Александр Золотько - Прощай, Америка!
– Я даже и не подумал как-то… – сказал, наконец, официант. – Действительно… У меня вот и соседи…
– Но ведь странно же…
– Странно, – согласился официант. – Я могу только о себе сказать… Я не уезжаю, потому что некуда. Люди на пустое место не уезжают сейчас. К родственникам все больше. А те, у кого родственников в провинции нет… и денег нет, чтобы устроиться на новом месте, те остаются в Вашингтоне, и да, боятся, что их выселят. Я – боюсь. Оставаться я тоже боюсь, жена вчера истерику устроила, плакала, говорила, что негры…
Официант вздрогнул, осекся и посмотрел через плечо в сторону кухни.
– Афроамериканцы, сказала жена, не успокоятся. Выдавят отсюда азиатов, потом возьмутся за белых…
– И зачем им это? – поинтересовался Лукаш. – Зачем афроамериканцам выдавливать, как вы сказали, остальных?
– Не знаю… Откуда я могу знать? Вы еще спросите, зачем снайпер сегодня стрелял и почему тюрьму штата в Вирджинии сейчас атакуют…
– А что – атакуют? – удивился Лукаш.
– Сейчас на кухне смотрели по телевизору, – официант указал рукой на дверь. – Когда я выходил в зал, как раз ворота ломали. Сейчас, наверное, уже охрану скрутили и разбегаются во все стороны. Можно телевизор в зале включить, если вам интересно.
Лукашу было интересно, но он отказался от предложения официанта и вернулся в свой номер. А вот там уже включил телевизор.
Гринсвилл Коррекшенал Сентер горел в прямом эфире. Репортаж велся с вертолета, шестигранник тюрьмы хорошо просматривался даже сквозь клубы дыма. Рядом с ограждением полыхало несколько машин, сильно дымило одно из зданий внутри. По двору бегали люди, с высоты похожие больше на насекомых. И невозможно было разобрать – это вырвавшиеся заключенные или охранники, пытающиеся предотвратить прорыв наружу.
В кадр вползло несколько тентованых военных грузовиков. Камера взяла машины крупнее. Передняя двигалась по дороге, заставленной легковушками, аккуратно сдвигая их капотом на обочину. На подножке кабины стоял солдат в каске, бронежилете и с автоматической винтовкой в руках. Американский солдат, между прочим, не какой-то там миротворец.
Солдат вдруг вскинул винтовку к плечу, ему было не очень удобно, действовать можно было только правой рукой, левой он держался за стойку двери. Вскинуть солдат винтовку успел и даже выстрелил, кажется – камера чуть-чуть замешкалась с еще большим увеличением – так что выстрел солдата увидеть не удалось, а вот попадания нескольких пуль в него можно было рассмотреть четко и во всех подробностях. Телевизионщики через минуту услужливо прогнали этот момент в замедленном темпе.
Пуля ударяет в бронежилет, непонятно, пробила или нет, солдат взмахивает правой рукой, пытаясь удержать равновесие, винтовка падает, повиснув на ремешке, идущем от правого плеча. Комментариев за кадром нет, только шум вертолетного движка. Никто никому не мешает просто смотреть на происходящее и самому делать выводы.
Вторая пуля – снова в жилет. И еще очередь на четыре пули. Первая ударяет солдата по ноге, но тот, вцепившись в стойку кабины, удерживается на подножке. Что-то кричит, видно, как его рот открывается. Следующие пули бьют по бронежилету, одна над другой. И четвертая входит под каску, в лицо. Солдат падает, кто-то из кабины пытается его удержать, но не успевает, мелькают только руки в окне.
Тело падает на дорогу. Человек не лежит – стоит на коленях, припав лицом и грудью к асфальту. Из грузовика выпрыгивает другой солдат, пытается поднять убитого, положить его на подножку грузовика, который все еще продолжает ехать.
Пули выбивают фонтанчики из асфальта вокруг убитого и живого. Все гуще и все ближе. Спасатель вскидывает винтовку и начинает стрелять длинными очередями в сторону деревьев, растущих неподалеку от дороги.
«Напрасно он это, – подумал Лукаш. – Длинными очередями на такое расстояние…»
Из следующей машины выпрыгивают четверо солдат. Двое тоже открывают огонь по деревьям, двое подхватывают тело и рывком забрасывают его в кузов грузовика.
Запрыгивают следом. Один запрыгивает, второй только пытается. Подпрыгивает, хватаясь за задний борт, рука срывается, пару секунд солдат держится на одной левой руке, к нему тянутся из кузова, пытаются схватить за ремни амуниции. Но внезапно один из солдат падает на задний борт, теперь уже его пытаются удержать… Стрелки от деревьев перенесли огонь на грузовик, пули рвут тент, попадают ли они в сидящих за брезентом – не видно, только дыры в тенте, одна возле другой. И вдоль кузова. И крест-накрест…
Грузовик ускоряется, солдат, висевший на одной руке, срывается и падает под колеса задней машины, та дергается в сторону, натыкается на легковушку, тащит ее за собой несколько метров и останавливается.
Ускорившийся было головной грузовик вдруг подпрыгивает и замирает на месте, из-под кабины вырываются огонь и дым. Водитель выпадает на асфальт, катается, пытаясь сбить огонь с одежды. Из кузова начинают выпрыгивать люди.
– Вот теперь действительно хреново, – говорит Лукаш. Он видел такие штуки раньше: колонна в узком месте попадает под обстрел, глохнет передняя машина и начинается разгром. У солдат в колонне есть два выхода – залечь за машинами и отстреливаться в ожидании подмоги или переходить в наступление, выбить атакой стрелков из укрытия.
И в том и в другом случае – будут потери. Много потерь, если организатор засады не дурак.
Солдаты начали выпрыгивать из остальных машин.
Теперь по ним стреляли не два или три автомата, огонь стал плотным, концентрированным. Как бы не пулеметы. Какие пулеметы при восстании в тюрьме? Хотя нет, официант говорил о нападении… Кто-то напал на тюрьму, используя тяжелое стрелковое оружие? Чушь, такого не бывает. Не было никогда.
Солдаты выпрыгивают из машин, падают на землю, некоторые вскакивают и отбегают, некоторые остаются лежать. Вот суетится офицер, размахивая руками. Ему нужно навести порядок, заставить бойцов действовать, а не просто прятаться от пуль. Похоже, офицер решил атаковать. До деревьев – рукой подать, метров сто. Можно броском преодолеть это расстояние, но засада организована правильно. Помимо пулеметов есть еще и снайпер. Возможно, не один. Офицер отлетает к машине, ударяется спиной о колесо и медленно сползает на дорогу. Замирает, сидя.
Нервы у видеооператора железные. Он продолжает удерживать картинку, толково работает планами. Вот офицера он показал совсем крупно, можно было бы рассмотреть выражение лица, если бы не опущенная голова. Зато рана на груди видна очень хорошо. Ярко. Ярко-красно.
Крупнокалиберная пуля разворотила бронежилет и плоть, пытавшуюся укрыться за ним. На борту грузовика и колесе широкий алый мазок.
– Сейчас солдаты побегут, – сказал Лукаш. Да и не солдаты это – национальные гвардейцы, солдаты на уик-энд. Они, может быть, даже когда-то и воевали, но это было давно, умирать не хочет никто. Чтобы остановиться под пулями, а потом пойти-поползти-побежать им навстречу – нужна привычка и очень большое желание, которых у национальных гвардейцев нет. Не с чего им образоваться…
Люди залегли за машинами, кто-то пытается отстреливаться, но делают это вяло, наверное, с закрытыми глазами, для того только, чтобы было не так страшно… только менее страшно от этого не становится. Пулеметы от деревьев бьют толково, прижимают гвардейцев к земле все плотнее и плотнее. По колесам – видно, как лопаются скаты, как проседают машины. По людям, прячущимся за машинами. Фонтанчики пыли и асфальтовой крошки. И крови.
Из пробитых бензобаков течет бензин.
Некоторые гвардейцы начинают отползать – медленно, незаметно для себя самих. Отодвинуться от лужи бензина, от места, куда только что ударила пуля, от приятеля, который внезапно вздрогнул, забился, царапая асфальт ногтями и жалобно крича… Они не собираются бежать – нет, ни в коем случае – им кажется, что они просто плотнее вжимаются в асфальт и землю. Ищут более надежное укрытие. Вот за легковушками. А там, сзади – метрах в ста, деревья. Там можно спрятаться. Можно занять оборону… Можно выжить, мать вашу. Уцелеть в этой мясорубке…
Побежали.
По одному, по два, потом – все. Или почти все, некоторым не хватило храбрости даже сбежать с поля боя… с места расстрела, если быть точным. Они остались лежать, обхватив каски руками, что-то истошно крича, будто надеются отпугнуть смерть своим криком.
Грузовиков в колонне пять. По двадцать человек в кузове – сотня. Может, чуть больше. Рота. Десятка два остались возле машин, убитые или раненые, остальные бросились к дальним деревьям.
Побежали.
Они не бросили оружия, нет, ни в коем случае. Они уверены, что не бегут, что просто меняют позицию, что вот сейчас за деревьями, в безопасности, переведут дыхание, придут в себя и после этого… Что-то же они сделают после этого. Или что-то произойдет. В кино всегда что-то происходит в последний момент. Прибывает кавалерия. Бандиты просто прекращают огонь и уходят. Бандитам ведь тоже нельзя тратить слишком много времени, они нападают и уходят. Скрываются.
