Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток
— Вроде тихо? — беззвучно так спросил рыжий.
Над рекой туман ползал туды-сюды. Метров на пять вдоль берега воды не видать, сплошные заросли, коряги, бревна, трава речная, чьи-то домики из глины. И — пятно темной воды, куда недавно та тварь спрыгнула, что свинью заловила. В этом я уже не сомневался, присел, следы легко на камушках прочитал.
— Ошметки шерсти рыжей, вот здесь поросю к воде тащили. Эта гадина на суше паутину вьет, а сама в реке сидит.
— Вот зараза, ты видал таких раньше?
— Самопалы зарядил? За водой следи. На берегу его нет. Пойдем помаленьку, авось проскочим.
— Кто это был, Славка?
Хорошо, что я вовремя присел, камни да кирпичи битые разглядеть чтобы. Бережок тут круто подымался, кусты колючие густо росли, а между колючками и водой тихонько так болтались белые нити. Почти незаметно, ага. Стоя, я вообще бы не заметил, только на карачках.
— Голова, сядь рядом… смотри.
— Где? Чего? Ох, спаси нас Факел…
— Уже спас. Ты понял, как эта сволочь охотится? Кто бы тут ни шел, всяко ниточку зацепит.
Я показал пальцем. Рыжий не сразу сквозь ветки увидал. Там, точно муха в паучьей ловушке, висел человек. Висел кверх ногами, пойманный как дикий порося, весь облепленный седой паутиной. Когда бежали от Гаражей, мы его могли в буреломе и не заметить.
— Ты глянь, он небось и не дрался даже…
— Ясное дело, не дрался. Он по реке шел. А эта гнида позади вылезла. Антиресно, как она его убила?
— Слава… это ж ученик Чича.
— Да брось ты, быть не может.
— Может, подойдем, поглядим?
— Я те щас нос в щеки забью.
— Слава, это точно он.
Ясное дело, рыжий не ошибся. Как он ошибется, ешкин медь, почти всех на Базаре знает, даже нео тупые с ним здоровкаются! Из-под кокона белых нитей виднелся край кожаной маски и рука, до пальцев замотанная в тряпки. Только что здесь понадобилось ученику отшельника? Неужели не жилось спокойно? Судил бы драки, принимал бы залоги всякие да бабам на счастье гадал. Неужели… нет, в такое я верить не хотел. Но оказалось, рыжий думает об том же.
— Славка, а вдруг Чич за тем же самым ученика сюда подослал?
— Думаешь, руки нам с Хасаном разбил, а сам на желчь покусился?
— Чичу-то она зачем? Он же обезьян травить вроде не собирается.
— Чич вообще ни с кем не враждует. Тут хитрость какая-то. Видать, земелька трупная не только для нео годится.
— Вот гад, пацана на верную смерть послал.
— Могли бы и мы угодить.
Прозрачные нити тянулись от кустов прямо в воду. Их было много, не перепрыгнуть и не обойти. Мы стали отползать взад. Еще раз я поглядел на тушку ученика. Вспомнил вдруг, сколько раз с Автобазы рыбаки пропадали, и с Факела тоже. И никто понять не мог, куда человек делся.
— Пошли верхами, через Лужи, Голова, — сказал я. — По той же дороге взад вернемся. Авось мечом тропу прорублю.
Побежали мы к Гаражам. Слава Спасителю, крыс не встретили, убралась стая раны зализывать, да и нажрались досыта. До первых меток промзоны мы домчались, передохнули чуток, и тут слышим — лай. Псы наши, с Факела. Я голос Бурого завсегда узнаю.
— Голова, живей закапывай банку с желчью, — говорю. — Живей, чего глазья на меня выпучил?
Рыжий, он умный, два раза повторять не надо. Едва успел мешок камнями привалить, коняки патрульных вокруг затопали. Трое с пушками, морды злые у всех, ага. И двое химиков с ними, и начальник цеха Лука, и… дядька Степан.
Тут я все понял. И зачем я только Степану доверился, что на Кладбище иду?
— Твердислав, где земля? — сердито так спросил Лука. Спросил, а сам с коняки не слазит и харю тряпками замотал.
— Какая земля? — говорю. — Нет у нас ничего. Муты на нас напали, едва не убили.
— А ну мешки свои покажите! Развяжите оба и на землю сыпьте все.
Ну чо, послушались мы. Против ружей не попрешь. Похоже, тут один лишь Бурый мне обрадовался. Скачет, дурень, на поводке, язык высунул, лизнуть норовит. Смешно мне стало, ага, ведь это мой Бурый их по следу и повел.
— Куда добычу спрятали?
— Дядька Лука, не добыли мы ничего, — запищал жалобно рыжий. — Тама мертвяки с Асфальта, испугались мы, назад повернули. Вы не судите Твердислава, это все я виноват, я его подбил…
— Голова, ты вообще молчи. Девкам в малиннике заливать будешь. Десятник, ты в своем уме? Ты заразу на Факел хотел принести? Ты о людях подумал, сколько народу покосить могло? Дьякону все про тебя доложили. С кио драку затеял. С маркитантами хотел в тайный сговор войти. Пасечники на тебя жаловались — на девку ихнюю посягнул. За водой был отправлен, приказ опять нарушил — на Пепел ушел, один, бойцов своих бросил! А теперь еще на Кладбище поперся! Два года назад приказ был — живых оттуда не впускать! И никто приказ дьякона не отменял!
Замолчал инженер, сплюнул. Ну чо, обидно мне стало. О ком же я думал, как не о людях? Для кого печенега и гранатометы торговал?!
— Да мы хотели церковь поглядеть… — влез рыжий.
— Голова, а тебя механики с Автобазы судить будут. Мешки не трогать, раздевайтесь оба. Догола раздевайтесь, мать вашу.
— Славка, а правда здорово, что твой батя — дьякон? — прошептал Голова.
Ну чо тут сказать? Впервые подумал я — хорошо, что мой батя — дьякон. Не убили, и то ладно. Одежу нашу вместе с пожитками на месте пожгли, обидно. За меч я только волновался, меч-то можно спасти. Дык еще обиднее было, когда химики стали гадостью вонючей обливать. Один дед баллон качает вверх-вниз, а другой из шланга поливает. Уж на что у меня кожа твердая, и то в жопе защипало, когда ноги заставили раздвигать. А рыжий — тот вообще завыл. Кинули нам по мешку чистому и повели к химикам в карантин.
Место так называется — карантин, ага. Не слишком приятное место. На дверях так написано. Не внутрях на земле Химиков, от всех далеко, чтоб не заразиться. Даже муты Шепелявого, что в колодцах запросто ночуют, и те сюда не лазят.
Бункер такой крепкий, вполовину под землей, но нижний этаж водой залит. Внутрях над дверью странное написано:
«Не покидать тамбур до полной…»
Я сам сюда два раза пришлых притаскивал, когда на Лужах ловили. Вот ведь как обернулось, из охотника лучшего сам дичью стал, ешкин медь! Вроде больных тут прежде лечили, плитка белая всюду, ни окон, ни дверей. Чужаков сюда сажают, если каких антиресных поймают. Или таких, как мы, кто заразу может принести. Тут держат, пока не решат, сразу убить или маленько погодя. Там нас опять раздели, пришли двое в белых защитках, я такие и не видал никогда. На башке вроде ведра, зато всю рожу видать, и кишки противогазной нету. Облили гадостью снова, под душ впихнули, и ну давай щетками издалека тереть. Замерз я там даже.
— Никого пускать к вам не положено, — сказал в дыру химик. — Сами знаете, какой закон нарушили. Если заразились — никто вас лечить не будет.
— Не надейся, выживем, — пообещал я.
Химик почему-то не уходил, за дверью топтался. Влево-вправо поглядел, нет ли кого.
— Тут такое к вам дело, — забубнил он. — Меня тут узнать просили…
— Эй, дядя, не тяни кота, — перебил рыжий.
— Узнать просили… — химик откашлялся. — Говорят, вы холерную землю из закрытого могильника копали.
Если вы все же накопали, а факельщикам отдать не хотите… так мы бы у вас купили.
Тут мы с рыжим выпучились друг на дружку.
— Дорого купили бы, очень дорого, — быстро добавил химик. — Велено вам еще передать, что лекаря вам тогда найдут, травника, никто и не узнает…
— Ничего мы не нашли, — отрубил Голова.
— Вот оно как, значит? Карантину вам — две недели. Посидите, подумайте, — сказал в дыру химик. И захлопнул дверь.
Но мы и неделю не просидели. На третий день рыжему стало худо.
21
ПАСЕКА
Ну чо, я сперва думал, может — в холоде рыжий простудился. Колотун ночью-то, хотя нам одеял кинули и жратву в корзинке пихали. На второй день Голова кушать не захотел, заскучал. А наутро в жар ударился, зубами застучал, ага. Я давай веревку дергать, химиков вызывать. Долго никто не шел, гады такие, но явились наконец.
— Чего голосишь? — спросили снаружи. — Лечить его никто не будет. Нет такого лекарства, чтоб от могилы вылечить. Никто не знает, в какую дрянь вы там вляпались. Водки сейчас вам дадим, меда, молока пчелиного серого.
— Вы чо, ешкин медь, сдурели? — маленько обалдел я. — Он же помрет, вы же его знаете. Он же вам столько всего починил, мужики!
Химики не слушали, оконце захлопнули. Правда, все принесли, что обещали. Ну чо, послушал я, как рыжий хрипит, скушал противное молоко, запил водкой гадкой и понял, что химики правы. Чужих бы и отпаивать не стали, пристрелили бы, ешкин медь, и закопали за Факелом. А нас с Головой, выходит, пожалели. Ясное дело, грустно мне стало, маму вспомнил, сеструху, отца, ребят наших. А потом Иголку вспомнил, и вообще чуть не завыл. Вдруг, в холодной клетухе сидя, сам себе признался, что жениться на ней хочу. До того стеснялся, что ли. Дык хотел-то как лучше, хотел дьякону пушки новые принести, глядишь, и позволили бы мне с ней в новом бункере жить… а теперь точно запретят. С десятки уже небось сняли, меч отобрали, теперь и поросями командовать не доверят. А еще рыжий…
