Александр Афанасьев - Свой среди чужих
Так что… смысл отказываться?
– Я согласен… Виктор Петрович.
– Согласен… – Медуза встал из-за стола, прошелся по кабинету. – А ты знаешь хоть, на что соглашаешься?
– На обучение на североамериканских военных курсах, Виктор Петрович…
– На обучение… Так-то оно так, гардемарин. Но тут есть две загвоздки. Первое – североамериканцы никогда не признают, что мы хоть в чем-то лучше их. Такой это народ. Народ чемпионов. Народ лидеров. Это, кстати, не всегда хорошо. Но они будут пытаться сломать тебя, сломать любой ценой. В тот день, когда ты позвонишь в колокол – офицерский состав базы закатит вечеринку и выпьет за глупых русских, которые почему-то решили, что они смогут пройти самую тяжелую и страшную школу легководолазной подготовки в этой части света. Ни один курсант не смирится даже с тем, что в его экипаже русский, а как только ты начнешь давать результаты – в этот день ты станешь врагом для всех. Причем… в североамериканской армии этот курс можно закончить в любое время, прийти на него со службы – то есть ты и остальные будете учиться с людьми на несколько лет старше вас. Вот что вас ждет там – нескончаемые месяцы ада.
Если контр-адмирал хотел припугнуть Островского – возможно, и в самом деле хотел припугнуть, такой боец был нужен в диверсионной службе, – то добился он этим прямо противоположного. Вадим, как и многие другие сибиряки его возраста, был чудовищно упрям, поступал всегда по-своему и терпеть не мог, если кто-то давал ему задачу и называл ее неразрешимой. Если из этой школы люди выходят живыми и с черным беретом – значит, он тоже сможет заполучить этот берет. Нет в нем ничего такого.
– Я хочу окончить эту школу, – четко сказал Вадим.
– Хочешь-то ты хочешь… Проблема номер два – североамериканцы далеко не дураки. И не просто так согласились на этот обмен. С тобой там могут сделать все, что угодно. В числе прочего – промыть мозги. Это очень страшно. Ты должен быть настороже двадцать четыре часа в сутки, ты должен спать вполглаза, видеть то, что происходит у тебя за спиной, взвешивать каждое слово и не доверять никому. В отличие от других курсантов, которые и впрямь новички, только что из учебки морской пехоты, ты идешь к ним из спецназа. Это накладывает на тебя двойную ответственность. Первое – ты не должен выкладываться на все сто. Выполняй нормативы и все, даже если можешь вдвое быстрее или втрое больше. Они не должны понимать наш истинный уровень подготовки – а мы должны понять, чего достигли они. К чему они готовятся и к чему они готовы. Второе – ты не должен сказать ничего лишнего. Понял?
– Так точно, только… я ведь и не знаю ничего лишнего.
Контр-адмирал улыбнулся:
– Знаешь. Ты сам не знаешь, что ты знаешь, есть такая присказка. В опытных руках любой обрывок информации превращается в… ладно. Я не должен тебе этого говорить, но я тебе это скажу. Седьмым американским флотом командует вице-адмирал Рудольф Барб по прозвищу Барби – только не вздумай напоминать ему это прозвище, если встретишь, у командующего флотом не может быть прозвища Барби. Но есть еще один парень, последняя известная должность контр-адмирал, он командует специальными силами, действующими… южнее континентальных САСШ. Его имя Билл Рэндольф, контр-адмирал Билл Рэндольф. Так вот – это и есть твой последний шанс. Ты можешь назвать его имя и сказать «Браво два нуля». И можешь назвать мое имя – но только при личной встрече и только ему. Если это тебе не поможет, тебе уже не поможет ничто, понял?
– Так точно.
На курсы, в центр подготовки его уже не вернули. Личных вещей у него там не было – у гардемарина не может быть личных вещей.
Время настоящее
21 мая 2012 года
Рим, Итальянское королевство
Аэропорт имени Леонардо да Винчи
В отличие от Берлина, где мне сразу после прилета пришлось уходить от агентов гестапо, в Итальянском королевстве меня никто не ждал. Кроме разве что мешков с мусором – я глазам своим не поверил, когда увидел эти синие, набитые мусором и издающие отвратительное амбре мешки, выложенные вдоль стен, как мешки с песком.
Из Швейцарии в Рим летал не «Юнкерс», а «Дорнье», причем старый и турбовинтовой. Поспать, как обычно, мне не удалось, что не лучшим образом сказалось на моем настроении. Люди, которые летели сюда, тоже не выглядели особенно радостно, в основном это были те же итальянцы, возвращающиеся из Швейцарии. Скорее они выглядели настороженными, и немудрено – в Италии были слишком высокие налоги, и деньги от них укрывались обычно в Швейцарии.
В аэропорту было жарко, система кондиционирования то ли не работала, то ли работала не на полную мощность. Вдобавок как раз перед нами приняли два рейса, в том числе и берлинский, поэтому перед таможней скопилась людская пробка. Таможенники, судя по их виду, не очень-то и старались пропустить людей побыстрее, работали, как сонные мухи.
Я украдкой огляделся по сторонам, но не увидел никого подозрительного, кроме двоих, в светло-серой форме и с пистолетами-пулеметами «Beretta-12», они внимательно наблюдали за толпой. Это не полиция, а Guardia di Finanza, ведомство с опасно широкими полномочиями, занимающееся контролем за сбором налогов, борьбой с незаконным предпринимательством, контрабандой, в том числе и наркотиков, борьбой с мафией, охраной свидетелей, которые в Италии долго не живут, борьбой с терроризмом и много еще чем. Если они наблюдают за прилетевшими из Швейцарии подданными – могли бы делать это понезаметнее.
Слово «sciopero», которое раздраженно повторял стоящий передо мной римлянин, объяснило весь бардак в аэропорту – забастовка! Любимое дело итальянцев, бастуют тут много и часто. Итальянское королевство обогатило мировую практику забастовок термином «итальянская забастовка» – это когда рабочие максимально скрупулезно исполняют требования должностных инструкций и в результате работа или идет еле-еле, или вообще встает намертво. Мешки с мусором – значит, бастуют мусорщики, наверняка и все коммунальные рабочие в придачу. Служащий таможни – вероятно, у него итальянская забастовка, иначе бы он пошевеливался, а не спал на рабочем месте. Оставалось надеяться только на то, что таксисты не бастуют. Если придется брать машину напрокат – свихнешься, по Риму нормально могут ездить только римляне.
Когда я дошел, наконец, до служащего таможни, он вопросительно посмотрел на меня, не открывая паспорта.
– Из Германии? – Здесь никогда не сказали бы «Священная Римская империя», это словосочетание бесило итальянцев, поскольку напоминало им о том, что они свою империю успешно про…ли.
– Нет, из Швейцарии. Но я подданный Его Императорского Величества Кайзера, – гордо сказал я, смотря на наследника великих римских традиций с легким презрением, как и подобает смотреть немцу на итальянца.
Таможенник листанул мой паспорт.
– Ваше имя, синьор? – спросил он, хотя мое имя он прекрасно видел на паспорте, украшенном черным орлом.
– Герр Юлиус Бааде. Нельзя ли немного побыстрее, mein freund?
Итальянец не обратил на мои слова ни малейшего внимания.
– Вы везете с собой что-либо, подлежащее обложению пошлиной?
– У меня нет ни одного места багажа.
– Как долго вы намерены пробыть в Риме?
– Два дня.
Русский сказал бы «несколько дней» – но немец никогда так не скажет. Надо уметь перевоплощаться.
– Вы намерены остановиться в отеле?
– Нет, в пансионате. Надеюсь, у вас таксисты не бастуют?
Почувствовав мое раздражение, итальянский таможенник решил не испытывать меня больше – тем более что немцев здесь побаивались еще со времен Рима. Шлеп – и на паспорт герра Юлиуса Бааде ложится черная, прямоугольная въездная виза[55]. Шлеп – и поверх ее украшает затейливая печать Итальянского королевства.
– Приятного пребывания в Италии, герр Бааде.
– Danke… – сказал я и вполголоса, отходя от стола таможенного контроля, добавил себе под нос: – Der Schweinerei[56].
На другой стороне, в зоне прилета, ситуация изменилась с точностью до наоборот, здесь из моря раздраженного ожидания я попал в океан любви, радости, диких по германским меркам возгласов. Приехавших здесь было принято встречать всей семьей, с радостными объятьями, возгласами на весь зал и даже с тортами и сладостями. Мне как немцу все это было чуждо, поэтому я, подозрительно и неодобрительно оглядываясь по сторонам, проследовал туда, куда указывала стрелка с понятной на многих языках надписью Taxi. По дороге задержался у киоска и купил подробный путеводитель по Риму с картой городских районов.
Так, на всякий случай. И еще я поменял рейхсмарки на лиры, лучше сделать это сейчас, в аэропорту.
– Taxi, per favore, – сказал я служителю на стоянке, важному, как петух, и одетому в какой-то вариант формы. Итальянцы относились к тем нациям, которые просто обожают форму – хоть какую.
Служитель замахал палкой – и к пандусу подкатило такси.
