Екатерина Белецкая - Священный метод
– Плагиат, – констатировал Ит. – И на этот раз из твоей головы, Ри. Сообразил?
– Нет, – признался тот.
– Потом напомню, как стартуем отсюда, – пообещал Ит. – Вот что, уважаемый бог. У нас дела. Нам пора. Мы были рады с вами побеседовать, а теперь – всего наилучшего. Ри, давай на старт.
Ри кивнул. Под его руками замерцала панель управления.
Черный змей негодующе зашипел.
– Я мог… ссссспасти вассс… – предостерег он. – Увессссти… там… безопасссстно…
– Спасибо, но мы как-нибудь сами, – галантно улыбнулся Скрипач. – Ну что, уважаемый бог? Составите нам компанию? А то нам приборы собирать надо, понимаете ли.
Змей дернулся, словно его ударили, а затем стал таять – и вместе с ним таяло в воздухе последнее слово, которое он произнес, уже исчезая:
– Глупцы…
* * *– Ну вот и побеседовали, – Кир тяжело вздохнул. – Народ, вы как?
– Нормально мы, – угрюмо отозвался Ри. – Время. Приборы.
– Угу…
На «дельты» ушло полчаса – увы, когда их подняли на борт, оказалось, что показаний они сумели снять самый минимум. Понятно дело, что Милтон будет недоволен, но хотелось верить, что он понимает простой факт: от них в данном случае ничего не зависит.
– Ит, что ты там говорил про этого мастера червей и про плагиат? – напомнил Ри, когда катер вышел из атмосферы Утопии.
– Ты разве не помнишь? – удивился тот. – Ты же читал это стихотворение. Уже после того, как песню пел. Еще на Терре-ноль.
– Когда? – удивился Ри.
– За пару недель до того, как уходили оттуда. Песня тогда очень кстати пришлась, а стихотворение… – Ит задумался. – Оно тогда было не в тему. Зато стало в тему сейчас.
– Напомни, – попросил Ри.
– Секунду… оно длинное было, – Ит прищурился. – Как же начиналось-то… а, вот.
Вот кокон. Кокон мотылька,
Чья оболочка так легка,
Что в пальцах сжать – и нет его,
И не родится ничего…
И лишь пятно оставит след,
О том, чего на свете нет.
Он долго спал. И ждал весны.
И в коконе роились сны,
Где счастье, радость, красота,
Небес безбрежных высота,
Где ветер над лугами прян
И от пыльцы цветочной пьян…
И слишком долго кокон ждал,
И кто-то в нём сидеть устал,
Но хватка кокона крепка,
И не трещат его бока,
И всё грустнее сны внутри…
И кокон сморщился, смотри!
…
Смотри… Нет, так не может быть!
Скорей, как страшный сон, забыть,
Была разгадка так близка…
И кокон выдал червяка.
…
Ах, если б он раскрыться мог,
И жалкий мокрый мотылёк,
Порвал его бы и ожил,
Расправив пару ярких крыл,
Но кокон слишком долго ждал,
И мотылька перерождал.
И вот, угрюмый чёрный рот
Прогрыз наружу в нём проход.
Расправив пару мощных жвал,
С остервенением сжевал
И выплюнул, ничуть не рад,
Пролив наружу жгучий яд.
И на пролившуюся слизь,
Такие же, как он, сползлись,
Все ядовиты и черны,
И недосмотренные сны
Им стали пищей для ума,
И в них роились ночь и тьма.
И поползли за окоём
И червь, не ставший мотыльком,
И несколько других червей,
И коль из-за твоих дверей
Ты слышишь шорох чёрных тел,
Подумай, ты того хотел?
И коли средь тиши ночной
Ты голос песни неземной,
Что за собой во тьму манит,
И ждёт, и тянет, как магнит,
Хоть не понять и трети слов,
Услышал…
Ты их слышал зов.
Но лишь глупец откроет дверь,
И сколько песне ты ни верь,
Пусть упасёт тебя твой бог
Пустить их тени на порог…
В их в жвалах смертоносен яд,
И нет от них пути назад.
…
И если дорожишь собой,
То не пойдёшь, как на убой,
Когда звучит из-за дверей
Зов глада Мастера Червей…[7]
– Точно. Вспомнил, – Ри зябко поежился. – Мы с этим Олегом, кажется, пили в своё время.
– Ты тогда с кем только не пил, – упрекнул Ит. – Но стихотворение… да. Оно точно о нашем сегодняшнем визитёре. Такая же скользкая мразь. Вот интересно, Олег этот – откуда он брал эти образы?
– А может быть, он тоже в некотором смысле бог и брал их из чьей-то головы? – предположил Кир.
– Да нет, конечно, ты что, – отмахнулся Ри. – Просто талантливый человек. Они такие вещи как-то чувствуют.
– Лучше бы они что-то другое чувствовали, – пробормотал Скрипач. – А то от таких откровений хоть вешайся.
– Вешаться мы не будем, – твердо сказал Ит. – Ри, давай, рули на «Ветер». Чем быстрее мы отсюда уйдем, тем лучше.
– Святая правда, – согласился Ри. – А то эта стрела… ладно. Это всё потом.
09
– Парень, я понимаю, что ты нам не веришь. И я не знаю, как тебя убедить. Не знаю, что сделать.
Ромка и Настя стояли по одну сторону забора, а два сержанта милиции – по другую. Забор давал слабенькое ощущение безопасности, но именно что ощущение, не более того: Ромка понимал, что если они те, за кого себя выдают, забор для них не помеха.
– Если бы ты взял у военрука пистолет, проблем было бы на порядок меньше, – произнес второй сержант. – Официалка в дела местного населения вмешивается только на уровне пакта. Мы бы…
– Мы бы вас вывезли, и очень быстро, – продолжил за него второй. – Вы были бы в безопасности. Поверь.
Ромка промолчал.
Стоял тихий жаркий полдень. В неподвижном воздухе лениво плавали золотые невесомые пылинки. Через крону ближайшего дерева просвечивало солнце, и на земле перед ними лежала сейчас ажурная тень. Ни звуков, ни голосов.
Тишина.
– То есть вы хотите сказать, что мы сейчас в опасности? – Ромка прищурился. – И кто же нас… за нами… ну, от кого эта опасность?
– Здесь находит группа Марии Ральдо. Это первая жена твоего отца…
– Я знаю.
– Официалки вы можете не бояться, потому что для неё вы – исключительно метод воздействия на мать и отца. Вы не интересны. А вот этой группе…
– Зачем мы этой группе? – растерялась Настя. – Для чего?
– Ох, девочка. Затем, что в его отце, – кивок в сторону Ромки, – заинтересованы очень и очень многие. И еще существует месть. Слышала такое слово?
– Слышала, – кивнула Настя.
– Вот и делай выводы. Ребята, я вас очень прошу – поверьте.
– Извините, но не могу, – Ромка отвернулся. – У меня нет для этого оснований.
– Ну так посмотри меня, – предложил первый сержант. – Я откроюсь, ты посмотришь. И не говори, что ты этого не умеешь делать – не могли не научить. Маден уже в десять лет запросто это делала!
– Я умею, но плохо, – признался Ромка. Взялся рукой за ржавый железный прут ограды. – У меня нет к этому способностей.
– На что посмотреть? – не поняла Настя.
– Прочесть мысли, – объяснил сержант. – Или снять личину. Когда её снимают, мысли тоже прочитываются. Автоматом. И не только мысли.
– Вот этого я делать не умею, – признался Ромка. – Рыжий сказал, что таланта нет. И потом… если я правильно помню, тут тоже можно обмануть. Запросто.
– Можно, – согласился сержант. – Но нам вас обманывать незачем.
– И как я это проверю? – Ромка прищурился. – Мало ли для чего мы вам понадобились?
– Хорошо, объясняю подробно, что я предлагаю…
– Вы объясните, почему вы это предлагаете, – попросила Настя. – Второй раз приходите и говорите всякую чушь.
Сержанты переглянулись. Первый беспомощно пожал плечами, второй тяжело вздохнул.
– Настенька, когда сюда придут те, кто не предлагает, они разговоры с вами вести не будут. Просто заберут, и всё. И увезут, как заложников. Хоть это ты понимаешь?
– Я понимаю, что сейчас вы говорите какую-то неправду, – Настя вздернула подбородок. – Или не всю правду. Если вы такие честные и добрые, расскажите всё. Или слабо?
Первый сержант рассмеялся. Отошел от забора, сел на пенек, удачно расположенный рядом. Вытащил из кармана носовой платок и принялся обмахиваться.
– А ты, девочка, кремень, – с уважением заметил он. – Так что вам рассказать, ребята?
– Всё, – потребовал Ромка. – От начала и до конца.
– Вы на обед так не опоздаете?
– А вы нас подождёте, – Настя явно решила над сержантом поиздеваться. – Раз это так важно, посидите тут полчасика, а мы после обеда подойдем. Нормально?
– Если понадобится, подождем, – кивнул второй сержант.
– Как вас зовут? – Ромка сел по-турецки на землю рядом с забором.
– Рабочие имена – Дмитрий и Борис. Настоящие… оно тебе нужно, парень?
– Почему бы и нет.
– Агри и Вене Вейт. Мы братья.
– Агри – это не человеческое имя. Это рауф. Врали бы поменьше, – хмыкнул Ромка.
– Нас троих воспитывали рауф, – сержант улыбнулся. – Нас и сестру. Родители были Встречающими, ушли в сопротивление. Погибли. И друзья семьи Биэнн Соградо-Ти, по сути дела, усыновили нас. Мы из сопротивления, парень, и мы отлично знаем и дочь Ита и Скрипача, Маден-Син, и её мужей, и их внуков. Именно поэтому сюда послали именно нас. Пусть опосредованно, но мы в некотором роде знакомы.
