Николай Чадович - Особый отдел
Впрочем, к вящему разочарованию членов опергруппы, люди, изображённые на этих портретах, не походили ни на генерала Селезня, ни на президента Митина, ни на любых других представителей политического бомонда, как отечественного, так и зарубежного.
Отпечатки пальцев, оставшихся на дверной ручке кафе (их по настоянию Вани снял бармен «Ротонды», имевший, между прочим, звание прапорщика) и на передней панели «девятки» (её владелец божился, что в тот день никого больше не подвозил), не вызвали ответного отклика в электронном сердце суперкомпьютера, под чутким руководством которого Людочкины подруги, посредством сравнения папиллярных узоров, выявляли преступников и идентифицировали неопознанные трупы.
Оставалось надеяться на удачу, которая в сыскной работе имела не меньшее значение, чем во время охоты или рыбной ловли. Однако ни Ваня Коршун, обиженный судьбой ещё при рождении, ни Цимбаларь, однажды проигравший в казино всю зарплату, ни Людочка, тайно тосковавшая по суженому, ни тем более Кондаков, которого постоянно обделяли премиями и наградами, к категории везунчиков себя не относили.
За неимением других достаточно плодотворных предложений, решено было по примеру Вани Коршуна воспользоваться услугами «Авторадио». Уже на следующий день в эфир ушло сообщение, предлагавшее двум гражданам в мотоциклетном снаряжении, посетившим кафе «Ротонду» такого-то числа и в такое-то время, позвонить по контактному телефону с целью уточнения некоторых вопросов, интересующих обе стороны.
В качестве контактного телефона предполагалось использовать только что купленный мобильник, не имевший за собой абсолютно никакого прошлого, а потому не способный вывести злоумышленников на след своего владельца. Не остался без внимания и телефон, которым Ваня пользовался при предыдущем контакте с «Авторадио». Его изъяли из всех списков справочного бюро и подключили к магнитофону.
А тем временем взрывотехническая лаборатория Министерства обороны прислала акт дополнительного исследования микрочастиц, изъятых при осмотре трупа Голиафа. Он в общем-то повторял результаты первой экспертизы с той лишь разницей, что в конце имелась приписка, в юридической практике называемая особым мнением.
Военный эксперт, оставивший неразборчивую, но залихватскую подпись, сообщал, что подобные следы могли принадлежать снаряду так называемого совокупного действия, разработку которых в своё время вели специалисты ряда воюющих стран, в том числе немецко-фашистской Германии.
Принцип действия подобного снаряда заключался в том, что изготовленная из особого сплава оболочка детонировала вслед за основным зарядом, тем самым многократно увеличивая поражающую силу взрыва. Исходя из теоретических выкладок, можно было предположить, что сделанная по этой технологии винтовочная пуля приобретала боевые свойства, аналогичные сорокапятимиллиметровому артиллерийскому снаряду.
Однако в связи с чрезвычайной дороговизной и дефицитом редкоземельных элементов, являвшихся основными компонентами оболочки, дальнейшие работы над боеприпасами совокупного действия были признаны бесперспективными. Проект остался на бумаге, и впоследствии к нему больше не возвращались.
– А вот это явное заблуждение, – заметил Кондаков.
– Полагаешь, что хреновина, оторвавшая голову Голиафу, залетела к нам прямо из военных времён? – осведомился Цимбаларь, от которого теперь пахло исключительно хорошим кофе и дорогим дезодорантом.
– Почему бы и нет? – из памяти Кондакова не шли пророческие слова рецидивиста Черткова о том, что прошлое и настоящее нередко бродят по одним и тем же дорожкам. – Но если про эти снаряды ничего не знают даже в Министерстве обороны, то нам, грешным, правды и подавно не сыскать.
– Я бы не стал сразу делать столь категоричные заявления, – сказал Цимбаларь. – Военные эксперты тоже, наверное, не семи пядей во лбу. Есть там, конечно, и специалисты, но большинство – блатные, которые не захотели служить в дальних гарнизонах. У них политика известная: день отбыл и слава богу. Тем более что в армии болезнь такая есть – всё подряд засекречивать, даже от самих себя.
– Ну и куда ты клонишь? – полюбопытствовал Кондаков.
– Знаю я человека, для которого огнестрельное оружие – не какая-то служебная обязанность, а страстная любовь всей жизни. Причём единственная. Он даже семьёй из-за этого не обзавёлся. Мне, говорит, штучное ружьё или редкий пистолет дороже самой распрекрасной бабы. Я ему однажды обыкновенный боёк показал, уж и не знаю как в моём кармане оказавшийся. Так он мне сразу и марку пистолета назвал, и калибр, и завод-изготовитель, и модификацию. Напоследок ещё объяснил, почему этот боёк сделан не остроконечным, а грушевидным. Одним словом, фанат.
– Думаешь, он нам поможет?
– Конечно. Даже если сам ничего интересного не вспомнит, то нужного человека обязательно присоветует. Все его друзья одним миром мазаны.
– А доверять ему можно?
– На все сто! Он мне должен, как власть имущие народу.
– Тебе все должны, кроме господа бога, – усмехнулся Кондаков.
– Тут случай особый. У него однажды украли часть коллекции да ещё успели пустить стволы в дело. Преступная халатность, один к одному. Получил бы пятерку с конфискацией, как миленький, а благодаря мне отделался лёгким испугом… У меня как раз и телефончик его имеется. Давай подъедем.
– Давай, – после некоторого раздумья согласился Кондаков. – Я оружие в общем-то люблю. Особенно уникальное.
– Кто же оружие не любит! Взять для примера мифологию любого народа. Сплошное воспевание меча, копья и лука. А на плуг или лопату ноль внимания.
– Это ты верно подметил, – кивнул Кондаков. – Сколько мечей имело собственные имена? Не посчитаешь даже. А попробуй вспомнить хоть одну лопату с именем. Нет таких. Наверное, в этом и беда наша, что человек с мечом был всегда выше человека с лопатой.
– Тем не менее любой меченосец рано или поздно попадал в лапы простого землекопа. И в этом я вижу высшую историческую справедливость.
* * *Неизвестно, под какой звездой родился человек, к которому сейчас направлялись Кондаков и Цимбаларь, но его судьба определилась в тот самый момент, когда кто-то из родственников сунул в детскую колыбель игрушечный пистолетик. Спустя недолгое время все погремушки, кубики и куколки оказались на полу, зато пистолет был окружен трогательным вниманием и даже использовался вместо соски.
В возрасте семи лет наш герой, которому впоследствии суждено было прославиться не под своим собственным именем, а под кличкой Маузер, откопал на соседнем пустыре ржавый револьвер системы «наган», положивший начало его коллекции. В двенадцать он присоединился к «чёрным следопытам», в шестнадцать стал завсегдатаем мест, где менялось и продавалось коллекционное оружие. В семнадцать Маузер заработал первые хорошие деньги, толкнув немецким туристам несколько килограммов военных регалий егерского батальона СС, в полном составе полегшего на правом берегу Горыни – всё, начиная от смертных жетонов и кончая Железным крестом с дубовыми листьями. В двадцать лет им впервые заинтересовались компетентные органы, но тогда, слава богу, пронесло.
Постепенно Маузер определился в своих пристрастиях. Его коньком стало стрелковое оружие времён Первой и Второй мировых войн. Одних только пистолетов «вальтер» он собрал пятнадцать штук и все разных модификаций, включая наградные.
Нельзя сказать, чтобы это увлечение имело чисто платонический характер, но за всю свою жизнь Маузеру пришлось стрелять считаное количество раз, и то в городском тире, на вполне законных основаниях. В оружии он видел не машину для убийства, а редкое по красоте и рациональности творение человеческого гения.
Для того чтобы как-то легализовать своё не совсем обычное хобби, Маузер стал сотрудничать с различными военно-патриотическими клубами, участвовать в музейных экспозициях и даже консультировать экспертов-криминалистов. При всём при том он несколько раз едва не сел (об одном таком случае вспоминал Цимбаларь) и вместе со своей коллекцией состоял на особом учёте в МВД.
Его звёздный час начался вместе с перестройкой, когда всё, официально не запрещённое, стало вдруг позволительным, а по стране, прорвав прежние препоны, стало свободно циркулировать оружие. Офицеры, покидавшие бывшие страны Варшавского Договора, везли домой «беретты» и «штейеры». Из агонизирующей Югославии попёрли «узи», «аграны», «кольты». На отечественном рынке автоматы Калашникова и пистолеты Стечкина стали таким же ходовым товаром, как джинсы и радиоэлектроника.
Некоторые коллеги Маузера открыли подпольные мастерские по изготовлению глушителей, переделке газовых пистолетов и пристрелке ворованных стволов, но он продолжал подвижническую жизнь добропорядочного коллекционера – искал, менял, покупал, реставрировал, составлял каталоги и даже под псевдонимом Максим Гочкис писал статьи для серьёзных журналов.
