Туллио Аволедо - Корни небес
«Нет», — отвечают они, кто раньше, а кто позже.
Город называется, или назывался, Урбино. Это древнее поселение, обитаемое еще со времен Римской Империи. Его название происходит от латинских слов urbs bina, двойной город, так как изначально он стоял на двух холмах. Эти сведения вспоминаются обрывками, из когда-то читанных туристических журналов и путеводителей двадцатилетней давности.
Его пересекает дворец невероятных размеров, и город как будто находится в подчинении у этого здания. Он как будто вырос вокруг него, чтобы удовлетворять его повседневные потребности. Урбино был городом семьи Монтефельтро, одной из самых могущественных династий разделенной на феоды, коммуны и княжества Италии эпохи Возрождения.
Дворец все еще существует и все еще очень красив. Остальная часть города, по всей видимости, тоже понесла незначительный ущерб. Конечно, на некоторых стенах имеются признаки пожара, а фасады многих зданий испорчены следами попадания крупнокалиберных снарядов, но тем не менее смотреть на Урбино — все равно что смотреть на одну из открыток Максима. Время повредило его, цвета поблекли, так что он стал похож на черно-белую фотографию. Но от совершенства деталей, вроде двух симметричных башенок, замыкающих один из фасадов дворца, захватывает дух. Невероятно, что такой красоте удалось пережить разрушение планеты.
Вдруг от порыва ветра где-то начинает звонить колокол, и этот случайный звук так мрачен, что от него мурашки бегут по спине. Поднимающийся свет озаряет туман на дне долин — туман, лежащий как серый свинцовый саван.
Мы спускаемся с холма, на котором остановились, чтобы изучить город. Спускаемся медленно, потому что дорога в нескольких местах обвалилась и дыры в асфальте — некоторые более метра шириной — закрыты только льдом. После того, как мы преодолеваем последний поворот, перед нами оказывается огромная площадка под населенным пунктом.
Двигатели внедорожников приглушенно гудят, но в тишине ледяного воздуха у меня создается впечатление, что они издают чудовищный грохот. У меня зудит кожа на затылке.
Дюран выходит из «хаммера». После секундного колебания я следую за ним, и со мной выходит Адель. Думаю, что факт нахождения среди нас женщины должен произвести на часовых успокаивающее действие. Но кто их знает, этих людей.
«Каждый раз, встречая другое человеческое существо, ты не знаешь, чего ожидать», — сказал мне однажды мужчина, только что вернувшийся из разведывательной экспедиции. Я спросил его, хочет ли он исповедаться, но он, старик в сорок лет, только отрицательно помогал головой.
«Каждый раз, встречая кого-то снаружи, ты должен внимательно его изучить, потому что если ты ошибешься и неправильно его оценишь, ты — покойник. Однажды мы оказались в городе недалеко от Пескары. Там жили три семьи, они пустили нас на ночь. Они были вежливы и гостеприимны. Позже в ту ночь они зарезали часового и прикончили бы нас всех, если бы наш парень — его звали Вики — не решил, что не доверяет хозяевам. Он поднял тревогу, и нам троим удалось убить нападавших. В их столовой мы обнаружили невероятные запасы. Оружие, золото, еду, снаряжение…
Я мог бы коллекционировать подобные истории.
Как говорилось когда-то на латыни? Homo homini lupus… Но волки, настоящие волки, были бы оскорблены таким сравнением.
Снаружи научаешься не доверять никому…
Так, когда мы увидели того человека, вышедшего из тумана, поначалу он показался нормальным, но потом, увидев нас, он принялся орать, как сумасшедший…
Сначала стреляй, а потом задавай вопросы.
Откуда мне было знать это? Откуда мне было знать, что человек бежал, чтобы сказать нам, что недалеко отсюда прячутся его жена и дочь?
Он кричал от радости, встретив нас.
Каждый раз, встречая другое человеческое существо, ты не знаешь, чего ожидать…»
Когда-то эта площадка, должно быть, служила парковкой города, который был одной из самых знаменитых достопримечательностей региона. Теперь это необъятное пустое пространство, по которому свободно гуляет ветер. Перекрытый шлагбаумом въезд под землю охраняют два вооруженных автоматами сторожа, онемевшие от холода и от желания спать. Увидев нас, они тотчас встряхиваются. Один, спотыкаясь, бегом поднимается по лестнице, а второй снимает оружие с предохранителя, не обращая внимания на тот факт, что две снайперские винтовки — по одной на каждый «хаммер» — нацелены на его голову.
Он либо очень смел, либо очень глуп.
Когда мы оказываемся в десяти метрах от входа, группа из пяти человек поднимается по лестнице, идя нам навстречу. Все они вооружены ружьями. Они встают буквой V, во главе которой находится явно их начальник. Это мужчина среднего роста с крепкими плечами. На его бритом черепе черный шерстяной берег. Мужчина двигается, рассчитывая каждый шаг, его глаза просвечивают нас как рентгеном. От него исходит ощущение с трудом сдерживаемой силы. Человеческая пружина, готовая распрямиться.
— Кто вы? — кричит он. — Чего вы хотите?
— Я капитан Марк Дюран из Ватиканской Швейцарской Гвардии. А это…
Смех человека не дает ему закончить.
— Швейцарская Гвардия?.. А почему ты тогда не одет, как шут гороховый?
Лицо Дюрана остается бесстрастным.
Человек продолжает приближаться к нам под прикрытием своих четверых телохранителей. Их охотничьи ружья опущены, но лишь слегка. Они готовы поднять их и начать стрелять.
— Какого хера вы здесь делаете? Вы довольно далеко от Рима. А две эти куколки, эти «джипы», вы где достали? Здесь иногда проезжают оборванцы, утверждающие, что они из Рима. Но на таких штуках не ездит никто.
— Если вы нас впустите, мы немало сможем вам рассказать. Об этом и о многом другом.
— Конечно, а как же. Сколько вас, а? Только эти два джипища? Только они, а? Не то, что у вас там есть еще что-нибудь типа бронепоезда?
Неправильный ответ может оказаться фатальным. Я рад, что не мне приходится искать правильный.
— Нет, только мы, — отвечает Дюран.
Совершенно очевидно, что человек что-то рассчитывает про себя. Я думаю о том, что в эту минуту прицелы наших снайперов направлены на него.
— А откуда мне знать, что вы не врете?
— Даю слово солдата.
Человек оборачивается к своему конвою. Он говорит им что-то так тихо, что мне не удается расслышать его слова. Его бойцы едва не лопаются от смеха.
Потом человек поворачивается к нам.
— Давайте, заходите, — говорит он, показывая на въезд в подземный гараж.
У Дюрана есть всего несколько секунд на размышление.
Я ему не завидую.
Что бы он ни выбрал, это может оказаться нашим смертным приговором.
— Ну так что, решился, швейцарская гвардия? Смотри, мы скоро закроем. День вот-вот начнется. Хочешь остаться снаружи и поджариться?
Дюран дает «хаммерам» знак трогаться. Мы садимся внутрь.
Блокирующие въезд в гараж рогатки раздвигаются. Перед нашим джипом идет человек, показывая дорогу. Он напоминает одного из техников на авианосцах, указывавших самолетам, какие делать маневры. Он ведет нас по покрытому потрескавшимся цементом длинному запутанному спуску парковки.
— Минное поле, — бормочет Венцель.
То поднимая, то опуская руку, человек доводит нас до открытых ворот, похожих на гигантский темный рот. Потом он отходит, показывая, в каком направлении ехать.
Мы слышим металлический скрип ворот, закрывающихся за нашей спиной. Вовсе не успокаивающий звук.
В свете фар мы неспешно спускаемся вниз. Свет обнаруживает стены, покрытые плесенью и известняком. Со временем это место станет совершенно как природная пещера.
В пустынной пещере подземного гаража нет ни одного автомобиля. Во многих местах колеса «хаммеров» проезжают по лужам.
В самой глубине необъятного пустого пространства горит пять или шесть огней.
Мне кажется, что мы попали в старую итальянскую книжку, «Пиноккио».
Мы во чреве кита.
Приблизившись к огням, видим, что на стене в глубине гаража висит дюжина нар. Судя по беспорядку, некоторые из них были покинуты в спешке.
Нам навстречу идет невысокий тип, делая размашистые знаки рукой. Теперь его сопровождает по меньшей мере десять человек, хоть и хуже вооруженных. Я думаю, не радуются ли они прибытию наших «джипов» и наших автоматов, как подарку Санта Клауса.
— Выходите, не бойтесь.
Дюран принимает приглашение первым.
В который уже раз я задаюсь вопросом о том, что происходит в голове этого человека, под его маской бесстрастия?
При виде его прямой фигуры, спокойно выходящей из «джипа», думается, что это спокойствие может оказаться лишь притворством. Но притворством совершенным.
