Дмитрий Глуховский - Последнее убежище (сборник рассказов)
— Ладно, договорились. — Я поднялся с топчана и принялся разминать затекшие конечности. — Но только ради твоего пацана.
Илья улыбнулся, что тоже было редкостью в последнее время, и, жалобно скрипнув напоследок стулом, поднялся.
— Пошли, расскажу тебе свои соображения.
* * *По левую руку вдоль платформы тянулись пути, на входах в туннели упиравшиеся в блокпосты с пограничными дозорами, доукомплектованными армейскими отрядами. Путевая стена, отделанная светлым мрамором, вся была увешана полотнищами с изображением герба Содружества Станций Кольцевой Линии, или попросту Ганзы, — коричневым кругом. Под одним из стягов красовалась рельефная надпись «Краснопресненская». С другой стороны, за пилонами, облицованными темно-красным гранитом, прямо в центре зала находилась длинная палатка с намалеванной на брезентовом боку белой краской надписью «Казарма». Вокруг сновали солдаты в ганзейском камуфляже — таком же, как у Петровича. Гражданских тут почти не было, разве что челноки, кочующие по Кольцу с одной станции на другую, перевозящие и товар, и новости, и сплетни. Вообще, станция больше напоминала военную базу, чем разительно отличалась от своих сестер на Кольцевой линии.
— Самый лучший, да и, скорее всего, единственный вариант — сталинская высотка на Кудринской площади. Ее еще раньше «Домом авиаторов» называли. И недалеко — всего-то Конюшковскую улицу да Большой Конюшковский переулок пересечь, и будешь на месте. Да и чего я тебе рассказываю, ты ведь уже бывал, — рассуждал Илья, пока мы шли по платформе.
— Случалось дело. Но я не поднимался на такую высоту, чтобы весь город было видно. — Я скептически взглянул на друга.
— Да не беспокойся ты, — отмахнулся тот. — На крыше есть специальный смотровой периметр.
На участке путей, который мы проходили, стояла груженная длинными ящиками дрезина, на бортике которой, спиной к платформе, сидел человек в гражданской одежде. Челнок, не иначе. К транспорту как раз подошли двое бойцов, принесших один из ящиков.
Вскочивший, как будто у него над ухом из ружья выстрелили, челнок принялся суетливо руководить погрузкой.
— Ну, хорошо. А как там с тварями дело обстоит? — Я бросил взгляд на Илью. — Когда я был в доме в прошлый раз, то особо высоко не забирался, так что не знаю, что гам может обитать.
— Я посылал сталкеров проверить… Они там несколько часов провели, говорят, чисто все. Но все равно с тобой пойдут трое. Ты их знаешь и в деле видел. Ну и тебе самому экипировку стандартную выдадут. Вот, в принципе, и все, — Илья развел руками.
Я остановился у одного из пилонов. Барельеф на нем изображал какую-то историческую сцену. Да и вообще, все барельефы и художественная лепнина были тщательно сохранены и ухожены, несмотря на то, что станция находилась под прямым управлением армии. Собственно, не только Ганза тщательнейшим образом сохраняла художественное оформление станций в его первозданном виде. Коммунисты с Красной ветки с не меньшим прилежанием и упорством защищали от разрушения и обветшания, по необходимости реставрируя и охраняя от возможных посягательств, все предметы исторической памяти, что находились в их владениях. Другое дело — на бедных станциях: там о каком бы то ни было оформлении не было и речи. Все элементы декора там постепенно изнашивались, покрывались копотью от чадящих костров, загаживались вандалами…
Отвернувшись от барельефа, я посмотрел на Илью и, взвесив все услышанное, сказал:
— Я пойду днем. Нужна пасмурная погода. Все лучше, чем ночью шастать, да и видно тогда ничего не будет.
— Днем? — в голосе Петровича мне послышался испуг.
Но он взял себя в руки и просто кивнул.
* * *Удобный момент представился уже на следующий день после нашего разговора. Пробудившись после беспокойной ночи, полной неясных тревожных сновидений, я лежал на топчане, погруженный в раздумья о грядущем походе. Было у меня какое-то нехорошее ощущение, хотя, прислушавшись к себе, я так и не смог выявить конкретную причину такой нервозности. Списав все на недосып, я сел и принялся обуваться. В этот момент брезентовый полог приподнялся, и в проеме входа появилась знакомая фигура.
— Полчаса назад с поверхности вернулся отряд сталкеров Полиса, — с ходу начал Илья. — В общем, погода не самая подходящая, небо тучами затянуло, и вроде как дождь должен ливануть, но уж солнца-то точно нет, слава богу. Так что собирайся, другого момента в ближайшее время может и не представиться.
Бросая в рюкзак необходимые вещи и облачаясь в сталкерский комбинезон, я размышлял: «Интересно, есть ли у нас, жалких остатков могучего человечества, шанс? Шанс когда-нибудь вернуться на поверхность, выйти из своих нор, не напяливая для этого специальные комбинезоны, не натягивая противогазы?
Как там сказал Илья? Слава богу? А где этот бог сейчас? И где он был, когда весь мир, треща по швам, разваливался на куски? Если он существует, почему не поможет своим творениям?
А с другой стороны, с какой стати?! Разве не люди виноваты в своем теперешнем положении? Разве не они собственными руками сотворили Судный день? Сказал же кто-то, что апокалипсис — это зло, обернувшееся против себя самого. Так достойны ли мы помощи, заслужили ли шанс после всего, что натворили?
С другой стороны, не все ведь были такие… Большинство из нас хотели просто жить, радоваться каждому новому дню, проведенному рядом с любимыми. И лишь единицы, возомнившие, что могут вершить судьбы миллионов, были по-настоящему виновны в случившемся. Это из-за них наша жизнь стала больше похожа на существование, из-за них мы вынуждены были забиться в крысиные норы, спрятавшись от солнца, теперь вселявшего в нас ужас.
Никто из нас этого не заслужил… Ни матери с детьми, не успевшие вовремя добежать до убежищ, ни старики, навеки оставшиеся прикованными к своим постелям. Ни загнанные под землю отцы, матери, сыновья и дочери, потерявшие в одночасье родных и вынужденные жить с этим всю оставшуюся жизнь. Ни мальчик Миша, мечтающий о рисунке города, в который он вряд ли поднимется в ближайшие годы…
Так есть ли шанс?..»
— Ну что, готов? — Илья, увидев, что я почти собрался, двинулся к выходу из брезентового жилища. Кивнув, я закинул собранный рюкзак на плечо и вышел из палатки.
Пройдя по платформе в конец зала, мы подошли к гермозатвору, где нас ждали трое сталкеров, смутно знакомых мне по предыдущим вылазкам. В последний раз проверив снаряжение, мы приготовились к выходу. Скрипя на разные лады, ворота открылись, и я первым шагнул на ступеньки ведущего вверх эскалатора.
— Удачи! — донесся сзади голос Петровича.
* * *Выход из наземного вестибюля станции находился как раз через дорогу от входа в знаменитый когда-то Московский зоопарк. Теперь же парком его можно было назвать с большой натяжкой: территория больше напоминала непролазную лесную чащу, а ее жемчужина Большой Пресненский пруд — зловонное болото.
Жуткое место, я вам скажу. Уже само по себе жуткое, а если прибавить сюда еще и замогильную тишину…. Ни единого звука не доносилось из чащи: ни львиного рыка, ни волчьего воя, ни собачьего лая. Ни-че-го. Да лучше уж самый душераздирающий стон, чем эта гробовая тишина. Обмануть она, правда, давно никого не могла. Зоопарк был обитаем, и не один раз от знакомых сталкеров я слышал истории о пропавших в его окрестностях людях. Причем пару раз нашлись даже свидетели, видевшие, как утаскивали их товарищей, но вразумительно объяснить, что это были за твари, они не смогли. Территорию зоопарка старались обходить десятой дорогой, а сталкеры с окрестных станций не выдвигались на поверхность меньше, чем по четверо. Одним словом, гиблое это было место.
Стараясь не задерживаться, мы повернули направо, на восток. Представшая взгляду картина завораживала: неимоверных размеров здание вздымалось в небо над безликими развалинами некогда красивейшего города, словно маяк, стоящий высоко над морем. Всем своим обликом напоминало оно средневековый замок, мрачный и загадочный. Плывущие вверху тучи, почти касающиеся своими синюшными брюхами шпиля здания, только усиливали общее гнетущее впечатление.
Здание, строившееся на века, добросовестно выполняло возложенные на него некогда обязанности. Раньше я уже видел эти крепости, каменными исполинами застывшие в разных частях города, и каждый раз, разглядывая их величественные очертания, испытывал благоговейный трепет.
Смотровой периметр я разглядел сразу: огромные, выполненные в виде арок окна нельзя было спутать ни с чем. Что-то в них мне не понравилось, но чтобы выяснить все нюансы, необходимо было подняться наверх. Ближний к нам угол периметра был частично разрушен одной из четырех обрамлявших его башенок, провалившейся внутрь под воздействием какого-то неизвестного фактора. Конечно же, не все из сталинских гигантов сохранили свой первоначальный архитектурный облик. Время неумолимо, и насколько бы долговечными ни были эти памятники прошлой жизни, когда-нибудь и они канут в вечность. Махнув рукой, указывая направление движения, я первым двинулся вперед.
