Мария Семенова - Новая игра
Такая вот пародия на древнее переодевание во всё чистое перед последним отчаянным боем. «Омега» отсчитывала последние минуты нечестивого пребывания узкоглазых в Пещёрке. На то, что будет с ним самим, майору было полностью наплевать.
«Взорвать? Перестрелять? Отравить? Испепелить? — Он с весёлым прищуром рассматривал внушительный арсенал, занимавший вторую половину кессона. — Нет, нет, так нельзя. Могут пострадать невинные люди… Ага, а вот это, видит Бог, самое то…»
Взгляд Колякина остановился на специальном изделии «Ваниль» — чудовищной эффективности химической гранате для разгона демонстраций. При взрыве она давала устойчивое облако невыносимой вони, не оставлявшее равнодушным ничто живое в радиусе двухсот метров. Ещё Андрей Лукич прихватил «Поток» — лазерный фонарь для временного ослепления супостата. Вывел на волю богатырского коня — красавца «шестисотого», привычно запечатал гараж, нырнул в кожаные объятия салона и полетел на врага.
Мастер и Азиат. Ошибочка вышла
В номере Мастера густо пахло кофе, углями, курящимися благовониями и… увы, увы, застарелыми фекалиями. Как ни драили, как ни хлорировали сейф, миазмы до сих пор давали о себе знать. Оставалось быть философом — и смириться с тем, чего никак невозможно было исправить.
Ещё в номере пахло растворимым кофе, пряниками из местной пекарни и привозным сыром «Маасдам». Это обжора «племянничек», будь он неладен, устраивал себе на халяву второй завтрак.
Сам Мастер дешёвый «Якобе» на дух не переносил, а потому готовил себе настоящий кофе, сам, своими руками, потому что священнодействие нельзя передоверять никому. К тому же он не просто наслаждался любимым напитком, он ещё и гадал. Конечно, кофейная гуща — это вам не листья тысячелистника и не бронзовые цани, но если в кофе как бы случайно уронить «Маасдам»…
Мастер бережно обнял ладонью длинную деревянную ручку, вдохнул божественный аромат и снял турку с жаровни. Налил густой напиток в фарфоровую чашку, отдался приятному расслаблению, легко достиг неглубокого транса и, смакуя, принялся пить. «Каждый глоток — Вечность. Каждый глоток — Предел, порождающий бесконечные коловращения Ян и Инь…»
Наконец на дне осталась лишь гуща.
«О, Великая Пустота…» — Мастер углубил свой транс, пустил по кругу очищенную ци и, взяв чашку в левую, «иньскую» руку, закрутил текучую гущу определённое число раз. Строго по часовой стрелке, медитируя под особый приговор…
И вот чашка опрокинулась на блюдце, показывая донышко небесам. Мастер сделал резкий выдох, полузакрыл глаза и принялся терпеливо ждать. Мантра, привлекающая удачу, звучала в его душе, пока он не почувствовал — время пришло.
«О, Великий Предел!» — Мастер поднял чашку, прищёлкнул языком и стал рассматривать рисунки на её стенках. Для простеца это были всего лишь бессмысленные разводы, но для посвящённого — знаки Вечности, оставленные жижей по изволению Высших сил. Вот она, Истина, вот оно, Откровение. Умеющему видеть Вселенная всюду расставляет подсказки,[158] надо только верно их прочитать…
Мастер сделал это играючи. Да не один раз, а дважды. Пошевелил губами, нахмурил высокий лоб…
«Похоже, наступают тяжкие времена…»
Радоваться и впрямь было нечему, разве что ароматному теплу, угнездившемуся в желудке. Знаки, оставленные жижей, предвещали череду метаморфоз: инь грозила уступить место ян, лучшие друзья собрались превратиться в заклятых врагов, а злобные недруги — в спутников по жизни. Да и сама жизнь, того гляди, даст великую трещину и вывернется наизнанку, явив собой подобие смерти.
Что ж, будем философами.
Мастер поставил чашку, вздохнул и посмотрел на Азиата, за обе щеки уписывавшего «Маасдам».
— Ты, дорогой племянничек, заставляешь меня ждать, а я этого не люблю. Где собака?
Дорогой и вкусный сыр далеко не каждый день завозили в магазины райцентра. Племянничка следовало отвлечь, пока он в простоте душевной не сожрал последний кусок.
— Сейчас, Дядюшка, простите великодушно, — едва не подавился лжечукча. — Сейчас проверю… позвоню этому увальню Сунгу Лу… Сейчас, сейчас!
Торопливо вытер руки, нашарил мобильник и… от неожиданности чудом не выронил — «Самсунг» опередил вызов, разразившись трелью.
Азиат прижал его к уху, нахмурился и, не дослушав, рявкнул так, что в соседней комнатке подскочила охрана:
— А мне плевать! Ты мне шкурой отвечаешь! Да не кобелиной, своей! Всё, действуй давай, люди ждут. Очень уважаемые люди… — Прижал пальцем отбой, сделав движение, каким выдавливают глаза, и с негодованием пояснил: — Сунг Лу говорит, у него что-то с машиной, так что быстро не может. Какое безобразие, какая…
— Безобразие не у него, безобразие, племянничек, у тебя, — оборвал дядя. — Всё, сядь, не мешай думать.
Настроение испортилось окончательно. Кажется, обещанные гаданием перемены были прямо у порога. Мастер налил себе из турки ещё кофе, но остывший напиток уже не доставил ему даже чувственного удовольствия.
Сколько времени он торчит на краю света, в этой русской Пещёрке, а толку? Ни Терминала, ни Клинка Зарницы, ни мудрых и влиятельных друзей, которых он предполагал здесь обрести. Кругом только враги, прихлебатели и бескрайние северные болота. А скоро, если, конечно, гуща не врёт, будет вовсе беда…
И не следует прятать голову под крыло и надеяться, что гадание врёт. В окрестностях, говорят, уже видели свиту Чёрного Короля. Значит, и сам он где-то поблизости. Ох, вправду наступают скверные времена…
Мастеру поневоле вспомнилось, как славно и просто всё было когда-то. Знай основывай себе хуэйданы,[159] «выращивай Белый Лотос», служи верой и правдой Коксингу…[160] и пой со слезами на глазах:
Развевает ветер знамёна Хун!
К нам на помощь, если ты храбр и юн!
Грянем вместе, братья,
Все, как один:
«Ниспровергнем Цин,[161] восстановим Мин!»
Ладно, по большому счёту, не так уж плохо ему и сейчас. Он здоров, знатен, уважаем, богат. Имеет по миру множество «племянников», и далеко не все они такие бестолочи, как здешний. Ещё он может повернуть голову на триста шестьдесят градусов, ударить нападающего сзади ногой через собственное плечо… У него есть роскошные женщины и мудрость предков. Даже даосская «пилюля долголетия» ждёт своего часа в шкатулке…
Ну так что, спрашивается, он здесь позабыл?
На что ему все эти терминалы, статусы, бонусы, масти и прочий земной прах?
Может, плюнуть на них, как в своё время он плюнул на роль Корректора в этой глупой игре?
А с другой стороны, финал уже не за горами. И по всему получается, что лучше его дожидаться у запасного выхода, да с золотым ключиком в руке. Эх, похоже, поторопились они тогда с Каирским терминалом… Поторопились…
Из тёмного водоворота мыслей Мастера извлекла новая трель мобильника. Лжечукча сразу подскочил к окну и бодро позвал:
— Ура, Дядюшка! Ваше приказание исполнено, идёмте смотреть!
«Теперь начнётся. — Мастер поднялся, обречённо вздохнул и следом за племянничком вышел из номера. — Своего кобеля Белая Бритва мне не простит. Чего доброго, ещё стакнется с Чёрным Королём. Плевать, что дважды битым, но ещё до жути опасным… Этак можно до финала-то и не дожить. И золотой ключик не поможет. Вот они, перемены…»
На улице их уже ждали. Рядом с облепленным грязью пикапом стоял Сунг Лу и при нём — четверо гуайло.[162] На рожах недочеловеков читалось жадное и нетерпеливое ожидание.
— Счастья и удачи на тысячу лет… — не поднимая глаз, низко поклонился Сунг Лу. Обернулся к подчинённым и рявкнул: — Эй, а ну давай!
Гуайло схватили за углы грязный брезент и приподняли над кузовом, показывая добычу.
— Вот ваша собака, господин, — рассыпался дробным смехом Сунг Лу.
Мастер подошёл, небрежно глянул и… неожиданно почувствовал облегчение. Пёс в кузове действительно подходил под описание, коротко гласившее — «здоровенный», но больше с любимцем Белой Бритвы он ничего общего не имел. Вместо кобеля-дауфмана мастеру привезли среднеазиата. Бездарности. А впрочем, верно говорят эти русские гуайло: что ни делается, всё к лучшему. Теперь хоть о неминуемой разборке с тевтонами волноваться не надо.
А вот о предупреждении гущи, усмотревшей кругом одних прихлебателей и врагов, помнить необходимо…
— А ну иди сюда, недоумок, — тихо и люто поманил Мастер племянничка. И едва тот, начиная смутно тревожиться, подошёл, — врезал ему так, что за площадью отозвалось эхо. — Ты кого мне привёз, сын шакала? Я тебя спрашиваю — кого? Это не та собака, кретин! У немецкой овчарки длинная морда, стоячие уши и хвост до земли! Тупой ублюдок, сын кастрированного осла! Зачем мне это чучело корноухое? Куда его на бои, он саму идею тотализатора сожрёт на корню! Отпустить его, и вообще… хватит, больше никаких мне собак. Других дел невпроворот!
