Андрей Ерпылев - Один в поле
Но какое значение сейчас, на руинах мира, имел пол августейшего ребенка? Важно было лишь то, что Эррана — плод от чресел монархов минувшего. И ничего не понимающая девушка — она, ко всему прочему, оказалась девственницей — была вовлечена в водоворот событий, не раз ставящих ее на грань жизни и смерти, чтобы швырнуть в конце концов из захолустья, буквально через огонь, воду и медные трубы, в золоченое кресло под коронованным гербом. Она стала императрицей Эрраной Первой, хотя еще не держала в руках Скипетра и Меча, и Большая Императорская Корона, воссозданная лучшими ювелирами взамен утерянной навеки, еще не касалась ее волос. Торжественная Коронация, первая за последние полвека, должна была стать событием, в конце концов, просто обязанным сплотить некогда разделенную нацию. И крошечная часть ждущей своего возрождения нации последние недели только и жила предвкушением этого события.
Рой, совсем недавно пожалованный потомственным дворянством и произведенный на зависть новым друзьям из экипажа канонерки «Эрран Десятый Освободитель», минуя несколько ступенек, сразу в лейтенантский чин, тоже оказался вовлечен в круговерть подготовки к Коронации. На учебу — формальность, конечно, но по закону он должен был сдать экзамен на офицерский чин — оставалось совсем немного времени: львиную часть дня отнимала шагистика, то, что он как раз больше всего ненавидел в армейской службе. Но не могла же Императорская Армия, офицером которой он стал, ударить в грязь на таком важном мероприятии? Вот и приходилось зубрить уставы, тактику, баллистику и прочие дисциплины по ночам, на кухне, чтобы не мешать отдыхать замечательному человеку — капитану второго ранга Кору Гечагу, командиру «Эррана Десятого», пригревшему бездомного бродягу в своей холостяцкой квартирке в Цитадели.
Вот и сейчас молодой офицер торопился пересечь Горбатый Мостик, отделяющий Цитадель, расположенную на отдельном острове — даже скале, поднимающейся из моря, — от собственно города, до наступления темноты. На территории, где проживали военные, и законы были сугубо воинские: в десять часов вечера кованые ворота запирались на могучие замки и засовы, часть моста поднималась, и Сердце Крепости до шеста утра отделялось от остальной Империи многометровой пропастью, на дне которой бушевали волны прибоя. С десяти до шести внутрь Цитадели пустили бы лишь Ее Величество, да и то если бы ее жизни угрожала опасность. За все время существования Сардубоду это случалось лишь дважды. В первый раз стражники покорились желанию Эррана Четвертого Завоевателя, объезжавшего свои новые владения, — не родилось того, кто осмелился бы отказать своенравному монарху. А во второй раз Цитадель на долгие полтора года пригрела Эррана Восьмого, укрыв его от бушевавших по всей Империи крестьянских волнений, пока военачальники Императора-просветителя огнем и мечом усмиряли взбунтовавшуюся чернь, на долгие годы отбив у нее желание жаждать августейшей крови.
Но ради какого-то лейтенантишки без патента, пусть даже если о нем судачил весь город, сторожа даже пальцем не пошевелили бы, и пришлось бы провести ночь — весьма холодную, между прочим, — на улице. Ведь горожане, такие добродушные и приветливые днем, на ночь запирались в своих домах-крепостях так же надежно, как и защитники Цитадели — в своем. И не зря, впрочем: неизвестно как, но месяца не проходило, чтобы пустынник или целая их шайка, а то и порождение дьявола — песчаная кошка — не пробрались в город, дабы испортить мирным горожанам заслуженный отдых. Как они умудрялись преодолевать городские стены — высокие и такие толстые, что по их гребню можно было не только прогуливаться, но и проехать на запряженной парой коней бричке, — оставалось лишь гадать. Сами-то кочевники еще полбеды: ну, стащат чего, ну, испугают до полусмерти, но их хвостатые фурии… Кошек-переростков боялись все от мала до велика и глухо судачили о том, что не дикари-де содержат их в качестве домашних животных, а совсем даже наоборот…
— Простите… — от стены отделилась фигура в плаще с поднятым воротником и шляпе, надвинутой на глаза.
— Что вам надо? — остановился Рой: на кочевника человек не походил ничем.
— Я испугал вас, — поклонился незнакомец. — Извините. Я не причиню вам зла.
— Почему вы должны были испугать имперского офицера? — удивился Гаал — А зло и я умею причинять.
— Еще раз извините, господин Гаал. Вот, возьмите, это вам, — в руку офицера перекочевал крошечный бумажный сверток.
— Что это? — изумился Рой, поднимая глаза от подарка незнакомца, но того и след простыл.
Не веря своим глазам, он ощупал стену темной ниши, но везде ощутил только камень — никакой потайной дверцы.
«Куда он девался? — подумал лейтенант, пожимая плечами. — Чудеса какие-то…»
В Цитадель он успел буквально за пять минут до закрытия ворот. А уже дома, в одиночестве — капитан пропадал в порту иногда по несколько дней кряду, — Рой бережно развернул сложенный в несколько раз листочек бумаги, перевязанный золотистой шелковой ленточкой.
«Завтра, в три часа дня в Парке Императрицы Озы».
И никакой подписи, только свернутый колечком локон.
Рой поднес волосы к свету, и они блеснули червонным золотом.
«Мировой Свет! А девчонка-то действительно влюбилась…»
Молодой человек и сам не раз вспоминал хрупкую фигурку, огромные, в пол-лица, светлые глаза, жаркий поцелуй, казалось до сих пор обжигающий губы… Но в то же время отлично понимал, какая пропасть между наследницей великой династии и им, мальчишкой с захолустных Заводчан; властительницей пусть крошечного, но осколка Империи и им, бывшим рабочим, бывшим солдатом, бывшим каторжником… Высочайшие милости он воспринял спокойно, посчитав благодарностью за спасение жизни Эрраны, но думал, что тем все и ограничится.
Не ограничилось…
* * *«Что я ему скажу? — Эна уже минут пятнадцать бродила меж цветущих кустов, заботливо подстриженных умелыми руками садовников. — Как начать?..»
Она влюбилась. Считающая себя взрослой, многое знающей о жизни, женщина влюбилась, словно сопливая девчонка. Подумать только — на исходе третьего десятка лет своей жизни — и в кого? В мальчишку младше ее на несколько лет! А ведь думала, что так и состарится девственницей, — молодых людей после серии изнуряющих войн осталось немного, в разы меньше, чем девушек, и в них могли копаться, выбирая самых красивых, самых доступных. Кому нужна дурнушка с принципами, вычитанными в старинных книгах? А тут появился он…
Эне уже казалось, что она отличила его среди всех остальных еще там, в самом начале пути по подземному лабиринту, когда они с провожатым дождались их у входа и разыграли несложный трюк с «ядовитыми корнями» — инъекция в щеку одного хитрого препарата, вызывающего почти мгновенный отек кожи, бинты на лицо… Дальше она стала «Слепым» и могла только слышать, но теперь он виделся ей всюду: вступался за нее, когда каторжники хотели бросить «обузу» на посту управления, вытаскивал, преодолевая Зов, из пасти верной смерти… А как он бился за нее с этим мерзким старым насильником, как оборонял от карликов на их диковинных «конях»… И последний его мужественный шаг… Это же прямо финал из рыцарского романа, которым она зачитывалась в детстве.
«Сударыня, мне остается лишь одно, — проговорил господин Лоур, извлекая меч из ножен. — Не в силах человеческих спасти нас, и я готов пасть с мечом в руках. Но после моей гибели вы останетесь одна, а я не могу позволить лесным варварам растерзать вас или надругаться над вами. Поэтому простите меня: я сначала лишу жизни вас, а потом себя…»
В этом месте строки всегда расплывались у нее перед глазами, и слезы текли на страницу ручьем. Она ничего не могла поделать с собой, хотя читала книгу много раз и знала, что уже на следующей странице на помощь рыцарю и его возлюбленной придет отряд верных друзей, а варвары с позором ретируются восвояси. Девушка же, разумеется оказавшаяся принцессой в изгнании, возведет своего спасителя на королевский престол, чтобы сесть обок его верной женой и матерью его многочисленных отпрысков.
Как жаль было ей, повзрослевшей, что вся эта романтика осталась в прошлом, а настоящая принцесса в изгнании должна была учить туповатую деревенщину премудростям игры на музыкальных инструментах и хоровому пению…
А потом, как выгодно отличался юноша от окружающих его уголовников! По всему было видно, что он — даже не белая ворона, а голубь… нет, прекрасный сокол, затесавшийся по какому-то недоразумению в стаю крикливых грязных ворон. Как выгодно он отличался от того страшного человека с некрасивым лицом, небрежно скроенным из отдельных кусков горелой кожи, вроде бы призванного ее защищать и оберегать, но на самом деле даже пальцем не шевельнувшего ради ее блага. Сколько раз, украдкой приоткрыв щелочку в грязных бинтах, сравнивала она их и мечтала, чтобы на месте старого оказался молодой…
