Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
костюме-тройке, при бабочке; с ним рядом – работник ЗАГСа, полный лысый
мужчина, тщетно пытающийся придать лицу умильное, как у католического
священника, выражение лица. За их спинами голубело небо, солнечные лучи
насквозь пробивали редкое облачко. Гости рядами сидели на скамьях,
переговариваясь и посмеиваясь. Все смолкло, когда на красную ковровую
дорожку, ведущую к алтарю, ступила я, держа под руку Кейзуке. Все лица
немедленно повернулись ко мне: глаза, глаза, десятки, сотни глаз! И во многих я
прочла: «Молодая сучка, охотница за богатыми мужиками». Только сейчас со
всей беспощадностью открылась передо мной правда: «Я не люблю этого
человека. Я выхожу за него по расчету. Я и вправду сучка, охотница за богатыми».
Мне хотелось убежать, улететь отсюда прочь – далеко-далеко, туда, где нет
людских глаз, где нет ничего кроме покоя и … подушки, обняв которую, можно
разреветься.
-Игорь Матвеевич Снегирев, согласны ли вы взять в жены Марину
Александровну Книппер?
-Да, согласен.
-Марина Александровна Книппер, согласны ли вы стать женой Игоря
Матвеевича Снегирева?
Я не успела ответить. Солнце за спиной работника ЗАГСа вдруг стало
красным, а потом взорвалось, насытив воздух миллионами невидимых стрел.
Стрелы вонзались в кожу, в глаза, проникали в мозг и легкие. У меня носом
хлынула кровь. Я попыталась закричать, но не смогла. И Марина Книппер умерла.
Умерла, чтобы воскреснуть здесь, в Московской резервации.
4
ОСТАТКИ СЛАДКИ
В бункере темно. Капли воды, срываясь с потолка, глухо ударяются о
бетонный пол.
Андрей Островцев предал родину и свою жену, Марина Книппер – предала
саму себя… Но с чего мы решили, что всполохи – это наша память? Вдруг – это
просто сны, чужие сны?
Руки Марины обвили мою шею.
-О чем ты думаешь, Андрей?
Я кашлянул.
– Думаю: как так вышло, что все погибли, а мы остались живы?
-Мы не остались живы, мы воскресли.
-Но почему именно мы?
-Я не знаю, - Марина задумалась. – И, наверное, никто не знает. Даже
Христо.
-Все это странно.
-Странно, да. Но мы – жители этого мира, он наш, и в наших силах сделать
его лучше.
Я вздрогнул – на лоб упала холодная капля.
-Пойдем отсюда, - Марина потянула меня за рукав. – Есть хочу – умираю.
Мы стали подниматься по шахте лифта, осторожно ступая на ржавые
перекладины металлической лестницы.
-Поговорили?
Наверху нас встречал Киркоров. Он подмигнул мне, скользко улыбаясь.
Значок «Работник парковки №56» поблескивал на груди.
Киркоров смутился, прикрыл значок.
-Безделушка. Правда, красиво?
Я не ответил, борясь с желанием двинуть его по роже: теперь я знал, кто
подсматривал за нами.
-Киркоров, мы с Андреем жутко проголодались. Как думаешь, Снегирь
расщедрится на доппаек?
-Сомневаюсь, - Киркоров почесал рукой изуродованную сторону лица.- Он и
так не в восторге, что появился лишний рот.
Я хмыкнул:
-Как будто я навязывался.
-Не слушай его, - засмеялась Марина.- Киркоров мастер пошутить.
-Мастер, да, - я снова кинул взгляд на значок.
-Что ты уставился, дикий? – окрысился вдруг возрожденец.
Я шагнул к нему, схватил за грудки. Марина охнула.
-Держись подальше от меня и моей женщины.
-Твоей женщины? – изо рта Киркорова несло падалью. – С каких это пор?
Я потянулся к ножнам, - черт, нет заточки!
-Андрей, отпусти его.
Я оттолкнул Киркорова, тот ударился спиной о стену, выругался.
Мы пошли прочь по развалинам какого-то здания. Злоба плескалась во
мне, заставляя скрежетать зубами.
-Чего ты вызверился на него? – Марина схватила меня за рукав. Я
освободился.
-Ничего.
Впереди показалась наполовину обрушившаяся стена из красного кирпича,
показавшаяся мне смутно знакомой. На нескольких уцелевших башенках
нахлобучены снежные шапки.
-Вообще – то Киркоров предлагал мне стать его самкой, - призналась
Марина, поеживаясь от холода.
-А ты?
-Послала его. Ты видел эту рожу?
-У меня рожа не лучше.
-Это не тебе судить.
Марина нашла место в стене, где слом был значителен, проворно
вскарабкалась на нее.
-Скорее, Андрей!
За стеной - площадь, еще дальше – многочисленные развалины, поросшие
кустарником и невысокими деревцами. Слева от нас – груда кирпича, справа, -
руины какого-то храма: сломленные чудовищной силой разноцветные башенки
лежат в снегу в каком-то пугающем порядке, точно игрушки, разложенные
ребенком-великаном.
Марина спрыгнула со стены. Подметки ботинок глухо ударились о камень.
Махнула мне рукой: «Давай!». Я последовал вслед за ней.
-Ты чего?
Я кружился на месте, пытаясь представить, как здесь было до Дня Гнева.
-Знакомое место.
Марина рассмеялась.
-Ты еще не догадался? Мы же на Красной площади. Видишь?
Она указала на приземистое здание, давшее трещину прямо посреди
короткого слова «Ленин».
-Мавзолей Ленина. В нем хранилась мумия вождя, до тех пор, пока ее не
украли сектанты. А вот там, под снегом, - циферблат часов и гигантская звезда, -
все это было водружено на Спасскую башню. Видишь красный пенек? Раньше это
была Спасская башня. Вон – развалины Исторического музея, кстати, в них можно
нарыть массу прикольных вещиц, а вот это – Храм Василия Блаженного. Сюда-то
нам и надо.
Перед Храмом - оплавленная статуя: мужчина с изуродованным лицом
призывает к чему-то сидящего безголового мужчину, воздев к небу обрубок руки.
-Минин и Пожарский, – сообщила Марина. - В книжке «История для
седьмого класса» написано, что они спасли Россию от интервентов. Интервенты, -
это, наверное, враги. Раньше Красная площадь была культовым местом, центром
столицы: здесь базировалась власть.
-А что же сейчас?
-Сейчас Красная площадь – это, по сути, окраина Московской резервации,
запретная зона, как и весь центр бывшей Москвы. Это место называется Пустошь.
Тут мало кто подвизается, - сектанты, мародеры. Стрелки здесь появляются
редко, - какой смысл? Одни развалины… Вся жизнь резервации кипит в
Кузьминках, в Выхино, в Бирюлево. Власть же резервации располагается где-то в
районе ВВЦ.
-Власть?
-Ну да, Лорд-Мэр. Пойдем скорее. От голода в животе бурчит.
Обогнув занесенную снегом башенку, мы очутились на каменной лестнице.
У двух плит, положенных одна на другую, Марина остановилась.
-Здесь проход, - кивнула на широкую щель. – Протиснешься?
-Угу.
-Тогда первый.
Я замешкался: вспомнился шприц, с сидящей на кончике иглы луной, боль,
пронзившая шею…
-Ты чего?
-Ничего, - я полез в щель.
Здесь было темно и пахло сыростью. Что-то ударило меня по виску, я охнул
от неожиданности, и тут же услышал из темноты рядом с собой недовольный
голос Марины:
-Чего ты не отошел? Больно?
Это она, спрыгнув, задела меня носком ботинка. Я потер висок:
-Зачем мы сюда?
-Много веков назад здесь находились кельи, седые старцы молились за
царя и отечество и вели летопись эпохи.
Впереди блеснул огонек свечи.
-Букашка, - окликнула Марина. – Это мы.
Букашка приблизилась. В тусклом свете сального огарка она показалась
мне одним из тех старцев, которых упомянула моя женщина.
-Снегирь вас ждет, - негромко сказала Букашка. Она достала из-за пазухи
вторую свечу, зажгла. – Возьми, Марина.
-Спасибо, Бука.
Мы двинулись вперед. Свод был такой низкий, что мне пришлось
нагибаться. Букашка не пошла с нами, а, найдя у стены приставную лестницу,
вскарабкалась по ней до светлого пятна на потолке и исчезла в нем. Должн о,
отправилась искать своего дружка – Киркорова.
-Это здесь, - Марина остановилась у деревянной двери, округлой сверху.
Постучала.
-Пришли? Проголодались?
Рыжебородый детина, похоже, не был рад нам. Кроме него, в келье
находился Вовочка, а еще - многочисленные ящики, мешки, бочки.
-Проголодались, - жизнерадостно ответила Марина. – И нам положен
доппаек.
-Доппаек? – Снегирь скорчил на лице болезненную мину. – Да, кажется,
Христо говорил…
-Не кажется, а точно говорил, - вставил Вовочка безразличным тоном. – Дай
им что положено, Снегирь, не жмись.
-Не жмись, не жмись. Запасы что - бесконечные?
Ворча, Снегирь извлек из ближайшего ящика два черных пакета. Один
протянул мне, другой – Марине.
-Здесь по две банки, - сообщил он, сглатывая слюну.
