Олег Кулагин - Московский лабиринт
Один из наших одногруппников меняет диск. Из колонок – спокойные аккорды. Медленный танец. И Женька идёт через всю комнату, идёт мимо москвичек… Сначала даже не верится. Его рука бережно и мягко ложится на мою талию. Его губы так близко… Что-то шепчут в самое ухо. Какую-то милую чепуху.
Целый вечер он танцует только со мной. Иногда я перехватываю непонимающие, злые взгляды московских девчонкой… Но мне всё равно. Лишь бы чувствовать его прикосновения, слышать его голос…
Не знала, что на высоте такой ветер… Закрываю глаза и поднимаюсь выше… Ветер не унимается, играет моими волосами. Ещё выше… Туда, к голубому небу…
Пускай этот сон не кончается.
Лететь целую вечность, раствориться в солнечном свете…
Я вздрагиваю и открываю глаза. Что-то неуловимо изменилось вокруг. Поворачиваю голову. Длинная чёрная трещина пролегла по небосводу. Она змеится сотнями отростков, она растёт с каждым мгновением…
– Так не бывает! – Никто не слышит моего крика. Город внизу продолжает размеренную жизнь. И улицы пока ещё залиты светом, и солнце отражается в оконных стёклах. За стёклами – люди. Те, кто мне дорог, те, кого я люблю. Они меня не услышат…
Я мчусь к чёрной трещине, я пытаюсь удержать её края… Но небо под моими руками осыпается тускнеющими, безжизненными осколками. Оказывается, небо – такое хрупкое…
Чернильно-густая тьма прорывается внутрь. Я не могу её остановить! Во тьме – холодное мерцание живых нитей. Жадными щупальцами они тянутся к городу, они взламывают ярко-голубой купол. И небо не выдерживает – с оглушительным треском раскалывается на миллионы обломков. Падает на дома…
Темнота, густая и непроглядная…
Я вскочила на постели. Сердце бешено колотится. Где я? Да, помню. Пистолет под матрацем.
Выдернула оружие. Пальцы зашарили по стене. Где-то здесь был выключатель…
Свет ночника совсем безжизненный. Заглянула под обе кровати. И даже в тумбочки. Глупо, но я ничего не могу с собой поделать… Будто все детские кошмары вдруг решили вынырнуть со дна памяти…
Никого… Я одна в комнате.
Безотчётный страх не отпускает. Путаясь в рукавах и штанинах, я торопливо натянула одежду. С пистолетом выскользнула из комнаты.
В коридоре дежурное освещение. Ещё более тусклое, чем свет ночника. Тишина. Ничего, кроме стука сердца. Мягкое ковровое покрытие делает совсем неслышными шаги моих босых ног.
На мгновение я замерла у двери Артёма. Оттуда не доносилось ни звука. Я чуть повернула ручку. Не заперто.
Дверь стальная, как и все другие. Это хорошо – даже из «Калашникова» не пробьёшь. Очень осторожно я приоткрыла её, так что образовалась узкая щель. И сразу услышала равномерное посапывание Артёма.
Держа пистолет наготове, ногой распахнула дверь. Даже неяркого света из коридора достаточно, чтобы понять – внутри только физик. Но я всё-таки щёлкнула выключателем у входа. Вспыхнула неоновая лампа на потолке. Артём заворочался, по-детски причмокивая. Лицо тоже было почти детское, расслабленно-безмятежное.
Я не решилась его будить. Что я ему скажу? Поделюсь своими кошмарами? За последние дни он и так вымотан до предела.
Выключила свет и аккуратно закрыла дверь.
Вдоль коридора таких комнат – по шесть штук с каждой стороны. Заглядывать в каждую? Нет, это уж настоящая паранойя. Враги не станут прятаться под кроватями.
Но лечь спать я уже не смогу.
Остановилась у комнаты Грэя. На то он и доктор…
Постучала и решительно взялась за ручку.
Странно. У Грэя тоже не заперто.
Я слегка толкнула дверь внутрь, но открыть не успела. Волна ужаса накатила внезапно. Я едва не упала, привалившись к стене. Не чувствуя сердца, будто невидимая рука сжала его в ледяной комок. Я и сама превратилась в кусок мёртвого льда…
Голубое небо крошится, и живая тьма прорывается внутрь. Не могу её остановить…
– Что же ты стоишь, Таня… Заходи!
Голос. Его голос.
Снова слышу своё сердце. Маленький испуганный комочек оживает.
Захлопнуть дверь и бежать!
Вместо этого я вхожу в комнату. Бежать бессмысленно.
– Думала, мы больше не увидимся… – Неужели это я говорю?
– Мы слишком крепко связаны, Таня.
Все интонации – прежние. Но человеческого в нём осталось совсем немного. Наверное, последние живые крохи умерли там, в подвале у Слепня. А ещё я чувствую Силу. Куда более могущественную, чем раньше… Да, это уже не он. Только видимость. Словно высохшая оболочка жука, застрявшая в паутине.
В руке у меня «стечкин», но стрелять я не пытаюсь. Пули – это лишь кусочки металла. Такие медленные и такие бесполезные…
– Как вы нас нашли?
Короткий смешок в ответ:
– Неужели ты надеялась спрятаться?
Он сидит посреди комнаты. Уверенный, спокойный. В неярком свете морщинки прочерчены на лице, будто трещинки на цельном куске камня.
Грэя здесь нет. А Чингиз? Он-то у себя? Хотя… чем бы они помогли?
Никто мне не поможет…
Чужая огромная фигура нависла над муравейником. Муравьи суетятся. Но на самом деле – ничего не изменят.
Я говорю единственное, что остаётся. И слова складываются во фразы, сами собой, будто помимо моей воли. Просто колебания воздуха. Такие же бесполезные, как пистолет в моей руке.
– Михалыч… Я не дамся живой.
– Серьёзно? – Опять смешок. – Ты ведь умная девочка. По крайней мере казалась такой.
Он чуть наклоняется вперёд, так что я хорошо вижу его внимательные глаза:
– Ради чего, Таня?
– Тебе трудно понять…
– Хочешь сказать, я – нелюдь поганая? – он иронически щурится и знакомым жестом приглаживает короткий ёжик седых волос. – Только ты упустила одну маленькую деталь. Кто ты сама?
– Я…
– Разве обычная, пускай и самая везучая, девчушка выжила бы на твоём месте? Эти американские придурки извели на тебя кучу боеприпасов, угробили вертолёт. И что толку? – Он улыбается: – Чтобы завалить дело, поручи его людям. Ты давно уже не человек, Таня. Не надо бояться правды.
– Правда в том, что вы – зло…
– Опять пустые слова. Неужели тебе нравится, когда тебя используют? Словно марионетку. Сначала американец, теперь эти… – Он сокрушённо качает головой: – Как можно быть такой наивной. Неужели после «Матрикса» до тебя не дошло? – Старик встаёт и делает несколько шагов взад-вперёд по комнате: – Называем по порядку. Удачливый уголовник, возомнивший себя Штирлицем. Прожжённый циник, любитель копаться в чужих мозгах. Инфантильный переросток, для которого почти нет разницы между реальностью и вирт-игрушкой. Это твои борцы и герои, Таня? Подставляющие тебя на каждом шагу. За них ты готова умереть?
Он продолжает говорить, расхаживая по комнате. Уверенно извлекает мои полуосознанные страхи и опасения – то, о чём не хотелось думать, что спрятано в самых потаённых закоулках… Он будто оплетает меня коконом, и невидимые нити с каждым витком перечёркивают мою память и волю.
– Страна, народ… Да начхать им на это! Они играют в Сопротивление, Таня. Так же, как другие играют в «Вар-крафт» и «Дум». Только в этой игре вместо нарисованных фигурок – живые люди, которых посылают на смерть!
Я почти чувствую холодные прочные нити. Не на коже… Где-то внутри меня. Нити вращаются. Всё быстрее. Сливаясь в тёмную воронку, куда меня неотвратимо затягивает. Всё глубже, всё темнее…
Пальцы судорожно хватаются за косяк. Нет, это меня не удержит. Душно, почему так душно… Рву ворот камуфляжной куртки… Почему в комнате так темно?
Старик говорит. И каждое слово с пронзительной ясностью отдаётся у меня в голове. А лампочка над кроватью тлеет всё слабее. Будто слова Михалыча впитывают свет.
– Они ничуть не лучше «охранки», Таня. Не лучше Рыжего. Это – оборотные стороны одной медали. Часть одной и той же системы.
– Нет…
– Они живут нынешним хаосом. Разве в нормальной стране Чингиз имел бы такие доходы? Разве станет он что-то менять? Половина тульского правительства имеет процент с его бизнеса.
Комната давно погрузилась во мрак. Только фигура Старика отчётливо различима, будто светится изнутри. И глаза… Его глаза заглядывают внутрь. Они смотрят со дна той воронки, куда я падаю.
– Чингизу плевать на людей, Таня. Люди – только материал. С его доходов можно было бы накормить в Москве всех голодных, дать тёплый кров всем бездомным. Вместо этого он строит резиденции, он ездит на новеньких «иномарках», он тратит миллионы на дорогостоящее развлечение – игру в «подполье».
– Чем вы лучше? – отчаянно пытаюсь затормозить падение.
– Лучше. Мы с тобой – лучше. Мы способны уничтожить хаос. Человеку, обычному человеку, надо так мало. И никогда, во все времена, ему этого не давали. Мы дадим. Ты ведь стремишься к этому не меньше меня, Таня. Ты мечтала об этом. Счастливые люди на светлых улицах, надежда и любовь в сердце…
