, он хорошо знал такие знаки, так как и сам носил за ухом знак – символический силуэтик сокола. Все бойцы ППП носили такие знаки, в то время как оперативники СОС – силуэтик тигра.
– Чего надо? – буркнул второй турист; в его речи тоже слышался почти неуловимый акцент.
Гордей, перебиравший в памяти говоры живущих за рубежом людей, которые достаточно хорошо знали русский язык, наконец определил: язык парней явно принадлежал к романской группе. То есть они были не то испанцами, не то итальянцами. Что они нашли здесь, в российской глуши, можно было не спрашивать, вывод напрашивался сам собой.
– Что ж вы так грубо? – укоризненно проговорил он. – Я ведь не требую ваши документы… пока. Зона здесь особая, можно и наряд вызвать.
Из-за груды камней, увенчанной комлем упавшей сосны, вышел ещё один турист, постарше первых двух, но такой же широкоплечий, мощный и по-медвежьи медлительный на первый взгляд. У него было гладкое плоское лицо, неожиданно махонький нос и огромная челюсть.
– А вы, собственно, кто, гражданин? – спросил он фальцетом.
– Пограничник без пальто, – съязвил Буй-Тур. – Показать документы? Или сразу вызвать пограничный наряд?
Туристы переглянулись.
– Мы тоже на службе, – сказал старший, с тонким голосом. – Передвижной отряд Мурманского историко-этнографического института.
– Впервые слышу, что в Мурманске есть такой институт. И что же здесь, на берегу Печенги, делают этнографы? Насколько я понимаю, они должны работать в селениях, деревнях и посёлках, собирать фольклор, изучать топонимы, переписывать население.
– Мы были в Лиинахамари.
– Допускаю.
– Дальше пойдём в Сальмиярви и Раякоски.
– Отсюда до Сальмиярви километров сорок, да ещё через Печенгу придётся переплавляться. Лодки у вас есть?
– Да что мы с ним вязнем? – буркнул первый турист. – Пусть убирается.
Внезапно все трое посмотрели за спину Буй-Тура.
Он оглянулся, не выпуская их из периферийного поля зрения.
К ним подходила Аглая, сияя демонстративной улыбкой.
– Здрасьте. Как вас тут много. – Она посмотрела на Гордея. – Можно тебя на минутку?
– Да я, собственно, закончил. – Буй-Тур взял её под локоть, глянул на туристов. – Мы ещё поговорим, сеньоры, я к вечерку подойду.
Он повёл несопротивлявшуюся девушку прочь от палаток.
– Ты зачем пришла? Я же просил сидеть и ждать.
– Почуяла тревогу. – Аглая виновато шмыгнула носом. – Они недобрые, озабоченные какие-то, и место здесь, – она передёрнула плечами, – неуютное.
– Согласен, очень неуютное. А главное, парни не те, за кого себя выдают. Подожди секунду.
Он достал мобильник, глянул на часы: спутники бороздили небо над Кольским полуостровом строго по расписанию, и в настоящий момент связь обещала быть устойчивой.
Родарев отозвался быстро:
– Гордей Миронович?
– Мы на месте, Всеслав Антонович. Однако нас опередили.
Секундная пауза.
– Кроты?
– Трое, двое из них скорее всего итальянцы, хотя русский знают хорошо, третий – наш, россиянин. Но это явно разведчики. Мы прибыли буквально на пару часов позже, они не успели тщательно обследовать Опухоль. Я их немножко встряхнул, так что надо ждать реакции.
– Прислать подмогу?
– Не надо, обойдусь местными помощниками. – Буй-Тур бросил взгляд на деликатно отошедшую в сторону Аглаю, и девушка одарила его восхитительной улыбкой.
– Будь осторожен, воевода, эти деятели не остановятся ни перед чем, а вы им мешаете.
– Учту.
Буй-Тур выключил телефон, догнал спутницу.
– Знаешь, о чём я подумал?
Ответный вопросительный взгляд.
– Хорошо бы ничего этого не знать и не видеть, устроиться в палатке на берегу моря, рыбу ловить, восходы встречать, закатами любоваться. И не ждать ножа в спину.
Аглая забежала вперёд, заставила его остановиться. Глаза у неё стали заботливыми и тревожными.
– Устал, да?
Он погрустнел.
– Не то чтобы устал, просто не вижу просвета в этой вечной суете, а жизнь – яркая, светлая, беззаботная – всё ждёт где-то за поворотом. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнула она без улыбки. – Ты человек боя, обережник, а обережникам всегда достаётся тяжёлая доля.
– Откуда ты знаешь?
– Дед говорил. Ещё он говорил, что жизнь любит тех, кто любит жизнь.
Глаза их встретились. И тогда Гордей поцеловал её по-настоящему, так что едва не задохнулся сам…
