Анна Пань - Страсти Евы
− Моя желанная Ева, что же я наделал… Обрезал крылья моему прекрасному ангелу. Сравнял святого ангела с таким же грязным ублюдком, как я сам. Тебе со мной не место. У меня руки по локти в крови. Я недостоин тебя.
− Мое место рядом с тобой! − падаю я к нему, голыми коленями на снег, вытирая меховым палантином скопившиеся лужицы слез под очками. − Если я тебе не безразлична, ты найдешь выход. Мы найдем его вместе. Я устала быть на расстоянии от тебя, Гавриил. Мне холодно одной без тебя. Я уйду, если не нужна тебе. Прогони или приюти. Сделай же что-нибудь!
И Гавриил решительно закрывает мой рот настойчивым поцелуем. Его язык беспрепятственно раздвигает мои соленые от слез губы и проскальзывает в самую глубину рта. От зашкаливающих эмоций я теряю способность думать, награждая Гавриила гортанным трепетом. Мир вокруг нас сворачивается… Из-за всплеска чувств нарушается земное притяжение… Замедляется движение жизни целой планеты… Мы теряемся во времени… Остаемся во Вселенной вдвоем с одним на двоих прерывистым дыханием и участившимся пульсом. За бедра Гавриил усаживает меня на себя верхом, чтобы мои колени не касались снега. В забытьи он неосознанно стягивает в кулак мои слипшиеся от влажного снега волосы. Подчиняющий жест больше не выглядит доминирующим, скорее передает терзания возможной утраты нашей телесной и эмоциональной связи. Гавриил, не зная усталости, поглаживает мой податливый рот своим языком, чередуя в позывах отчаяние и властность. Откликаясь на зов его напористых ласк, я дарю себя без остатка, сгораю в объятиях любимого мужчины дотла.
− Ты моя, Ева, только моя… − касается теплым дыханием моих губ Гавриил. С закрытыми глазами он безудержно целует мою холодную шею, продолжая бормотать: − Мой ангел, я боюсь, что ты оставишь меня, как только обо всем узнаешь. Но без тебя моя жизнь смерти подобна.
− Я пойду за тобой в ад и верну в рай!
С ярой убежденностью я заглядываю в его напряженное лицо.
− В моем мире чудес не бывает, Ева, − с убитым видом качает головой Гавриил, вместе со мной поднимаясь с колен.
В машине он отодвигает сиденье, чтобы мы вдвоем смогли уместиться на водительском месте, и включает печку. С теплым воздухом мне в легкие попадет свойственный ему одному обволакивающий запах чистоты и порока, после улицы еще и пропитанный свежестью зимнего леса. Глядя, с каким многострадальным выражением Гавриил вытирает манжетой рубашки свои влажные от слез ресницы, я мучаюсь разного рода опасениями.
− У тебя доброе сердце, Гавриил, − горьким шепотом проговариваю я, перебирая в пальцах его волосы. − Многим плевать, что кругом тучи голодных и смертельно больных детей, инвалидов. Но тебе не все равно. Ты занимаешься благотворительностью. У тебя доброе сердце. Прислушайся к нему. Пускай я понятия не имею, что тебя гложет, но от твоей болезни есть лекарство. Ты должен верить в себя. В нас.
Гавриил улыбается одной из своих редких искренних улыбок, подобных восходящим лучам летнего солнца, и трется носом о мою ладошку:
− Мой умный милосердный ангелочек, ты исцелишь меня от всех болезней. Мое лекарство − ты, Ева.
Я соединяю наши руки и с любовью высматриваю на его коже проступившие вены и порозовевшие от холода мелкие зарубцевавшиеся порезы.
− Позволь мне помочь тебе побороть теней прошлого. Можно… я коснусь твоего лица?
Через силу Гавриил подносит мою ладонь к своему изъяну на лице.
− Ни одной женщине я не позволял дотрагиваться до лица, − мрачно сообщает он. − Раньше так делала эта сука со своими приятельницами, когда они напивались. Ламия всячески измывалась надо мной, говоря, что я больше похож на белокурую Габриэлу, чем на мальчика. Вначале я жаловался отцу, но лживая тварь утверждала, что я все выдумываю. Отец верил ей и бил меня розгами. Ад в моей жизни начался уже с пеленок…
Он ненадолго замолкает, зажимая пальцами переносицу − словно бы собираясь с силами, чтобы придать огласке самые потаенные мысли, терзающие его душу.
− Единственной для меня отрадой в детстве оставалась учеба и живопись. Но и этого было мало Ламии. Она решила запретить мне рисовать. На тот момент у меня уже стали проявляться разные влияния. Я пригрозил ей фирменным кнутом, если она не закроет свой поганый рот. В ответ чертова тварь закричала, что такого неблагодарного ублюдка, как я, тоже нужно было сбросить с лестницы. Как выяснилось, моя матушка не разбилась в автокатастрофе. Они с отцом сбросили ее с лестницы. Решив отомстить за матушку, я взял кнут и хлестал эту суку до тех пор, пока не сбежалась обслуга. В тот день я разорвал все отношения с отцом, отказался от его денег и стал жить самостоятельной жизнью. Позже я выкупил у него матушкино имение.
− Какой кошмар… − в ужасе зажимаю я себе рот ладонью.
Так вот значит, откуда это: «Ева, ты можешь упасть и сломать шею». Приплюсовывается третий пазл в головоломке психологических травм − семейное неблагополучие. Отсюда и причины циничного отношения к женщинам и холодность по отношению к отцу. Во всех женщинах он видит одну − убийцу матери.
− Сними оберег, детка, я уберу увечье с твоего плечика, − раскаянно шепчет Гавриил, не переставая водить подушечками моих пальцев по рубцу на своем лице.
Интуиция мне подсказывает, что он все глубже проникается теплом моих рук − они его успокаивают.
− Оставь как есть, − прижимаю я его свободную руку к своему посиневшему укусу. − Я же знаю, что ты не хочешь убирать «клеймо собственности».
− Я намерено пометил тебя, Ева, − без ложного сожаления прикрывает веки Гавриил, несомненно, сражаясь с внутренними демонами, но я прерываю его самоистязающее покаяние поцелуем в шрам на скуле.
− С этого момента мы с тобой соединены, − объясняю я ему свои действия. − Ты открылся мне, и я тоже откроюсь тебе. Когда ты укусил меня, мне понравилось. Ты хотел показать свое полноправное владение мною. Я всегда хотела того же. Моя душа и мое тело принадлежат тебе, мой Гавриил.
− Мне страшно, что ты всего лишь мое видение… − растопыренными пальцами беспорядочно проводит по моему лицу Гавриил, как будто бы засомневавшись, в своем ли он уме.
«Моего мужчину надо спасать!» − с болью понимаю я и решаю раскрыть перед ним все карты. Слово в слово я передаю ему вчерашний разговор Германа Львовича с Ламией.
− Ты ведь не собираешься предавать Никиту?
Гавриил вымученно закатывает глаза:
− За кого ты меня принимаешь, Ева? Старого выжившего из ума ублюдка я считаю лишь своим биологическим отцом. Много лет уже мы с твоим братом работаем над тем, чтобы предотвратить наполеоновский заговор Германа. Тебе нужно передать свиток Никите. Чем раньше, тем лучше.
Он нежно берет меня за подбородок и освобождает от истязания мою закушенную губу.
− Пойми, ангел мой, если формула будет указывать на Никиту, то мой отец выкачает из него всю кровь и перельет себе. В назначенное время Ламия родит ему Наследника. Как ты знаешь, по древним законам правящий архонт может зачать ребенка только будучи действующим мироправителем. С рождением прямого Наследника от Германа для меня и других Наследников будет все кончено. Либо мы все умрем, либо станем его прислужниками. Ева, ты веришь мне?
Терзаясь муками страха, я кладу голову ему на плечо:
− Верю.
Гавриил крепко обнимает меня и подбородком упирается в мою макушку:
− Тебе все еще что-то гложет. Мои отношения с Белиндой?
Толчок сердца отдается у меня в горле.
− Угу, − поколебавшись, мычу я.
Совершенно серьезный, Гавриил отстраняется от меня на небольшое расстояние, ровно настолько, чтобы видеть мои глаза.
− Прошлой весной мы с Белиндой заключили брачный контракт, который на данный момент расторгнут. Но на тот момент я рассчитывал подобрать себе выгодную пассию в жены. Высокие чувства мне были чужды, ведь я никогда не испытывал их до встречи с тобой. Прежде я всегда платил за сексуальные услуги. Эскорт − для меня это были честные отношения с женщинами и без ложных клятв. Что же касается женитьбы, то Белинда мне подходила как нельзя лучше. До тридцати лет она не знала о существовании Ордена, так как была нежеланным ребенком и жила с отцом. Ламия бросила их ради Германа. Я разыскал ее и самостоятельно посвятил в Орден. По части коварства Белинда − ровня матери. Мне бы оставалось только подождать, пока дочь прикончит собственную мать за предательство.
Гавриил коротко стреляет глазами в зеркало заднего вида на проезжающий мимо нас чей-то корпоративный «Эскалейд» и снова завладевает моим вниманием.
− Ты должна знать кое-что про платье моего рода. Оно было сшито специально для торжества по поводу беременности матушки. Я попросил тебя надеть его, чтобы продемонстрировать Ордену свой выбор. Вчера я разозлился и не ответил на твой вопрос лишь потому, что засомневался в твоей реакции. Клянусь тебе, Ева, я обязательно научусь быть мягче. Но прошу, пойми меня, мне пока сложно.
