Владимир Лещенко - Кровь, огонь, серебро...
– Скажи, а зачем тебе это? – спросил Степана Виктор.
– Что именно?
– Ну, во-первых, зачем ты вообще ввязался в это дело? Я все-таки не пальцем деланный. И знаю, что охотник Дружины…
– Витязь, – механически поправил Степан.
Виктор отмахнулся:
– …что охотник живет в среднем тринадцать лет. Ты ведь не потомственный воин Господа, – Чекан осклабился. – Я же знаю. Или у тебя кого-то кровосос загрыз? И второе: зачем ты помогаешь нам? Нечисти…
– Нечисти? – притворно изумился витязь. – Ты ведь должен знать, хотя бы по своему положению Первого Воина, что оборотни… извини – гару признаются людьми.
– Ты сам хоть веришь в то, что говоришь? – продолжал наседать Чекан.
– Такова позиция церкви, которой я служу, – сухо уточнил Степан. – Я не могу не разделять этой точки зрения просто по определению.
– Ну, служить и верить – это, знаешь ли, вещи разные…
– Не для Тайной Инквизиции, – заметил Глотов. – И потом, можно подумать, ты сам сомневаешься в своей человеческой природе. У вас такая же кровь, как и у нас – и ее даже переливать можно. У вас человеческий язык и имена. Даже святая вода на вас не действует…
– Да, верно, – согласился Чекан. – Наши древние имена и язык сейчас только у вриколаков остались – да и про тех уж лет пятьдесят почти ничего не слышно. Только ведь и у вампиров тоже и язык, и имена человеческие…
Глотов насупился, всем своим видом дав понять, что продолжать мировоззренческий спор его не тянет.
– А с чего ты решил, будто у меня кого-то загрызли? Знаешь принцип мафии: «Ничего личного»?
– Будто я не знаю, как вербуют в Инквизицию, – что у нас, что за кордоном! Я ж все-таки, как ты изволил заметить, Первый Воин Стаи.
«Бывший, видимо», – про себя добавил Чекан.
– Охх! – вздохнул Степан. – Говорю же, ничего личного! Работа у меня такая! Работа… А насчет второго… Чтобы глубоко не копать, скажу коротко. Во-первых, как я сказал, есть позиция нашего руководства о возможности сосуществования с гару, и между вами и кровососами я выбираю вас. Кроме того, сколько бы мне ни было отмерено, я все же надеюсь дожить свой век в мире относительно спокойном. А если Повелителя заполучат вампиры… Неизвестно что будет!
Чекан пожал плечами. То ли ответ его не удовлетворил, то ли он просто не поверил Степану.
А потом вдруг спросил:
– Скажи, только честно: тебе приходилось убивать моих соплеменников?
– Нет, – ответил Степан, глядя прямо в глаза варку. – Ты же знаешь, перемирию уж лет сорок…
Врать, глядя в глаза и ничем не выдавая себя, он научился уже давно.
Владимирская область, 1993 годСтепан встрепенулся. В бесшумно распахнувшуюся дверь шагнули трое. Все, как на подбор, рослые, широкие в плечах. Черные плащи-дождевики облегали могучие фигуры.
– Здравствуй, брат, – прогудел один из них. – Не бойся, мы свои. Да возлюбит тебя Бог! Пресвитер шлет тебе свой поклон. Дичь на месте?
– Да… – кивнул Степан. – А куда ей деться?
– Я Никифор, – бросил старший. – Ну, не будем терять время…
От деловитого взора старшего по спине Степана почему-то пробежал неприятный холодок.
Гости вышли, и он двинулся следом, накинув плащ-палатку. Во дворе стоял разбитый «уазик», в котором сидели еще трое в таких же черных дождевиках.
За ним просеменила Нина Михайловна, указавшая на семью оборотней, – бодрая девяностопятилетняя бабка, по слухам, завербованная в Дружину, еще когда ею руководил Святейший Синод, и лично видевшая последнего царя.
И на то было похоже, судя по тому, как вежливо поприветствовали ее боевики.
– Думаю, машина не понадобится, – сказала Михайловна. – Тут недалеко. Идите за мной.
Михайловна направилась к деревне, следом гуськом двинулись приехавшие, с ружьями и канистрами, а за ними – Степан.
Деревня как вымерла, даже собаки молчали – и неудивительно: страх прочно взял всех в плен.
Зловещая группа, черная, ощетинившаяся стволами ружей, достигла нужного дома. Дома семьи Зорковых.
Степан представлял, что тут произойдет. Сейчас будут уничтожены «дикие» гару – те, кто не признает перемирия, не входит ни в одну Стаю, и нарушает главный закон оборотней: не есть человечины. Двое школьников, агроном колхоза «Рассвет» (между прочим, последний агроном) и, кроме того, исчезнувшая месяц назад семья туристов… Но также знал он, что там, за стенами, двое маленьких детей, а дочь главы семьи беременна.
Дом обреченных волколаков стоял у самой околицы. Метрах в двадцати уже темнела стена деревьев.
– Птички спят в своем гнездышке, – прошептал один, похожий в своем черном плаще на ворона.
«Псы Господни» облили стены дома бензином. Один из них закурил. Взяв прислоненные к стене вилы, подпер входную дверь. Несколько раз глубоко затянулся и швырнул папиросу в лужу бензина под стеной.
Взметнувшееся пламя быстро охватило дом.
– Полезут из окон, стреляйте.
В доме раздались крики. Кто-то пытался изнутри открыть дверь – тщетно. В окне мелькнуло лицо мужчины. Он увидел стоящих в свете пламени охотников и отшатнулся.
– Посмотрим, что они выберут: смерть от огня или серебра, – повернувшись к Степану, сказал один из охотников, и нехорошо ухмыльнулся – почти как вампир.
Степан посмотрел вдоль улицы: там уже появились люди. Он выстрелил в воздух – и бежавший к горящему дому с ведрами народ повернул обратно.
– Убегают! – вдруг закричала Михайловна, тыча пальцем в сторону леса.
За околицей, откуда-то из-под земли, показались одна за другой две женские фигуры. Одна, девичья, быстро достигла леса и скрылась среди деревьев.
– Там подземный лаз из дома, – процедил один из дружинников, ловя на мушку фигуру, тяжело бежавшую к лесу.
Из-под земли в это время выбирался мужчина. Грянул выстрел. Женщина, почти добежавшая до спасительных деревьев, упала. Мужчина пригнулся и, повернувшись, прыгнул обратно в лаз.
Первым к лазу подскочил брат Никифор, резко взмахнул рукой.
Глухо прозвучал взрыв. Земля просела. Подземного лаза больше не существовало.
– Заодно и похороним! – рассмеялся старший.
Пока все занимались лазом, старуха подбежала к убитой и перевернула ее.
– Это мать ихняя! Быстрее! – крикнула она, устремляясь в лес. – Девка сбежит!
– От нас не убежит.
«Псы Господни» рванулись следом.
– Ты остаешься, – бросил Никифор Степану.
После этого никого из них больше никогда не видели.
Из всей боевой группы уцелел лишь молодой охотник Степан.
Но сотворенное в глубине леса колдовство – черное, страшное – он почуял.
Он так и не решился расспросить пресвитера об обстоятельствах той истории – хотя почему-то очень хотелось.
* * *Оставив воспоминания, Степан начал сканировать окрестности. Людям недоступна магия в той форме, которой пользуются нелюди, но кое-какие свои приемчики все-таки имеются. Например, способность чуять слежку – как бы старательно не маскировался следящий.
Одновременно он размышлял. Дело представлялось особенно неприятным, потому что тут были замешаны вампиры. Зачем им нужна война с оборотнями – после долгих лет мира? Просто старая неприязнь? Или же тут нечто иное? Более, так сказать, веские причины? И какие же? Зачем им нужен Повелитель? Ведь как он ни силен, но без гару почти бесполезен… Шантаж? Или еще что-то?
Многие из соратников Глотова полагали, что сейчас вампиры уже не опасны – ну что может в нынешнем мире высоких скоростей и сверхмощного оружия горсточка кровососов?
Степан считал такое мнение пагубной самонадеянностью.
В древних хрониках Дружины сохранились мрачные легенды о том, что очень редко, раз в несколько столетий, начинается стихийный бурный рост вампирьего поголовья в каком-нибудь отдельном регионе – так появляются мертвые села и даже города, в которых еще недавно кипела жизнь, а теперь совершенно никого нет… Ни людей, ни вампиров. И что произошло там – неведомо. Увы, свидетелей никогда не остается.
«Ага, вот оно!» – Степан ничуть не удивился, что за Повелителем следят. Причем не кто-нибудь, а тот самый киллер, который пытался убить Андрея у фонтана.
– Послушай, друг гару… – начал он.
Но Чекан и сам все заметил.
– В машину! – скомандовал он.
Когда они проехали несколько кварталов, Эльф заявил:
– На дачу к тебе пока нельзя. По-моему, нас уже зацепили. Причем какой-то хитрой магией, которую я не знаю. Нужно спрятаться, чтобы нас потеряли.
– А где? – взволнованно спросила Каролина.
– Тут есть такие места, где никакая магия ничего не найдет, – ответил Эльф. – Москва, сама понимаешь, город непростой …
* * *Ночь завершилась, не принеся ни спокойствия, ни развязки.
