Евгений Красницкий - Отрок. Внук сотника
– Да не о том речь! Она же теперь надо и не надо это знание в ход пускать будет, загубит себя!
– Да что я, дура, что ли?
– Все равно не удержишься! Ты – лекарка природная, не стерпишь, если у тебя на руках больной умирает!
– Тетка Настена, может, я ее к Нинее свожу? Она наверняка, может зарок на нее наложить до какого-то возраста?
– Не поеду! Ишь чего придумал! – взорвалась криком Юлька. – Сам вылечился, а о других не думаешь?
– Нет, Миня, не надо, – Настена расстроенно вздохнула. – Зарок я и сама наложить могу… Думаешь, мы из-за чего с утра лаемся? Из-за этого самого.
– Не дается?
– Попробовала бы, – Настена невесело усмехнулась. – Мала еще мне противиться! Но нельзя с нами против воли – силу можем потерять, а у нее силы будет, как подрастет, побольше, чем у меня, а может, побольше, чем и у Нинеи. Шестое поколение выращиваем, жалко такую работу испортить.
«Блин! Они что же, еще и евгеникой балуются? Выращивают людей с заранее рассчитанными способностями? Двенадцатый век. Охренеть! Вот почему про Юлькиного отца ничего неизвестно – специально «производителя» подбирали. Где же это, интересно, генеалогические таблицы ведут, в каком исследовательском центре?»
– Юль, а я тебе подарок принес, – Мишка решил сменить тему разговора. – Ты только не подумай, что откупаюсь. Я твой должник до конца жизни, просто хотел тебе приятное сделать.
– Ах! Мама, ты глянь!
«Прав был дед Корней, девка она и есть девка, хоть и «селекционного производства». Все неприятности мгновенно забыты, ступка с лекарством – тоже, все внимание на собственное отражение в полированном кружочке серебра».
– А не слишком ли дорогой подарок, Миня?
– Не дороже жизни, тетка Настена!
– Так, значит, думаешь? И насчет долга до конца жизни не для красного словца ляпнул?
– Не веришь? Возьми с меня клятву или зарок наложи.
– Не нужно, ты сам себе зарок, – Настена поколебалась, о чем-то раздумывая. – Ну, если такое дело, садись, разговор к тебе есть.
Юлька тут же встрепенулась:
– Мама, не надо!
– Молчи! Смотри и слушай внимательно, вникай, как тебя Нинея учила. Не каждый день увидишь, как из мальчишки мужчина проклевывается!
– Мама! Рано ему еще! Не надо!
– А тебе не рано? О чем мы с тобой с утра сегодня талдычим? Тебе не рано, а ему рано?
«Ой, о чем это они? Вроде бы не про секс… А как еще из меня мужчину сделать можно? Какой-нибудь обряд языческий? Чего Юлька испугалась? И почему я – сам себе зарок? Блин! Ну что же это я все время во что-то влипаю?»
– Михайла, – спросила Настена, – ты когда в Ратное вернулся?
– Вчера, с отцом Михаилом.
– Так он что, живой?
Лекарка даже не скрывала удивления, видимо ожидала, что отец Михаил живым из Нинеиной веси не выберется.
– Да, живой, а что?
– Ну видишь, мама? – тут же воспользовалась паузой Юлька. – Не надо, есть еще время!
Настена отрицательно покачала головой.
– Уже начали, отменять не будем.
Внимательно глядя на дочь, Настена негромко, но очень раздельно произнесла:
– Сосредоточься. Ты Михайлу чувствовать уже научилась, сейчас будешь мне говорить: когда он точно вспоминает, когда – нет. Слушай внимательно, ищи объяснения – наши, лекарские, которых Михайла не знает.
Настена еще немного поглядела на Юльку, словно убеждаясь в том, что та настроилась должным образом, потом повернулась к Мишке.
– Поп с Нинеей встречался?
– Да, она его чуть не убила.
– Как он спасся? Знаешь?
– Мне показалось, что это я помешал… Нет, не показалось – Нинея потом сама сказала, что я вовремя встрял.
– Рассказывай подробно. Юля, внемли, у него пока еще воспоминания свежие, потом потускнеют, ничего не поймешь!
Мишка прикрыл глаза, стараясь восстановить не только зрительные образы, но и воспоминания об ощущениях и чувствах, хотелось помочь Юльке да и самому было интересно. Начал медленно говорить:
– Они встали друг против друга, Нинея рукой вот так сделала… А он за крест взялся…
– Что ты почувствовал? Ведь почувствовал же?
– Это словами не объяснить.
– Говори, как получится, Юлька поймет.
– В общем, вместо двух человек как бы один сделался, и это была Нинея… почти. От отца Михаила мало оставалось, но оставалось, я точно знаю. А Нинея что-то приказывала, но не словами, а как-то так, ну, как своим телом управляешь.
– Юля?
– Да, мам. Так и было – она повелевала, добивалась полного подчинения, но он чем-то мешал.
– Миня, что он делал?
– Молитвы читал, сначала вслух, потом уже не мог губами шевелить и читал про себя.
– Юля?
– Да, тело ему уже не подчинялось.
– Какие молитвы он читал, помнишь?
– Не слышно было, но, по-моему, «Символ Веры».
– Какие там слова?
– «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым.
И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Им же вся быша».
– Хватит! – прервала Юлька. – Мама, не чувствует он ничего, для него это только слова, а поп этим спасался. Наверно, дело не в словах, а в вере.
– А я тебе, что говорю все время? Дураки заклинания заучивают, и ничего не выходит, потому что дело не в словах! Надо всего себя в нужное состояние привести, хотя бы, как этот поп. Для него каждое слово – не только звук, но и образ, чувство, ощущение. Он весь меняется, когда свои заклинания произносит, другим становится: сильнее, умнее, прозорливее. Ему такое открывается, о чем в другое время он и помыслить не мог – и в себе открывается, и в окружающем мире.
А так, вон, Минька пробубнил по-заученному – и ни уму, ни сердцу. Надумал бы спасаться такой молитвой, и не вышло б ничего. Потому тебе и говорю все время: наговор лечебный сам по себе ничего не лечит. Надо, чтобы больной в него поверил всем своим существом, а для этого в наговор лекарь верить должен. И не важно, какие слова ты говоришь, лишь бы они на тебя и на больного нужное действие оказали.
Тут все важно: и ритм, и чередование звуков, и смысл слов тоже не последнее дело. Только слов ведь много, можно и другие подобрать, лишь бы все остальное не разрушилось. Христиане – дураки, перевели все с чужого языка, ритм утратили, музыку стиха, игру смыслов и намеков. Только такие исступленные, как наш поп, этими молитвами и могут спасаться, а остальные – как Минька: бу-бу-бу, бу-бу-бу, и ничего.
«А она ведь права! Сколько переводов выдержал исходный текст? С иудейского на греческий, с греческого на русский. Или не с иудейского? Ну что за наказание: ни хрена толком не знаю! Вроде бы там еще и арамейский язык присутствовал с какого-то боку. И вообще, в качестве одного из исходников Библии, кажется, назывался кодекс царя Хаммурапи. А он-то на каком языке был?
