Василий Головачев - Не русские идут
– Хорошо, летим вместе, но вынужден предупредить: о нашем походе никому ни слова! Это не общественное мероприятие.
Аглая, вопреки ожиданиям Буй-Тура, не запрыгала на месте и не захлопала в ладоши, несмотря на свой юный возраст, только улыбнулась застенчиво.
Буй-Тур поймал её взгляд, и на душе у него потеплело.
– Не сомневайся, мил человек, – прогудел Гамаюн-старший, – мы знаем своё дело. Залезай, Глаша.
Он вытащил из багажника «Вольво» два рюкзака, побольше и поменьше, махнул рукой водителю:
– Езжай, Гриша, скажешь Фросе, я позвоню.
– Любопытный аппарат, – кивнул на отъезжавшую машину Строев.
– Почитай годков двадцать пять на нём езжу, – сказал Анурий Фокич. – Справный ещё.
– Разве такое возможно? Автотранспорт столько не живёт, да ещё в ваших условиях, на севере, в болотах.
– Слово знать надо, – усмехнулся в усы Гамаюн. – Сделанное человеческими руками может храниться долго.
Буй-Тур запрыгнул в люк, подал руку Аглае:
– Обопрись.
В глазах девушки мелькнул лукавый огонёк.
– Надёжно?
– Исключительно! – подыграл он ей.
– А надолго?
Буй-Тур сделался серьёзным.
– На всю оставшуюся жизнь. Подходит?
– Хорошо, – засмеялась девушка, отлично понимая подтекст сказанного, опёрлась о руку Гордея и легко взобралась в отсек.
Разместились таким образом, что он оказался рядом с Аглаей с одной стороны и Строевым – с другой. Пинский, обидевшись на Гордея (тот вовремя отпихнул лейтенанта в сторону), сел напротив, надул губы. Гамаюн-старший устроился в кабине пилота. Он был единственный, кто знал, куда надо лететь.
– Похоже, вы с ней специально договорились, – наклонился к уху Гордея полковник.
– А если и так? – весело ответил ему Гордей, чувствуя тепло бедра и плеча девушки. – Что это меняет, кроме моего настроения? Но я не договаривался, Борис Егорыч, так получилось.
– Странное совпадение. Тебе не кажется? Я же вижу, как ты на неё смотришь.
– Я и не отрицаю, полковник, ибо это знак.
– Какой?
Буй-Тур не ответил, нашёл пальцы Аглаи, сжал и уловил ответное пожатие. Ни о чём её можно было не спрашивать, она была рада встрече, и от этого хотелось свернуть горы.
Строев понял его состояние, перестал донимать вопросами.
Буй-Тур уловил острый оценивающий взгляд деда Аглаи, высунувшего голову в дверь из кабины в отсек, и перестал улыбаться. Старшему Гамаюну что-то не нравилось. Однако настроение от этого не ухудшилось. Гордей был уверен: он сумеет объяснить Анурию Фокичу, что его внучка дорога ему не менее.
Вертолёт, накренившись, покачиваясь, поскрипывая стареньким корпусом, полез в небо.
Стал виден посёлок – с десяток домиков вдоль жёлтой ленты дороги, сопки невдалеке, полоса леса.
– Часто здесь бываешь? – кивнул на иллюминатор Буй-Тур.
– Каждое лето, – ответила Аглая.
– Природа здесь небогатая, но интересная.
– Мне нравится.
– А комары и мошки не мешают отдыхать?
– Мы умеем с ними договариваться.
– Это как?
– Захочешь, я и тебя научу, как дед меня, это просто.
– Энергетика?
– Действительно работает энергетика организма, хотя практика называется лажением покоя.
– Примерно то же, что ты опробовала на мне тогда, в кафе?
– В принципе, да.
– Мои друзья умеют это делать.
– Кто твои друзья?
– Андрюша Данилин, витязь, Слава Тарасов.
– Ты сказал – витязь?
– Обережник Рода, очень приятный парень. Я тебя познакомлю с ними. Можно вопрос?
Аглая кивнула.
– Ты знала, что я приеду сюда, на Кольский?
– Нет, не знала, хотя предчувствовала, что мы встретимся раньше.
– Я тоже, веришь?
– Верю.
Слабое пожатие пальцев. Тёплая волна по руке, до головы.
Боже, как приятно!
Он не удержался и, не обращая внимания на взгляды Пинского, быстро поцеловал её дрогнувшие пальцы.
Мальчишка – пришла и ушла смешная, восторженная и осуждающая одновременно мысль.
Что ж, рассудительно отозвался внутренний голос, не так уж и плохо оставаться мальчишкой в тридцать восемь лет.
Вертолёт начал снижаться, потом поднялся выше.
Пассажиры приникли к иллюминаторам.
Впереди, по вектору полёта, появилась сине-туманная полоса моря. Под машиной раскинулась дельта реки. Берега её были достаточно крутыми, поросшими густым ивняком, а кое-где берёзовым и еловым лесом.
Слева берег Печенги прорывала заболоченная низинка, уходящая на километр к обрывистой стене, напоминавшей крепостную, с зубцами и нишами. А из этой стены вырастал, полустекая вниз, к болоту, прозрачно-белёсый овальный пузырь диаметром около пятидесяти метров в самой узкой части и высотой чуть больше сорока. Увидеть его можно было только со стороны реки. А так как судоходство на Печенге практически отсутствовало, неудивительно, что Опухоль – это была именно она – была открыта лишь со спутника.
Буй-Тур хотел спросить у проводника, откуда он знает о появлении водного пузыря в этих местах, но тут же забыл о своём желании.
Вертолёт поднялся ещё выше, повернул к Опухоли.
– Опа! – крякнул Строев.
Буй-Тур невольно напрягся.
Над обрывом, там, где располагалась вершина водяной горы, показались две чёрно-зелёные палатки, почти не выделяющиеся на пёстром фоне елового стланика, каменных осыпей, бугров и ям. И всё же это были палатки, опытный глаз полковника мгновенно оценил принадлежность двух пятнышек над обрывом к искусственным сооружениям.
– Кто это? – прочитал по губам Строева Буй-Тур.
Ответить ему было нечего. Их опередили, а кто – можно было только догадываться.
Из проёма двери в кабину выглянул Гамаюн.
– Там кто-то есть.
– Видим, – мрачно откликнулся Буй-Тур. – Садимся рядом.
Дед Аглаи пробрался в отсек, потрепал внучку по плечу, наклонился к уху Гордея:
– Наших здесь быть не должно.
– Понятное дело, – кивнул Буй-Тур. – Ничего, разберёмся. За нами следили ещё в аэропорту Мурманска.
– Славно, – качнул головой старик. – Надо было сразу сказать, ещё в Лахте, я бы подготовился.
– Мы уже готовы, Анурий Фокич, не беспокойтесь.
– Хорошо, коли так.
Гамаюн вернулся в кабину.
Вертолёт сделал круг над Опухолью и пошёл на посадку, сел в сотне метров от двух палаток иностранного производства. Буй-Тур определил это с первого взгляда. И хотя чужеземным вещам в России давно никто не удивлялся, Гордей почему-то был уверен, что в этой дыре на Кольском полуострове поселились не русские люди.
Вилюй
Тарасов
Если бы не поддержка местных властей (среди чиновников были заботники РуНО), Тарасов добирался бы до места назначения месяц, если не больше. Используя связи ордена, он достиг Вилюя за два дня. Вертолёт – новёхонький «Ка-92» (такие машины уже начали поступать в народное хозяйство) – высадил группу в долине Смерти, как её называли местные жители, и Тарасов вместе со своими подчинёнными остался на берегу речушки Алгый Тимирнить, притока реки Вилюй, в местах, через которые в прошлые века проходил кочевой торговый путь эвенков.
Долиной Смерти эту местность назвали неспроста.
Тянется она вдоль правого притока реки Вилюй как цепочка долин на два десятка километров, и про неё якуты даже сложили легенды. По одной из них в древние времена здесь жил гигант Уот Усуму Тонг Дуурай, что в переводе на русский язык означает «Злой Дух, продырявивший землю, укрывшийся в дыре и уничтожающий всё вокруг». На самом деле Долина являла собой аномальную зону, отнимавшую у людей силы, вызывавшую у них сонливость и плохое самочувствие.
Ещё в тысяча девятьсот тридцать третьем году на Вилюе в десятилетнем возрасте побывал некий гражданин Михаил Петрович Корецкий из Владивостока, письмо которого потом обнаружилось в архиве Национальной библиотеки. Разумеется, побывал он не один, а вместе с отцом. Они обнаружили странные «железные котлы», про которые местные жители говорили, что в них живут «шибко худые черноглазые люди в железных одеждах». Корецкий побывал в долине ещё дважды, в тридцать девятом году и после войны, в сорок девятом, вместе с группой сверстников, и хотя «шибко худых людей» – сииртя по-ненецки, они не встретили, нашли около десятка «котлов», врытых в землю, сделанных из металла, не поддающегося никаким инструментам. Во всяком случае, ни ножом, ни топором, ни молотком и зубилом не удалось отбить от «котлов» ни единого кусочка. Сверху металлические остовы «котлов» были покрыты слоем серебристой крошки, похожим на наждак, но и крошку эту заполучить в качестве образца для анализа не удалось.
Корецкий унёс оттуда чёрный камешек – половинку идеального шара диаметром около шести сантиметров, которым впоследствии резал стекло – настолько камешек был прочным и твёрдым.
По мнению Михаила Петровича, «котлы» являлись изделиями мастеров какого-то древнего народа, населявшего эти места сотни и тысячи лет назад. С другой стороны, они могли быть и природными образованиями, вулканическими «пузырями», оказывавшими негативное влияние на все живые организмы в пойме Вилюя.
