Александр Зорич - Клад Стервятника
«И почему я раньше никогда не видел этого неба? — с горечью думал я. — Не обращал на него внимания, вечно ходил, угрюмо уставясь вниз, чтобы не вступить в какой-нибудь гравиконцентрат. А ведь там, в небесах, под стропилами, и есть настоящая жизнь; там-то, наверное, и устроено истинное счастье. А тут, на полу — одна лишь только видимость».
Потом я засыпал, и во сне все домашние пауки, живущие на потолке, под стропилами, горячо аплодировали мне всеми своими суставчатыми ногами.
Так продолжалось ровно две ночи, пока один из наиболее рьяных пауков-философов не свалился мне под утро прямо на лицо, переживая, видимо, пароксизм абсолютного небесного счастья.
Когда ты просыпаешься от мохнатого прикосновения восьми зубчатых ног — я, случаем, не забыл упомянуть, что вокруг Зоны даже домашние пауки имеют весьма жуткий вид и здорово превосходят своих прочих собратьев? — хочется больше уже никогда не ложиться в этом месте. А также в этом доме и даже желательно — на этой улице.
Гадливо кривясь и часто бегая под умывальник, я содрал с потолка свой небесный мир до последней репродукции и выгнал пауков из дома пульверизатором и щеткой. После чего остервенело сколотил диван обратно и улегся на него, сочиняя будущий обет. Обет был прост: живи как жил и никогда не занимайся восточными единоборствами. И, кстати, хорошо бы еще прикупить дихлофоса — в жизни всегда пригодится.
Заодно пора бы уж и Леську навестить. Отдохнуть душой и телом после пережитого душевного и мозгового потрясения.
Так я еще долго валялся на диване в мечтах, вполне довольный собою, и беспечно качал ногою, пока не…
— Не только ногой, — подала наконец голос упорно молчавшая доселе Анка, возвращая меня из мира воспоминаний в суровую действительность. — Бюрер уже догонял меня, и я, не оборач-чиваясь, врезала ему по сусалам рукоятью пистолет-та. Просто попала удачно, вот и все. Они ведь ниже нас.
— Прямо в глаз, между прочим, — с гордостью уточнил Гордей.
После их совместного с Анкой путешествия в трубе наш молодой ученый, по всей видимости, взвалил на себя роль адвоката прекрасной наемницы. Если так — нелегко же ему придется.
— Повезло, — оценил я.
Тем не менее акции Анки как боевой единицы нашего отряда в моих глазах вновь рванулись ввысь, словно коэффициент неведомого мне Доу-Джонса. Интересно, а это один человек, как Маркс-и-Энгельс, или их все-таки двое?
— А после оглянул-лась, гляжу, он валится прямо на меня. Так еще и бедром наподдала. Припечат-тала, в общем, к бетону. Для верности, — объяснила девушка. — В результат-те все вот это место…
Она отстегнула ремешки и задрала штанину.
Мы с Гордеем тут же непроизвольно вытянули шеи, внимательно изучая область поражения. Там и вправду расплывался большой синяк.
— Хват-тит уже пялиться! — сердито прикрикнула на нас истребительница бюреров. — Лучше придумайте, как мы теперь дальше пойдем.
Узнаю женщину: сначала она вас бьет каблучком в библейские места, а потом требует носить ее на руках: она, видите ли, ноготь сломала.
По счастью, у Гордея имеется аптечка, не чета моей, пусть даже и военсталкерской. И там лежат всякие пузырьки и ампулы, между прочим, не в стекле, а в твердой полимерной упаковке. В них содержатся медикаменты, мази, тоники… думаю, что и анаболики — мы же не биатлонисты какие-нибудь.
Лечение при помощи этой аптечки оказалось быстрым и эффективным, я даже облизнуться не успел.
Гордей вкрадчивым голосом старикашки Айболита — полюбителя зверей (и птиц, заметьте, и птиц!) велел Анке вытянуть ногу. И когда та со скрипом зубовным неуклюже ткнула его носком в грудь, ловко поймал сапожок, расшнуровал узкое голенище, быстренько стянул обувку и, примерившись, моментально ввел девушке в районе подъема дозу какого-то препарата.
Прямо через носок, без всяких предварительных дезинфекций и соблазнительных спиртовых протирок.
После чего жестом фокусника продемонстрировал нам шприц.
В его пустой полости были хорошо заметны остатки — лепестки утлой перегородки.
— Сначала вливается антисептик, он нейтрализует до девяноста процентов воспалительных инфекций, известных на сегодня науке, — важно пояснил Гордей. — А потом препарат, способный в кратчайшие сроки стабилизировать процесс опухания. И — вуаля! — полностью обратить его в кратчайшие сроки.
— А скоро они наступят, твои сроки? — полюбопытствовал я у Гордея.
— Скоро, — кивнул Гордей. — Ну, что, потопали?
— Понесли, — кивнул и я. После чего с готовностью подставил Анке крепкое мужское плечо.
Всякий, кто гулял с любимой девушкой пешком по ночной Москве, Питеру, Казани или Харькову, но только не в Зоне ЧАЭС, прекрасно знает: эти хрупкие и нежные существа, обутые в тесные туфельки на каблуке-шпильке, способны с легкостью отмахать пятнадцать километров без видимой устали. И даже без краткого захода в городской туалет, что для меня, например, всегда было, хоть и по-малому, большой этической проблемой.
Может, именно поэтому Анка, несмотря на припухшую ногу, довольно уверенно хромала рядом с нами. Она уже отказалась от помощи наших могучих рук и широких плеч и ковыляла, изящно опираясь на крепкую ветку, которую я выломал ей в ближайшем орешнике.
Там же мы обнаружили несколько следов, по виду свинячьих. Но звери так потоптались и порылись под деревом в поисках старых, не проросших орехов, что мы определили принадлежность следов больше по их хаотическому переплетению, нежели на основании морфологии копыт.
— Натоптали как свиньи, кабаны тупые, — в сердцах заявил Гордей. И мы приняли его версию за основную рабочую.
— Если это стадо псевдоплоти, тогда она уже давно рыщет далеко отсюда в поисках корма, — сказала Анка. — А если кабаны — нужно удвоить внимание. Припять-кабан всегда держится в пределах своей территории.
Мы с Гордеем дружно щелкнули предохранителями.
Дурацкая привычка — ставить оружие на предохранитель в Зоне. Но у меня это железное правило было еще со времени срочной службы. Кроме того, зафиксированный предохранитель создавал у меня, как ни странно, иллюзию спокойствия и относительной безопасности. Разумеется, только когда мы двигались по открытым местам. А здешние места и вправду были открыты всем ржавым ветрам в округе.
Но так пустынно и дико здесь было не всегда.
Одно из сталкерских названий этой дороги к Агропрому — Долина Забвения. Тут тянулись унылые поля серой, некогда выжженной и так никогда и не поднявшейся в полный рост травы.
Анка мрачно взирала на пепел, который отказывалась принимать здешняя земля, и без устали повторяла:
— Огонь. Это все огонь… Господи, как я ненавижу огонь.
Мы с Гордеем несколько раз пытались вывести ее на откровенность: откуда вдруг такая фобия. Но Анка лишь отнекивалась, а когда наши расспросы становились особенно настойчивыми, грубо посылала нас лесом, полем и даже таким ландшафтом, где и «Аншлаг» ни разу не гастролировал. А они, наверное, уже побывали с концертами даже в аду, причем, по моим прикидкам, должны были пользоваться там дьявольским успехом.
Тогда мы оставляли ее в покое и делились друг с другом знаниями и байками об этом угрюмом уровне, в конце которого нас ждал большой куш.
Если, конечно, покойный Стервятник не соврал.
Прежде здесь были разбиты делянки экспериментального растениеводства, и одному Черному Сталкеру известно, какой озимый горох тут колосился.
Приятель Комбата военсталкер Тополь в свое время участвовал в операции, целью которой было уничтожение этих делянок. Кажется, уже после Первого Выброса на них выросло что-то странное. А уж после Второго ходить по здешним лужкам и огородам стало просто небезопасно. Участились случаи пропажи людей — в том числе весьма опытных сталкеров.
Последней каплей стало исчезновение какой-то важной ученой шишки с «Янтаря». Тогда решено было опытные делянки уничтожить, а все работы ботаников и микробиологов, которые тут раньше велись, свернуть и ликвидировать.
Тополь рассказывал потом под большим секретом, что такой жути, как в Долине Забвения, он не встречал и на более опасных уровнях. Туманно намекал на живые изгороди, ходячие лопухи и хищный турнепс. Может быть, и сочинял, конечно, в душе посмеиваясь над наивным Трубачом.
Но я точно знаю, и не только от Тополя, что в Долине военные сталкеры обнаружили Академика — то самое научное светило, что пропало там три месяца назад. За месяц с Академиком произошли разительные перемены: он оброс шерстью, раздался в плечах и постоянно бубнил что-то себе под нос.
Как открылось, но, увы, слишком поздно — он неустанно повторял какие-то идиотские заповеди о вреде питания растительной пищей, об уникальности здешней хищной флоры — иначе обитателей Делянок и не назвать. А также о сверхчеловеке-симбионте, которым Академик якобы уже стал. Симбионт, по его словам, состоял из тесного содружества человеческого организма и вьющихся полевых растений и должен был стать прообразом нового Человека Растительного.
