Дорога к фронту (СИ) - Ливадный Андрей Львович

Винт остановился. Несколько секунд машина скользила по инерции, затем раздался протяжный скрежет. Меня с силой бросило вперед, но привязные ремни удержали, спасли от увечий.

Дымится двигатель.

Тишина оглушает. Сел…

Непослушными, негнущимися пальцами расстегиваю привязные ремни, откидываю фонарь кабины. Надо как можно быстрее убираться прочь отсюда.

«Мессера» мне не жаль. Если бы я сейчас сдуру прилетел к своим и сел на Ржевском аэродроме, то замучился бы объяснять, где и как научился пилотировать вражескую машину. Нафиг нужно… Постепенно, день за днем, бой за боем врастая в эпоху, я ни на секунду не забываю и о других ее особенностях, сгубивших немало жизней.

Так что задерживаться у дымящейся машины нет никакого смысла. Я хочу воевать с фашистами, а не сидеть в фильтрационном пункте[4]. В идеале надо отыскать свою эскадрилью. Земцов мужик нормальный. Формальности уладит.

Примерно через час, срезав путь через лес, я вышел к проселку, ведущему в нужном направлении, и, завидев колонну из трех грузовиков, махнул рукой.

Они притормозили.

— Ну чего? — из кабины выглянул лейтенант.

— До Ржева подкинете?

— Не, мы только до ближайшей станции.

— Ну, хоть так.

— В кузов полезай.

— Спасибо!

В кузове оказалось какое-то барахло. Не понимаю зачем его везут в тыл? Я устроился на пыльных мешках, плотно набитых документами, и быстро задремал, несмотря на ухабистую дорогу.

Разбудила меня резкая остановка. Кто-то заглянул в кузов и приказал:

— А ну вылезай!

Я протер глаза, перелез через борт и спрыгнул на землю.

— Комендантский патруль. Документы! — незнакомый старший лейтенант требовательно протянул руку. Двое бойцов остановились чуть поодаль, держат винтовки наперевес.

Я протянул документы.

— Почему вне расположения части?

— Вышел из окружения. Возвращаюсь к своим.

— Вот как?

— Да. А в чем дело?

— Сдать оружие! В комендатуре все объяснишь!

Я не стал артачиться. Неприятно, конечно, но надеюсь разберутся.

Ага. Наивный.

В комендатуре, куда меня привели под конвоем, всем заправляет тучный майор.

— Скворцов, говоришь? — он внимательно изучил мои документы. — Летчик, значит? — он хмыкнул. — И сколько у тебя сбитых?

— Два. «Мессершмитт» и «Хенкель». Еще есть два, но неподтвержденных.

— Неподтвержденных, это как понимать? — майор явно не в курсе по какой системе летчикам засчитываются сбитые.

— С другим «мессером» я схлестнулся один на один. Далеко за линией фронта. Сбил, но этого никто не видел.

— А еще? — настаивает он.

— «Юнкерс-87». Я ему прострелил двигатель. Он, дымя, ушел со снижением. Может упал, а может дотянул до своего аэродрома. Но бомбы сбросил в поле.

— Вот так значит? — удивился майор. — Ты жизнью рисковал, а сбитых еще доказывать надо?

Пожимаю плечами:

— Разве в сбитых дело, товарищ майор? Личный счет, конечно же важен, спорить не буду. Но главное не дать им бомбы сбросить на наши позиции, ведь так?

Он смотрит пристально.

— Кто у тебя командир?

— Капитан Земцов. Он сейчас на аэродроме Ржева.

— А документы кто выписывал? — явно проверяет.

— Старший лейтенант Иверзев. Начальник штаба. Когда я смогу в часть вернуться?

— Торопишься?

— Тороплюсь.

Майор снова покрутил в руках мои документы, делано вздохнул:

— Не могу я тебя отпустить, Скворцов.

— Почему? Я вышел из окружения с документами и оружием. Не моя вина, что танки нас обошли.

— Понимаю. Но все равно не могу.

— Почему же?

— Не положено.

— Сейчас каждый боевой летчик на счету! Неужели так трудно снять трубку и позвонить?

— А куда звонить-то? С кем выходил из окружения? При каких обстоятельствах пересек линию фронта? Кто это может подтвердить?

— Да нет сейчас никакой линии фронта! — глупо, конечно, но я вспылил. — Найдите капитана Земцова! Он все прояснит!

— Поговори мне!

— И поговорю! Когда фашисты начнут бомбить железнодорожные узлы, а сбивать их будет некому, тогда уж точно молчать не стану!

— Умный. Да? Незаменимый⁈. — майор привстал. — Может тебя сразу к стенке поставить⁈

— А может просто снять трубку и все же позвонить на аэродром⁈ Я для чего из окружения выходил⁈

Майор насупился.

— Конвой! — крикнул он.

В кабинет зашел красноармеец.

— В камеру его отведи.

В тесной комнатушке с наспех зарешеченным окном нет даже табуретки. На пол брошен тюфяк, набитый прелой соломой.

Я присел на рассохшийся подоконник и крепко задумался.

В первые минуты резко нахлынула граничащая с безразличием усталость. Особых иллюзий относительно ближайшего будущего я не питаю. Но ни о чем не жалею. Сильно беспокоит судьба Игната.

Все произошедшее под Дрезденом помню четко. Надеюсь, что от исследовательского комплекса корпорации «Цайт» остался только ударный кратер. Но это не означает, что проблема решена. Аномалии ведь никуда не делись, а значит будут новые «спорадические переносы». Без сомнения найдутся люди, кто сможет понять суть процесса и попытаться использовать полученное знание.

Честно говоря, меня сильно удивила оперативность в решении вопроса о нанесении точечного удара. Все же цель находилась на территории другого государства. Значит наши отчетливо понимали степень потенциальной опасности, ясно представляя, чем грозит воздействие на линию времени. Скорее всего различные сценарии развития событий были проработаны заранее на самом высоком уровне и для каждого приготовлен силовой ответ?

Гадать нет смысла. Мы с Игнатом сделали все, что могли. Вот только не понимаю, куда подевался Панфилов? Почему ушел, бросив меня в лесу?

И вообще вернулась ли его нейроматрица?

Четко осознаю лишь одно: моя судьба теперь неразрывно связана с этой эпохой.

Нескладно все получилось. Пережить такие события, вернуться к своим и угодить в комендатуру… Что же мне теперь светит? Пехотный штрафбат?

Я закашлялся. Наверное, все же простыл. Временами начинает знобить.

Не видя выхода из сложившейся ситуации, я прилег на тюфяк, и вскоре непомерная усталость взяла свое. Хотя бы высплюсь…

…

Разбудил меня металлический лязг засова и скрип двери.

— Скворцов, на выход!

Спросонья еще плохо соображаю. Кое-как протер глаза. За окном темно. Не поймешь вечер или уже наступила ночь?

— Пошевеливайся! — прикрикнул конвоир.

Меня провели в кабинет. Окна тут плотно зашторены. Настольная лампа с абажуром тлеет вполнакала, почти не дает света, оставляя глубокие тени по углам. Знакомый майор выглядит мрачным. Сидит, постукивая карандашом по картонной папке с надписью «Дело».

— Присаживайся, Скворцов. Что можешь сказать об Иверзеве? — неожиданно спросил майор.

По-прежнему чувствую себя плохо. Ощущается температура, но с мыслями собрался. Подсознательно подметил, ни звания, ни занимаемой должности не названо. Опять проверка?

— Старший лейтенант Иверзев был начальником штаба нашей отдельной эскадрильи, сформированной по приказу сверху. Чей конкретно был приказ, в точности не знаю. Мне не докладывали.

— Что ты можешь о нем сказать? — повторил вопрос майор.

— Иверзев планировал вылеты. Организовывал оборону аэродрома непосредственно под угрозой прорыва немцев, — отвечаю максимально сдержанно.

— При каких обстоятельствах ты видел его в последний раз?

— Когда немецкие танки вышли к взлетной полосе. Потом меня контузило.

— Опознать его сможешь?

— Конечно.

— Введите!

В кабинет втолкнули Иверзева. Старший лейтенант выглядит измотанным. Лицо в пороховой копоти. Под глазами черные мешки. Левая рука перевязана.

— Вот вышел к нам без документов. Утверждает, что летчик.

— Так и есть. Это мой начальник штаба, старший лейтенант Иверзев.

— И что же мне с вами, летунами делать⁈ — непонятно по какой причине сорвался майор.