Екатерина Белецкая - Священный метод
Обзор книги Екатерина Белецкая - Священный метод
Иар Эльтеррус, Екатерина Белецкая
Горькие травы. Кн. 2. Священный метод
© Эльтеррус И., Белецкая Е., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)
Scio me nihil scire.
Я знаю, что ничего не знаю (лат.)
Пролог
«Паук» перелез через высокий бруствер, поросший мелкой молодой осинкой, и двинулся по просеке в лесополосе, идущей вдоль второго уровня подъема. Агат после бруствера слегка расслабился – он не ожидал, что всё получится так легко. В прошлый рейд «паук» застрял, зацепился одной из трёх основных рабочих лап за дерево. Пришлось вылезать, брать топорик, подрубать осинку. Страшно было, не передать! Хотя, если подумать, чего бояться? До восемнадцатой точки полтора километра, ничего бы не случилось. И не случилось. Но всё равно…
Тса-ди-ки, тса-ди-ки, тса-ди-ки, тса-ди-ки – стрекотали механические ноги «паука». Агат прибавил скорость. Машина выдержит, не первый раз он именно на этом «пауке» выезжал в патруль. Чем быстрее сделаешь положенные четыре круга, тем быстрее домой отпустят. Не сказать, что домой хочется, но всё-таки дома лучше, чем в патруле. Дома есть свой угол, новый, в кредит взятый модный терминал, классная игрушка-симулятор, и, может быть, Владка напекла блинчиков – мать обещала, что поучит её, как правильно. Владка, конечно, дура. Но хотя бы симпатичная. Сталю вон вообще Харошка досталась, а Харошка мало что дура, так еще и уродина длинноносая.
Плохо другое. Дома – младшая сестра, которой три месяца. Мать, хитрюга, решила дотянуть до сороковника, потому и родила. Пока девке не исполнится четырнадцать, здрасте пожалуйста, не заберут. Ни мать, ни папахена. Оно, конечно, с одной стороны, хорошо – мать Агат любил, но с другой – житья же никакого нету! Дома с утра до ночи писк и визг, памперсы вонючие, и вся семья вокруг Анютки на полусогнутых.
Агат уже получил месяц назад люлей на приходе за своё отношение к сестре. Почему-то с двумя младшими братьями у него такого не было, а с сестрой получилось. Он на исповеди признался Отцу, что его раздражает слово «окормлять», да еще и на сестру перевел. Мол, противно смотреть, как мать её окормляет. Сует в рот своё вымя, и давай окормлять. Получил он в результате от Отца так, что мало не показалось. Выяснилось, что слово «окормлять» происходит не от слова «кормить», а от слова «корма», и означает это – направлять на истинный путь, а вовсе не кормить ребенка грудью. Потом Отец спросил, что это за мерзкие связи у него, Агата, получаются – и Агат, конечно, признался, что не нравится ему сестра. Ну а как было не признаться, исповедь же… В общем, получил действительно сполна. Мыл потом полы в храме неделю и в приход отдавал не десятину от дохода, а пятую часть. Нет, он понимал, что наказали его верно, но всё равно было обидно.
Тса-ди-ки, тса-ди-ки, тса-ди-ки, тса-ди-ки… Tea. Ди. Ки. Tea… Ди… Ки… Tea. Агат остановил «паука», вытянул на панели турбо рычаг. С лязгом вышли из ниш остальные пять ног машины. Агат занес было руку над стартовой кнопкой, но, секунду помедлив, опустил. Молитву надо прочесть.
Страшно.
Держись, парень. Полкилометра проскочить, и нормально. Держись. Ты же взрослый уже, тебе почти тринадцать. Не сопляк семилетний. У тебя дома и мать, и отец, и жена, и братики, и даже дура эта, Анька сопливая с раззявленным ртом и тупыми бессмысленными глазами… ох, не думай ты про это, Агат, не думай, а то потом на исповеди расскажешь, и получишь еще одно наказание, а Владка хотела новый диван взамен старого, а если накажут, то диван не купишь, придется еще два месяца откладывать.
– Всеблагий, пронеси… – прошептал Агат. – Не дай пропасть, Всеблагий. Отведи, прошу…
Tea… «Паук» приподнялся на восьми многосуставчатых ногах и тихо двинулся вперед. Тса-ди-ки-та, тса-ди-ки-та, тса-ди-ки-та, тса-ди-ки-та, стрекотали ноги с одной стороны, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, вторили ноги с другой. «Паук» покачивался, как лодка на мелкой речной волне, Агат, вцепившись в два рычага управления, напряженно всматривался в подлесок, в два световых конуса, выбрасываемых перед ним фарами «паука». Тса-ди-ки-та, по-джаа-луц-ста, тса-ди-ки-та, по-джаа-луц-ста…
Восемнадцатый участок. Это там, где остров заканчивается, выходит к реке, к смычке старого русла и нового. Там же разворот, просека пойдет влево, по берегу, вдоль бетонного полуразрушенного забора, выходящего на болото, и никому не нужного, потому что никто, в своем уме находясь и Всеблагому помолившись, туда не сунется.
Кто вообще в своем уме сунется в зону, в Московский треугольник?
Хотя он же, Агат, сунулся. И куча парней-ровесников тоже. Жрать-то что-то надо. Семьи кормить надо. А тут хорошо. Всё хорошо. И зарплата, и патруль, и времени свободного много.
Вот только есть такая штука, как восемнадцатая точка.
На которой может размазать ровным слоем, как джем по блинчику, вместе с «пауком». На которой не работает электроника. На которой ни с того ни с сего пропадает то гравитация, то кислород, то еще незнамо что.
Из-за восемнадцатой точки в Московский треугольник электроника не допускается. У «пауков» управление чисто механическое, и берут в патрули поэтому только сильных парней, которые могут и с рычагами управиться, и с техникой дружат, и голову имеют на плечах неглупую.
Агата мать в патруль пристроила. Уже шесть месяцев как.
– Я беременная, – по-деловому сообщила она. – Деньги нужны. Гатька, бери паспорта, свой и Владкин, и поехали к заводу. Я там договорилась.
Дала небось кому-то, мрачно подумал тогда Агат. Хотя кому она нужна, старуха? Матери было двадцать шесть лет, уже пожилая. Хотя немолодые мужики тоже небось хотят… сладенького.
У него со сладеньким ни черта пока что не получалось. Он и к врачу сходил, и Отцу пожаловался. Врач, зачуханный мужик лет двадцати с хвостиком, сунул Агату пластинку с фильмом «О любви семейной, пособие», а Отец сказал, что Всеблагий подскажет, что делать. Ничего не помогло, ни фильм, ни Всеблагий. Владка только хихикала, что ей щекотно, а мать из-за стенки наорала, что они шумят, а ей вставать в шесть утра.
Ему самому было не щекотно и не смешно. Противно и страшно. В общем, утром он сказал Владке, что надо, видимо, еще подождать. Той, как всегда, оказалось всё по фигу. Она, правда, сказала, что в тринадцать не худо бы уже как-то определиться с первым маленьким, чтобы к четырнадцати родить, но Агат был умный и сказал, что «давай сначала до тринадцати подождем». Теперь они вместе или просто спали, или резались на терминале в игрухи. Ничего, еще месяцев пять в запасе есть. Целая вечность.
Тса-ди-ки-та, по-джаа-луц-ста, тса-ди-ки-та, по-джаа-луц-ста… Агат вытянул второй турборычаг. По-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, по-джаа-луц-ста, ууууууу, по-джаа-луц-ста – ноги стрекотали всё быстрее и быстрее, «паука» уже мотало, и не как лодочку, а как качели; Агат поспешно набросил ремни, и снова вцепился в рычаги, да так, что костяшки пальцев побелели.
Всеблагий, не дай пропасть!..
Свет фар стал тонуть в туманной мгле впереди, словно в воздух перед «пауком» некто огромный вылил фиолетовые чернила. Агат рванул рычаг, скорость стала еще выше. По-джаа-луц-ста, поджаалуцста, поджаалуцстаподжаалуцста!.. Ни в коем случае не дать «пауку» повернуть, сбиться с курса – влетишь на такой скорости в обломки забора или в реку, и пиши пропало, ты пристегнутый, а вода ноябрьская, ледяная, потонешь на раз. Или разобьешься, потому что скорость больше ста километров в час, и если со всей дури в бетонный забор, то костей не соберешь… и за тобой никто не придет. Лежит там, под забором, десяток «пауков», некоторые даже с пилотами внутри.
Тьма сгущалась вокруг «паука» уже не как чернила, а как густой вязкий кисель. Агат чувствовал, что точка пульсирует, словно там, во тьме, бьется невидимое гигантское сердце, бьется, трепещет, дрожит. Проскочить! Проклятье, только бы проскочить!.. В кабине уже воняло горелой смазкой; лапы стрекотали бешено, а Агат уже не разумом, инстинктом осознавал, что совсем скоро надо будет тормозить, чтобы развернуться. Он не первый раз проходил восемнадцатую точку. И даже не десятый. У него получалось, его ставили на этот маршрут. Обычно ставили ребят постарше…
По-джаа-луц-ста, поджаалуцста, по-джаа-луц-ста, поджаалуцста – Агат чуть снизил скорость, стараясь не задумываться, почему свет фар машины вязнет в фиолетовой густой мгле, потом скинул один турбо до нуля, потом двумя ногами нажал на тормоз и затем выполнил фокус, который показал ему когда-то Стас и который он усвоил в совершенстве: разворот до полной остановки. Правый рычаг – полностью вперед, левый – до предела назад; «паук» выполняет балетный пируэт, затем делает исполинский шаг всеми правыми ногами, выходя на нужную траекторию. И – марш! Бегом отсюда, машинка! «Паук», кажется, не против – десять секунд, переход на турбо, и долгожданное – поджаалуцста, поджаалуцста, поджаалуцста, поджаалуцста!!! Бежим! Мы бежим! Мы вырвались, мы спаслись!..
