Коллектив авторов - Русские против пришельцев. Земля горит под ногами! (сборник)
– Кто требует? – спросил я.
Ответ я знал заранее, просто хотел потянуть время. Бармен как раз поднес мне очередной стакан, я кивком поблагодарил его.
– Известно кто, Хват! – сказал Плошкин.
– Чего надо ему?
– Так ведь…
– Товарищ старший сержант, – подсказал я, любуясь стаканом на просвет.
– Так ведь, товарищ старший сержант, – он растерянно похлопал ресницами. – Мне не докладывают. Но товарищ полковник сказали, если вас не найдем, нас самих за… это самое… подвесят, товарищ старший сержант.
Он густо покраснел.
Мне стало смешно. Смех был совершенно противоестественный, потому что только что накрылась моя увольнительная. Но при взгляде на этого смущенного тюленя мое настроение улучшилось.
– Ладно, – я махнул рукой, опрокинул в себя стакан, выдохнул: – Потопали.
Кинул на стойку пару хрустящих купонов временной администрации, с тоской поглядел на курочек, скучающих у стойки. Хлопнул тюленя по плечу и двинул к выходу, прочь из «вертепа морального разложения», по меткому определению Дерюгина.
«Ты не можешь всегда получать то, что хочешь, да», – пел Мик мне вслед.
Возле выхода торчал патрульный «уазик» с красно-белыми полосами. За рулем сидел, выставив в окно локоть, Ковальчук, а рядом с ним Яунутис, и мне сразу стало понятно, как тюлень оказался один в баре за пределами «Красной линии», к тому же без шапки. Ковальчук с Яунутисом местные бары уже успели обследовать досконально, а лишний раз погонять тюленя для них – главная радость.
– Драсть, тарщ старш… – жуя жвачку, обратился ко мне Ковальчук.
Я заложил руки в карманы, остановился в двух шагах от машины и стал молча смотреть на него.
Смотрел я недолго. Ковальчук выбрался из «уазика», хлопнул дверцей, вытянулся по струнке и проорал:
– Здравия желаю, товарищ старший сержант!
– Вольно, – бросил я. – Шапку верни бойцу. За стариковщину с тебя лично спрашивать буду, понял?
Подвинув его плечом, я сел за руль.
Яунутис выкатил глаза, отклячил нижнюю губу, но я буркнул «вольно» и ему.
Зашипела рация над приборной доской.
– Шестой, прием!.. пшшш…нашли?.. пшшш…
Я щелкнул кнопкой и сказал в динамик встревоженным голосом:
– Я Шестой, объект обнаружили! Оказывает вооруженное сопротивление, разрешите торпедировать?! Прием!
– Шестой…пшшш…удак, Сашка, ты, что ли?…мать…бались искать тебя… пшшш…
– Я-я! – сказал я, нажав на кнопку. – Нашелся, едем на базу. Отбой!
Я отжал клавишу и выглянул в окно.
– В машину, – приказал я тюленю и Ковальчуку, продолжающему стоять навытяжку.
Оба проворно забрались в салон. Я дал газу, стал крутить баранку, разворачиваясь поперек четырех полос пустой Двенадцатой авеню.
Вокруг было все то же самое, что вчера, и позавчера, и всегда.
Почти пустые улицы, заваленные мусором. Кучкующиеся на перекрестках и у подъездов зданий группки каких-то сомнительных типов, греющихся у горящих бочек. Мрачные лица, потертая одежда, листовки красным по белому на стенах и транспаранты белым по красному на проводах.
«Дедушки» притихли и шумно дышали, а тюлень, кажется, и не дышал вовсе, поэтому ехали мы в тишине. Да и не о чем мне было с ними говорить.
Наконец, показались баррикады первого блокпоста «Красной линии», ряды колючей проволоки и противотанковые ежи. Возле них прохаживались с автоматами через плечо фигурки в шинелях и приятных для глаза красных погонах. Перед шлагбаумом вытянулась вереница грузовиков. Ревел двигателем, целя в небо длинным стволом, Т-80, из люка которого высовывался по пояс злой танкист в шлемофоне и кричал что-то проверяющим, пытаясь перекрыть шум двигателя.
Я сунул под нос автоматчику у шлагбаума свои документы, и мы въехали за «Красную линию».
– Бэк ин Ю Эс Эс Ар, – внятно сказал с заднего сиденья Ковальчук.
В сущности, он был прав.
Хват сидел за обширным столом красного дерева и курил кубинскую сигару, пуская в потолок аккуратные дымные кольца. Галстук его был распущен, китель с пестрой орденской планкой – расстегнут. Стену позади его кресла покрывали густые медвежьи шкуры, подарок разведчиков, и тяжелый красный кумач флага. Бонапарт диким взглядом смотрел на посетителей с портрета в строгой раме.
– Здравия желаю, товарищ полковник!
– Отдохнул? – хмуро спросил Хват.
– Так точно, товарищ полковник, – ответил я без энтузиазма.
– Дело у меня к тебе. Садись.
Я сел напротив, в глубокое мягкое кресло.
Кабинет у полковника был обставлен не хуже министерского. Бесхозной мебели в квартале было навалом. Не пропадать же добру, трезво рассудил наш каптер Сердюк.
Ароматный дым полковничьей сигары приятно щекотал мне ноздри.
Хват полистал какие-то бумаги, наморщил крутой лоб в раздумьях.
– Хорошая у тебя фамилия, Зверев, – проворчал он. – Крепкая, суровая. Как у настоящего мужика, а?
– Так точно, товарищ полковник.
К чему это он клонит, подумал я.
Он вдруг поднял на меня прозрачные глаза и спросил:
– Зверев, ты ведь комсомолец?
– Так точно! – выпалил я, делая серьезное лицо.
Хват снова затянулся сигарой, прорычал что-то себе под нос.
– Я вот понять хочу, – ворчал он. – Зачем ты на сверхсрок пошел, а? Вроде парень с головой, в институте даже поучился. И семья хорошая. Чего не уехал домой…
Я молчал, ожидая продолжения. Переходил бы к делу уже, чего рассусоливает?
– Зачем тебе это, а? – спросил он.
– Просто мне нравится Америка, товарищ полковник, – сказал я и бесстыже улыбнулся.
Он хмуро поглядел на меня, крякнул.
– Шутник. – Он пожевал сигару, пролистал несколько страниц. – Ладно…
В дверь постучали.
– Да! – гаркнул Хват.
– Здравия желаю.
– Заходи, Пал Петрович.
Вошел своей мягкой кошачьей походкой замполит Дерюгин. Подошел к Хвату, поздоровался с ним за руку, привычно покосился на Бонапарта на стене, поджал губу. Конечно, у самого в кабинете генсек висит, как полагается.
Дерюгин прожег меня взглядом, ноздри на тонком носу задвигались. Он, конечно же, учуял, но сейчас ему было не до нотаций о недостойном поведении. Он сел с краю стола.
Помолчали.
Полковник перевел взгляд на замполита.
– До меня дошли слухи, – начал Дерюгин, – что некоторые бойцы нашей части в увольнительных в город посещают вертепы морального разложения, показывают образцы скотского поведения и, как последние сволочи, подрывают моральный облик советского солдата.
– Пал Петрович! – сказал я, глядя ему в глаза. – Ведь мы обсуждали уже это, давайте сразу к делу.
Дерюгин аж посинел. Хват довольно крякнул.
– Наглец ты, Зверев, – сказал он с отеческой гордостью. – Не видел бы тебя в рейдах, вот лично этими самыми руками…
Он потряс над столом кулачищами. При взгляде на них было ясно – да, вот этими самыми руками – вполне мог бы. Но он видел меня в рейдах.
– Короче, давай, Пал Петрович, излагай, – сказал Хват. – Это наш парень, с ним можно без церемоний.
Замполит обменялся с Хватом взглядами. Затем вытащил из планшета карту и развернул передо мной. Задушевно посмотрел мне в глаза.
– Ты у нас специалист по городской топографии, – он показал карандашом. – Этот район хорошо знаешь?
Я глянул.
– У-у-у, там у них самая клоака, – сказал я. – Северо-Запад, Викториа-Даунтаун. Я туда без роты автоматчиков по своей воле соваться бы не стал, к девочкам в увал бегать. Видали мы тамошних девочек, как же… А что?
– Эх, – покривился Дерюгин. – Сам бы лучше… Чем тебя, дурака молодого…
– Да брось ты, Пал Петрович, – вмешался Хват. – Сам знаешь, нельзя нам самим. Ты расскажи лучше бойцу подробнее.
– То, что я тебе сейчас скажу, – продолжал Дерюгин, – государственная тайна, понял?
Я кивнул.
– Из госпиталя, расположенного в пределах «Красной линии», сбежал боец. Нервный срыв или черт его знает что. Вернулся из рейда, слег. А намедни рванул куда глаза глядят. На границе вот этого сектора, – острие карандаша сделало круг над Викториа-Даунтаун, – его задержал патруль. Он оказал сопротивление и скрылся. У нас двое раненых и сутки, чтобы разрулить все самим, пока не подключилась контрразведка.
– Хотите, чтобы я нашел его? – спросил я.
– Справишься? – спросил Дерюгин. – Туда и обратно, без геройства. Знаем же, что у тебя связи в городе есть, крутишься там, все притоны облазил… Если не найдешь – сразу обратно с докладом.
– А если найдешь – орден тебе, – вставил Хват.
«Посмертно» – чуть не вырвалось у меня. Но я вовремя прикусил язык.
– И поосторожнее, операция очень деликатная, – сказал Дерюгин ласково. – Ты ведь знаешь, Зверев, как нас называют? Знаешь, кто мы?
– Так точно! – радостно отозвался я. – Рейнджеры Язова!
Дерюгин аж позеленел.
– Да он же пьяный, – прошипел он, обращаясь к Хвату. – Да как ему поручать?! Я его щаз к приятелю отправлю в два счета, под арест, а потом…
– Брось ты, – махнул рукой Хват. Потер переносицу, посмотрел на меня: – Мы, Зверев, никакие не рейнджеры. Не повторяй глупостей. Эти твои рейнджеры обосрались в восемьдесят девятом по полной программе, когда Ульи на Америку шмякнулись. И тебе ли этого не знать, парень, стыдно! А мы – Силы Урегулирования стран – участниц Варшавского Договора. И наша задача здесь – сохранять порядок. Потому что противостоят нам теперь не империалистические агрессоры, а гребаные пришельцы, мать их за ногу… Так что, орел, справишься?!
