Андрей Посняков - Крестоносец
– Ого! Так говоришь, мы с тобой о торговле сговаривались? Чтой-то не припомню – когда?
– А тогда, у саней, неужто забыли? – Михаил широко улыбнулся.
– Что ж, – хозяйка повела плечом. – Заходи, коли пришел. Уж поговорим.
И повернулась. И пошла, покачивая стройными бедрами, так, что у Ратникова отчего-то пересохло в горле.
В жарко натопленной горнице царил приятный глазу полумрак – небольшие, забранные свинцовыми, со слюдой, переплетами окна были закрыты затканной замысловатым узором бархатной тканью. Пахло благовониями, топленым – от горящих в высоких шандалах свечей – воском, и еще чем-то таким, приторно-вкусным, от чего сводило скулы.
Посреди горницы, у печи, располагалось богатое, под узорчатым балдахином, ложе, накрытое медвежьей шкурой.
– Пришел…
Жена бондаря быстро закрыла дверь на кованый крюк и, сбросить душегрею на пол, подошла к так и стоявшему у самого порога гостю… постояла, посмотрела в глаза, обдавая темно-голубым почти что хмельным жаром широко распахнутых глаз, и, облизав губы языком, вдруг крепко обняла, прижалась, целуя Михаила в губы…
Под тонкой шерстяной тканью ощутимо чувствовалось молодое гибкое тело, все его пленительные изгибы: бедра, ягодицы, тонкая осиная талия, даже пупок… И уж конечно грудь… ах, как твердо торчали соски!
Погладив их, Миша наклонился, снимая с Мирославы платье… Вот обнажились ноги… вот – лоно, восхитительный животик… грудь…
– Давай… – не отпуская Мишу, женщина упала на ложе. – Давай же…
Ратников хотел было спросить о муже, да постеснялся. Быстро сбросив одежду, лег сверху, чувствуя, как нежные руки обнимают его, ласкают, гладят…
– Ах…
Мирослава изогнулась, томно прикрыв глаза и отдаваясь Ратникову с такой неожиданной страстью, на которую способны только обиженные и несчастные в любви женщины. Холодея от пота, Михаил ласкал это сахарно-белое тело, эти бедра, пупок, грудь…
Ах! – закатив глаза, стонала женщина… – Ах…
Сколько ж ей было лет? Восемнадцать? Два– дцать? Или даже чуть меньше – замуж здесь отдавали рано.
Она не отпускала Ратникова часа три, почти до обеда – наверное, как раз к этому времени и должен был бы вернуться муж… о котором Миша все же спросил, улучив подходящий момент.
– Онцифер хороший человек, добрый, – тихо промолвила Мирослава. – Только…
Тут из глаз ее вдруг полились слезы.
– Ну-ну, не надо, – Михаил нежно погладил полюбовницу по спине. – Сама же говоришь – добрый… Ведь не бьет он тебя?
– Лучше б бил! – с неожиданной злостью выкрикнула женщина. – Говорят, бьет – значит, любит.
– Как же можно тебя не любить? Такую…
– Можно, – Мирослава со вздохом кивнула. – Онцифер не меня любит… Боярина Нежилу, Ермолая-бобыля и этих своих мальчиков… целый дом…
Ах, вот оно что! Вообще-то, о сексуальных пристрастиях бондаря можно было догадаться и раньше. Гляди-ка – еще и боярин Нежила, и Ермолай-бобыль… тоже греховодники-содомиты. Теперь понятно, почему таятся, почему кажутся странными… Впрочем, это не мешает им быть возможными сообщниками людокрадов, так что никого сбрасывать со счетов не стоит.
Уходя с усадьбы, Ратников снова встретил сани Онцифера… Михаил остановился, посмотрел вслед и, покачав головой, быстро зашагал к торговой площади.
Немного поторговал, сбагрив за умеренную цену траченный молью полушубок, залоснившуюся замшевую шапку и ношеные, вполне еще крепкие, сапоги.
К вечеру явились ребята, довольные, с целым тюком всякого тряпья.
– Представляешь, – улыбаясь, рассказывал Макс. – Приходим мы на Лодейную, ну, к той усадьбе… А ворота-то нараспашку! И хозяин, приятный такой человек, по виду – не из бедных, даже собак на нас не спустил.
Михаил вскинул глаза:
– А что, были собаки?
– Да были… Хозяин… а может, это и типа приказчик был… нас у ворот заметил, вышел – улыбается такой, чего, спрашивает, надо? Ну, мы и говорим – тряпье ненужное берем… за пустую цену. Чего не жаль… А он такой – мол, подождите вон, у ворот. Ухмыльнулся и… притащил разных вещиц две охапки. Уж теперь типа того, расторгуемся…
– Да уж, – Ратников вытащил из кучи лапоть, брезгливо понюхал и меланхолично кинул обратно. – Вы усадьбу-то хоть рассмотрели, ухари?
– Обижаете, дядя Миша! Все, как есть рассмотрели. Изба там имеется… то есть типа две избы, а между ними – сени. Баня есть, какие-то сараюхи, пристройки, дров заготовлено полно.
– Значит, есть, где живой товар содержать?
– Конечно!
И опять-таки – ничего подозрительного – какая же усадьба без хором, без амбаров, без бани?
Михаил снова нагнулся, подцепил пальцем какую-то тряпицу… рваные порты. Хорошая ткань, крепкая… только старая, выцветшая и цвет такой… светло-голубой… индиго. Индиго… А что это там блестит, не молния часом? А это… заклепка? Джинсы?! Ну да, вон и затертый лейбак – «Леви Страусс»!
– Где, говорите, парни, вещички брали?
Глава 14
Февраль 1242 года. Псков
Полный аудит
Аще кто зазжет гумно, то на поток и на грабеж дом его… а кто двор зазжет, тако же…
«Русская Правда»: О гумнеО подозрительной усадебке на Лодейной Ратников выспросил всех, кого мог, начиная с торгового пристава и заканчивая корчемным служкой Каряткой. Ничего толком не выяснил, узнал лишь о том, что принадлежит она какому-то средней руки купцу – торговому гостю, большей частью находящемуся в разъездах, что и понятно – на то и купец.
Над сей скудной информацией рассуждать всерьез было пока нельзя, а потому Миша поскреб затылок и решил поискать ближайшую к усадьбе корчму, справедливо рассудив, что уж если где о подозрительном купчине и знают, так в первую очередь – там.
Корчемка таковая нашлась, и довольно быстро, хотя и располагалась неприметненько, на углу маленьких и узких улочек, одна из которых вела на торг, другая – к речке Пскове. Туда Ратников и отправился, наказав ребятам во все глаза следить за усадьбой. Максика, впрочем, и не надобно было подгонять – он, как увидал джинсы, так прямо сам не свой стал. Как будто раньше не мог рассмотреть…
– Да не мог, дядя Миша! Там целой кучей свалено было.
Усевшись на лавке у узенького оконца, по причине зимы заткнутого соломой, Михаил протянул озябшие руки к горевшей на столе свечке, дешевой, коптящей – сальной.
– Медку? – сладким голосом осведомился подскочивший слуга. – Тако ж и сбитень найдется, и квасок хмельной.
– Давай для начала сбитню, – махнул рукой Ратников. – Уж хлебну горяченького.
А, пожалуй, и надо было! Подморозило сегодня изрядно, хоть до календарной весны и оставалось совсем немного времени. Начавшийся не так уж давно Великий Пост, как могли, соблюдали и в корчме – скоромную закуску не подавали, все постное – квашеная капусточка, соленые огурцы, щи, орехи.
Закусив сбитень орешком, Михаил тоскливо посмотрел вокруг – в убогом сием заведении народу пока что-то не наблюдалось. Кроме храпящего на лавке у очага проходимца в каком-то жутком тряпье, по всей видимости – нищего, в полутемной маленькой горнице за столом сидели трое молодых людей, оказавшихся заезжими торговцами и об усадьбе на Лодейной знавших еще меньше, чем сам Ратников – о лунном грунте. Одна надежда была – что ближе к вечеру навалит народ. Вот, вроде бы уже совсем скоро должен.
Пробежавший мимо служка – хитроглазый, рыжий – потащил изрядный кувшин… нищему! Интересно… что же, у того есть, чем платить?
Миша незаметно посмотрел на бродягу… и поспешно отвернулся, встретившись с его взглядом – вовсе не пьяным и не сонным. Внимательным таким, дерзким… Нет, никакой это не убогий! Скорее всего скрывающийся от правосудия тать – отморозок, бандит типа Онфимия Рыбьего Зуба.
Снова заказав сбитню, Ратников, словно бы невзначай, обернулся… Оборванец не спускал с него глаз! И даже не отвернулся – таращился хладнокровно, нагло. И чего, спрашивается, уставился? Может, он на немцев работает, по приметам узнал беглеца? Уйти, что ли, от греха подальше? Только – спокойно. Якобы на двор, в уборную, а там – ноги в руки…
Расплатившись обрезками серебряной монеты – Миша заметил, как блеснули в свете сальной свечи стружки – торговцы вышли из-за стола и неспешно направились к выходу. Вот скрипнула дверь… Вы– шли… Пора бы и самому.
Допив сбитень, Михаил поднялся…
– Не торопись, господине!
Нищий уже садился рядом!
По-хозяйски, щелчком, подозвал служку:
– Меда кувшин и чарочки!
– Так ить – пост…
– Я сказал – меда!
Ратников только головой покачал – вот это убогий! Интересно, с чего б это он привязался? Неужто и вправду – немец, точнее – орденский шпион, соглядатай? Посейчас ухватит, кликнет кнехтов…
– А я тебя не сразу узнал, – посмотрев прямо Михаилу в глаза долгим внимательным взглядом, хмыкнул оборванец. – Хотя на память не жалуюсь…
Незнакомец потянулся, едва не сбив локтем только что поставленный на край стола кувшинец:
