Александр Золотько - Прощай, Америка!
– В городе полно солдат со всего мира, – вздохнув и не глядя на француза, сказал Смит. – Если кто-то хотел нанести удар именно по миротворцам, то это можно было сделать в любой момент. Солдаты ведут себя в Вашингтоне свободно, особо мерами безопасности не злоупотребляют. Что, трудно перехватить одного-двух поздно вечером? Поймать на девочку, в конце концов… Гранату бросить в машину или бутылку с бензином, выстрелить из гранатомета в броневик… Миротворцы тут уже два года, и до сих пор не было ничего такого… Или почти ничего. Не будем же мы считать провокацией обстрел колонны с гуманитарным грузом.
– Не будем, – кивнул Лукаш. – А что будем?
– Снайпер открывает огонь, – сказал Морель. – И стреляет почти час, перемещаясь по городу. Для тех, кто понимает, это сообщение. Письмо, если хотите. В городе есть группа профессионалов, которые в любой момент могут начать боевые действия. Не теракты, а именно боевые действия.
Морель бросил на стол несколько купюр и встал. Отошел к стене.
– Вот смотрите, коллеги. Модель сегодняшнего происшествия.
Лукаш с интересом посмотрел на француза.
– Я мог бы крикнуть, позвать официанта, – тихо сказал Морель, – но я просто попрощаюсь с вами. Казалось бы, я не требую, чтобы парень с полотенцем примчался к этому столику, но… До встречи в «Мазафаке»!
Последнюю фразу Морель произнес громко – из двери кухни вышел официант и направился к столу.
– Если бы я хотел сделать какую-нибудь пакость этому человеку, – сказал Морель, – то мне не нужно было бегать за ним, достаточно подождать его прихода.
Официант остановился и с подозрением посмотрел на клиента.
– Смелее, дружище, – усмехнулся Морель. – Деньги – на столе. И чаевые – там же. Хорошие чаевые, имейте в виду.
Официант кашлянул неуверенно, переступил с ноги на ногу.
– Видите? – спросил Морель. – Официант обязан подойти. Он подойдет, хотя мое поведение и моя внешность ему доверия не внушают. Если бы он был вертолетом, то я бы мог выстрелить в него. Бах!
Официант подошел к столу, взял деньги, пересчитал, удивленно посмотрел на Мореля, еще раз пересчитал.
– Это вам, не пугайтесь, – сказал француз. – Это – компенсация за мое поведение. Я не хотел вас обидеть.
– Значит, кто-то специально устроил западню для вертолета? – подвел итог Лукаш, дождавшись, когда официант уйдет. – Ракетная установка ждала вертолета, люди возле нее сознательно пошли на смерть… Они же не могли успеть убежать, вертолетчики отреагировали быстро и энергично.
– Кто сказал, что возле установки были люди? Я имею в виду – живые люди? – спросил Морель. – Мы же с вами прекрасно понимаем, что выстрелить ракетой можно и дистанционно. И положить пару-тройку покойников рядом, чтобы потом, когда эксперты займутся работой, прозвучало, кто именно виновен в гибели людей. А если это будут русские? Кто-нибудь из контингента или туристов. Или журналистов. За всеми ведь не уследишь. С утра кто-то вышел из отеля, его перехватили, укололи чем-нибудь и оставили у ракеты.
– Почему сразу русские? – изобразил обиду Лукаш. – Почему не французы?
– Да хоть арабы, – отмахнулся Морель. – Важен принцип. Структура провокации. И полетел ведь к месту бойни не русский или немецкий вертолет, а свой, американский. Нашли горючее для него… И, что самое главное, эта бронированная вертушка оказалась на старте и в готовности. Вжик – и вертолет, бронированный штурмовик с полной подвеской уже порхает над Зеленой Зоной Вашингтона. Это если не обращать внимания на то, что это вообще-то столица великой державы.
Смит фыркнул.
– Мировой державы, – повторил Морель, – не колонии, а державы. Вообще-то быстрее всех должны были прибыть вертолеты миротворцев, но…
– Кстати, сегодня у меня проверяли документы в районе Семнадцатой парни из французского контингента, только, кажется, им приказали убраться с улицы. Быстро убраться, – Лукаш одним глотком допил свой сок, иллюстрируя, как быстро исчезли французы.
– Надо будет пообщаться с ребятами… – задумчиво произнес Морель. – Ладно, засиделся я что-то… Уже скоро восемь часов вечера, Квалья всех собирает на это время.
«Всех, значит, – подумал Лукаш. – А виновника торжества, значит, не предупредил? А если виновник торжества обидится и вообще не пойдет? Кто платить будет? Кстати, а кто платит? Это как-то не обсуждалось».
Все так обрадовались мероприятию, Лукаш так огорчился по самому факту, что даже не поинтересовался, а за чьи бабки, собственно. Вечеруха намечается рыл на пятьдесят, это выйдет в такую копейку, что мама не горюй.
– Джон, – Лукаш покрутил стакан в руке, остатки льда звякнули о стенку посуды. – Квалья не говорил, за чей счет…
– А ходят слухи о широте русской души, – печально покачал головой Смит. – Говорят, что русский способен продать все, лишь бы угостить своих друзей…
– Врут, – быстро сказал Лукаш. – И то – друзей. У вас вот много друзей среди этой братии?
– Ну… – протянул Смит.
– Так вот, у меня – еще меньше. И заметьте, я не спрашиваю, вхожу ли я в список ваших друзей. Я просто спрашиваю – кто за все будет платить?
– Позвоните Квалье…
– Я как позвоню этому Квалье… – пообещал Лукаш, доставая телефон. – Я ему так позвоню…
– Успокойтесь, Майкл, – Смит улыбнулся. – Мы скидываемся. Давно не было повода для пьянки. Настоящего повода для настоящей пьянки, вот все и решили, извините, воспользоваться вами…
– Ну, разве что, – пробормотал Лукаш. – А то ведь с них станется…
И печальное выражение лица. И облегчение в голосе. Не переигрывать, но продемонстрировать ясно и четко. При нынешних ценах в Зеленой Зоне на выпивку приличный кутеж обойдется в совершенно неприличные деньги. Журналист Лукаш хоть и рубаха-парень, душа и украшение любой компании, но не полный же идиот. И не зять газового олигарха.
Будем надеяться, испуг и облегчение сыграны хорошо, и у Джона Смита появится замечательный рассказ для коллег о том, как русский отказывался платить за выпивку. Образ – он такой образ, что его нужно поддерживать постоянно не покладая рук. Как говорил инструктор, пока ты работаешь на свой образ, образ работает на тебя. Перестанешь – и окажешься голый средь шумного бала.
– Я схожу в номер, надену что-нибудь приличное… – Смит положил деньги на стол.
– Что-нибудь приличное в «Мазафаку»? – Лукаш приподнял бровь в легком изумлении.
– Представьте себе, – Смит встал из-за стола. – Как бы клуб ни назывался и как бы ни выглядел, я-то остаюсь прежним. Чего и вам желаю.
Смит вышел из зала.
– Такие дела, – сказал Лукаш подошедшему официанту. – Спасибо, сок был превосходным.
– Конечно, – чуть склонил голову официант. – Для вас…
– Еще раз – благодарю, – Лукаш встал и еле сдержался, чтобы не откланяться. – Хотел спросить у вас, коренного жителя…
– Да? – официант взял деньги, оставленные Смитом, и посмотрел на Лукаша. – Чем могу помочь?
– Понимаете… – Лукаш сделал паузу, вспоминая имя официанта. Можно было, конечно, обойтись и без этого, но принципы есть принципы. Имя – ключ к общению. – Понимаете, Филипп…
Улыбка официанта стала немного искреннее.
– Мне все время казалось, что местные жители очень боятся остаться без работы…
– Все боятся остаться без работы, – рассудительно произнес Филипп. – Даже вы, я полагаю, боитесь остаться без работы…
– Да, конечно, – засмеялся Лукаш. – Конечно…
Неловкость – признак искренности. Неточно сформулировал свой вопрос – бывает. И так мило смутился… Нет, этот Лукаш – просто душка.
– Мне казалось, да и говорили мне, что люди не хотят уезжать из Вашингтона. Самым страшным наказанием было – выселить за пределы города. Так?
– Так, – не задумываясь, ответил официант. – Там… за пределами города, жителей Вашингтона не очень любят, да и не особенно ждут. Кому мы там нужны? Там кто-то будет держать рабочее место для нас? Или талоны на бесплатную еду?
– Это понятно, – кивнул Лукаш. – Это даже я понимаю… Но за последний месяц… три недели… я обратил внимание на очереди перед блокпостами. Сотни людей выезжают из Вашингтона с вещами, явно не собираясь возвращаться. И в последнюю неделю этот поток увеличился. Если бы после вчерашнего погрома – я бы понял. Но три недели назад и неделю назад – все было пристойно и благообразно. Тут есть деньги, там денег нет. Так что же произошло, Филипп? Как вам кажется?
Вот теперь официант задумался. Даже полотенце в руке скомкал. Опустил взгляд, словно ученик у доски.
– Я даже и не подумал как-то… – сказал, наконец, официант. – Действительно… У меня вот и соседи…
– Но ведь странно же…
– Странно, – согласился официант. – Я могу только о себе сказать… Я не уезжаю, потому что некуда. Люди на пустое место не уезжают сейчас. К родственникам все больше. А те, у кого родственников в провинции нет… и денег нет, чтобы устроиться на новом месте, те остаются в Вашингтоне, и да, боятся, что их выселят. Я – боюсь. Оставаться я тоже боюсь, жена вчера истерику устроила, плакала, говорила, что негры…
