Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток
Вдруг шоркнуло где-то наверху. Я штырь мигом правой перехватил, сам спиной к широкому дереву прилип, так надежнее спину-то прикрыть. Хотя тоже, смотря какое дерево. Но это вроде смирное попалось, не кусило.
Подождал маленько, дыхалку сдерживал. Солнышко почти село, в десяти шагах уже тени путались. Озеро справа осталось, там сыро и вроде как низинка, так что с пути я пока не сбился. Вон и дорожка взад объявилась, и следы нео на ней, часто тут шляются. Но тот, кого я слышал, был вовсе не обезьяном.
Рукокрыл, ешкин медь. Здоровый, сволочь, со среднего пса. Сложил крылья, повис на суку и следил. Вот накликал же я беду. У тварей этих повадки поганые, хотя наши с Пасеки еще довольно мирные считаются. А поганые они тем, что если уж кого выбрали порвать, то не отступятся. Можно хоть всю стаю порубить, так и будут кидаться до последнего. Дури в них много, болью их не взять. Слава Факелу, от огня бегут. Кабы огня не страшились, мы бы до сих пор под землей в бункере сидели, кротов бы жарили. Ну чо, прежде-то они по всей промзоне шныряли, коз воровали, куриц, на детей кидались. Только огнем и отвадили пакость…
Но здешняя пакость убегать от меня не собиралась. А чо ему убегать, он же в лесу дома. А мой запах он хорошо чует, чужой я, и крови во мне полно. И скоро в темноте стану слепым, тогда они и набросятся.
Едва я тронулся с места, с соседней елки посыпались иглы. Где-то наверху повис еще один рукокрыл. А может, и сразу два. Они шуршали теперь все громче, перелетали за мной с ветки на ветку, попискивали тихонько, гниды такие. Ясное дело, я решил, что буду идти, на месте не встану, пока дорожка видна. Только бы до белых камней на той стороне озера добраться, там вроде как сараи целые, нарочно для ночевок. Ночевать я не собирался, рыжего надо спасать, но, видать, такая уж судьба.
Когда прямо передо мной мелкий мышь на кусте повис, ощерился, не выдержал я, побежал. Видно было хреново, ешкин медь, ветки в рожу хлестали, папоротник острый в грудь бил. Колючки в рожу втыкались. Хорошо, что я твердый, другой бы уже кровью истек. Дык этим сволочам крылатым только дай кровушки понюхать, мигом дуреют!
До сараев я не добежал. Засвистело взади, листья посыпались, кора по башке застучала. Еле успел извернуться, штырем отмахнул, крылья одному враз переломал. Крылья у них хилые, голыми руками рвать можно. Это после, ежели правильно задубить, да отмочить, да высушить… крепкие рубахи для боя получаются…
Второй справа подкрался и сразу за шею кусил. Я его за морду взял, челюсти надвое порвал, об землю кинул. Еще одного за глотку перехватил, хребтину сломал. То мелкие были, не страшно. Страшно другое — впереди вода замаячила, но высоких деревьев там не было. Вроде прогалины, что ли, метров сто или двести одни низкие кусточки, ямы, мох, грибы по колено, дрянь всякая. А за прогалом — виднелись белые камни, и сараи, и вроде как огоньки.
Деревня нео. Только этого не хватало, ешкин медь.
Пока я раздумывал, бежать ли по открытому полю, в меня разом три мыши вцепились. В чаще только мелкие летать могли, ясное дело, большим крылья-то не развернуть. Одна сволочь прямо на лицо упала, и давай макушку грызть. Щекотно от зубов, но хуже крючья ихние, вдоль крыльев которые. Мелкие крючья, да спаси Факел, ежели такими в глаз попадут.
Оторвал я его с лица, хребтину сломал. Другой уже взади на загривке мне пристроился, тяжелый, носом ключицу щекотит, вену ищет, ага. Третий — хуже всего, промеж ног норовит. Уж такая повадка стайная, так любого зверя положить могут, если промеж ног ухватят.
Взял я его за спину, мышь вывернулся, пальцы мне кусает. Другой снова в лицо, лапой мерзкой прямо в рот угодил. Губу порвал, кровь сильно хлынула, ага. Еле с этим справился, штырь стал искать. Уронил где-то, пока отмахивался, одно у меня оружие, другого нет, надо найти. К земле нагнулся, там слой трухи мне по щиколотку, не нащупать нигде железяку. Двумя руками шарю, никак не найду, мрак со всех сторон, ни звезд, ни луны не видать. На спину мне сразу несколько рукокрылов свалились, пищат, радуются, кровь чуют. Во, думаю, влип десятник, охотник называется, сам мышам на засолку сейчас пойдешь!
Не до железяки мне стало. Не то чтоб запаниковал, а все ж напужался маленько. Вставать стал — еле разогнулся. Один под коленкой грызет, почти вену прокусил, другой на груди кровь лакает, а губа, видать, сильно порвана, кровь не унимается. У меня весь рот соленый, сплюнул, спиной об дерево с размаху потерся, ну чо, только косточки ихние захрустели. Обрывки крыльев на ладонях, скользко, противно, кишки ихние вонючие! А крючки, что на крыльях, их-то хрен оторвешь. У больших-то рукокрылов и крючки большие, отрывать легче, если, к примеру, на корову нападет. А мелкие эти в кожу впились, не вырвешь…
В глаза мне полилось горячее. Половину твари сорвал с макушки, аж завыл от боли. А другая половина так на мне и повисла, рожу кровью своей гадкой заливая. Ну чо, побежал я к сараям, к кострам. Уж лучше обезьяны, с ними хоть поговорить можно. Добра от них не дождешься, жрут все, что шевелится, но до еды хоть обсудим, чо да как…
Стая гналась за мной, не отпускала. Запищали хором, как на открытое место выгнали. Вот где им раздолье, вот где крылышки развернуть можно! Ну чо, они и развернули. Я только успевал рожу локтями закрывать, когда спереди налетали. На боках висели, на ногах, левое ухо насквость прокусили. Я того, что мне ухо рвал, сильно так дернул, тулово выкинул, а башка так на ухе и повисла. Уже после зубы ему кое-как разжал…
Зигзагами бежал, полет им сбивая. Упал раза четыре, ага, чудом брюхо о коряги не пропорол. Не смотрел, куда ноги ставить, заметил только — чо-то больно ровные горки стали под ногами попадаться. То ямка, то горка, то ямка, то горка, вот и бежал, колени задирая, чтоб не грохнуться.
И тут… как засветилось вокруг. Навстречу мне стрелы с паклей горящей полетели. Мыши мигом вверх поднялись, только их и видели, боятся огня, суки такие! Повернулся я разок, со спины куски крыльев сбросить, да так и обалдел. Я тогда решил, что привиделось в темноте, ага, ну никак не мог в такое поверить. Две стрелы горящие в здорового рукокрыла воткнулись, прямо в брюхо волосатое. Да не просто в здорового, пожалуй, этот побольше вымахал, чем мышь, чей скелет перед Колодцами пасечников висит. А тот мышь ведь громадный при жизни был, свинью бы запросто уволок!
До когтей этой сволочи мне оставалось совсем чуть-чуть. Он уже норовил в загривок мне вцепиться, а когтища такие, что мог даже мою кожу порвать. Дык и не порвал бы — запросто бы за собой утащил. Вот так птица, вот так мышь, крылья в темноте не видать, но здоровенные, небо закрыли! А хвост прямо по борозде за мной волокся!
У меня аж зубы заныли, пока следил, как он со стрелами в пузе кружит. Быстро во мрак убрался, только ветром от крыльев пахнуло.
А я-то, дурень, рожу к хаткам обернул, хотел крикнуть — мол, спасибо, ребята, хоть вы и не люди добрые, а все равно, спасли меня от нечисти ночной, я вам за это, пожалуй…
Не успел я обезьянам за спасение ничего дельного предложить. Кулачище волосатый мне промеж глаз врезался.
Тихо стало, хорошо.
22
ПЧЕЛЫ И ОГОРОД
— А я грю — засолить!
— Невкусно будет, нет в нем жиру!
— Засолить, и все! В бочке с чесноком…
— Нет в нем жиру, глупый!
— А тогда закоптить!
— Не-е, тогда уж засолить!
Я открыл левый глаз. Правый почему-то не открывался. Все качалось — корявые стенки, очаг с огнем и котелком, тени, веревка с сушеными щуками. Щуки были неприятные, с лапами. Все качалось кверх ногами. В тулове моем все болело. Ну не было такого места, чтоб не болело.
— Вы чего орете? Рыбу распугали! Щас я вас обоих засолю! — В избу ворвался свежий ветер. Вместе с ветром вошел кто-то главный, потому что остальные забегали. А я понял наконец, что сам вишу кверх ногами, потому и вижу все неправильно. Руки примотали к тулову, ага, примотали неверно. Не за спину, а вдоль боков. Зато ноги скрутили так, что пальцев я уже не чувствовал. Видать, подвесили невысоко, до лица то и дело долетали искры с костра.
— Папа-аа, а чего Тырр тут орет? — плаксиво забасил кто-то очень большой.
— Па-паа, а чего Рырк не дает мне хомо засоли-ить? Он соль спрятал, па-апаа! Скажи ему, чтоб отдааал!
Дважды сильно треснуло. Похоже, папа раздал сынкам по затрещине. Оба басом захныкали. Передо мной на корточки присел громадный облезлый нео. От него так разило тухлой рыбой, что я чуть ему в морду не блеванул. Но все же сдержался, хомо я или обезьян некультурный? Одет нео был красиво. Вокруг шеи на толстом шнуре висела толстая попона вроде плаща. Висела до самой земли, даже за ним маленько волоклась. Попона вся выцвела, но звезды на ней блестели, ага, вроде как серебряные. Еще там были буквы, я разглядел и запомнил. «Ку-коль… те-атр сень-ора Кара…», дальше стерлось. Мне потом Любаха рассказала — раньше места такие были, где мальцов собирали и куклами забавляли. Короче, обезьян занавес с такого театра где-то отодрал.
