Николай Чадович - Особый отдел
– Я просто не могла уйти отсюда, не познакомившись с вашим мужем. Мы очень мило побеседовали о проблемах ранней диагностики внематочной беременности. Он даже любезно предложил мне пройти профилактический медосмотр, но я, за неимением свободного времени, отказалась. Следующая серия нашего проекта будет обязательно посвящена мужчинам-гинекологам, самоотверженно исследующим то, о чём их менее удачливые собратья могут только мечтать. А назовём мы эту серию так: «Дело – труба». Вы, конечно, понимаете, что имеются в виду маточные трубы… А теперь не смею вас больше задерживать. Всего хорошего.
Проходя мимо ошалевшего пресс-секретаря, Людочка небрежно обронила:
– Ты для контраста хотела рыженького, но я сумела раздобыть только лысенького. Пользуйся на здоровье.
На обратном пути она посетила экспертно-криминалистический центр, в штате которого продолжала состоять, и, выслушав массу комплиментов по поводу своего якобы округлившегося брюшка, засела за первый попавшийся свободный компьютер.
Скоро выяснилось, что профессор Шульман прямых потомков на территории России и ближнего зарубежья не оставил, зато светлую память о его коллеге и постоянном научном оппоненте профессоре Плотникове хранили двое сыновей, четверо взрослых внуков и даже вдова Даздраперма Осиповна, благополучно дожившая до весьма преклонного возраста.
Именно её-то и полагалось посетить в первую очередь, но пока что Людочка ломала голову над странным именем, дававшим, по-видимому, ключ к пониманию характера и мировоззрения чересчур зажившейся старушки. В конце концов выяснилось, что Даздраперма означает всего лишь «Да здравствует Первое мая». Как говорится, простенько, но со вкусом. С таким имечком хоть сейчас на баррикады.
И всё же это был ещё не приговор. Как известно, основатель шведской королевской династии Бернадот носил на груди татуировку «Смерть тиранам», а знаменитый богоборец Демьян Бедный на самом деле имел фамилию Придворов и в юности едва не посвятил себя служению церкви.
Убеждения человека меняются с ходом времени, из цепких лап которого не смог вырваться ещё ни один смертный, и вдова Плотникова могла сейчас придерживаться каких угодно взглядов, включая и полное отсутствие оных, что является самым отчётливым признаком высшей мудрости.
При всём при том соваться к старушке в образе телевизионной дивы не стоило. Людям всегда было свойственно критическое отношение к вещам и явлениям, с которыми они впервые столкнулись уже в зрелом возрасте. Как говорится, старый кобель на новой цепи удавится.
Поэтому после некоторых размышлений Людочка захватила с собой два журналистских удостоверения. Одно – газеты «Патриотический набат», а другое – журнала «Демократическая мысль». В её понимании между двумя этими полюсами располагался весь спектр политических пристрастий рядовых россиян. Оставалось лишь главное – в нужный момент не перепутать удостоверения.
По неизвестной причине вдова профессора Плотникова одна занимала огромную академическую квартиру, хотя, как было известно Людочке, оба её сына, не говоря уже о внуках, имели жилищные проблемы. Значит, наличествовала в старушке какая-то червоточина, заставлявшая самых близких людей держаться от неё подальше.
Сквозь филёнчатую дверь, сохранившуюся ещё, наверное, со времён развитого социализма и первых полётов в космос, слышался стук пишущей машинки (звук по нынешним компьютеризированным временам довольно редкий) и многоголосое кошачье мяуканье. Кнопка звонка имела вид не менее древний, чем пупок Аполлона Бельведерского.
Дверь открыла соседка, помогавшая Даздраперме Осиповне по хозяйству, а в полутёмной прихожей Людочку встретило недружелюбное шипение пяти или шести разномастных кошек. Ваня Коршун, надо полагать, сюда и заходить бы не стал, словно в лепрозорий или чумной барак.
Людочка изложила цель своего визита, как всегда, высосанную из пальца, и не преминула осведомиться о здоровье хозяйки.
– Ничего себе, – ответила соседка. – Только что откушала, а сейчас пишет.
– Пишет? – удивилась Людочка. – Не иначе, как мемуары.
– Нет, жалобу в конституционный суд.
– Кто же её обидел?
– А все, кто ни попадя! – соседка махнула рукой. – Начиная от Думы и кончая дворником… Верила бы в бога, так имела бы на старости лет успокоение. И не воевала бы со всем белым светом… Вы случайно не из демократов будете?
– Я придерживаюсь политики нейтралитета и неприсоединения, – ответила Людочка. – Как Швейцарская конфедерация.
– И правильно делаете, – похвалила хозяйка, вряд ли понимавшая разницу между Швейцарией и Швецией. – А то она демократов на дух не принимает. Недавно на самого Патриарха жалобу накатала.
– Разве Патриарх демократ?
– Для неё если не за Сталина, так сразу демократ.
– Понятно, – кивнула Людочка. – Кто предупреждён, тот вооружён.
– Как вы сказали? – соседка приложила руку к уху. – Кто заражён?
– Я сказала, можно ли мне пройти к Даздраперме Осиповне?
– Иди, дочушка, иди. Она свежих людей привечает… Если те не демократы, конешно.
Распугивая кошек, Людочка двинулась на стук пишущей машинки, доносившийся из глубины квартиры.
Даздраперма Осиповна как никто другой соответствовала определению «божий одуванчик». Несмотря на почтенный возраст, она была мала и тщедушна, словно кикимора, а головку её окружал венчик фиолетовых волос, тонких, как пух. На птичьем носике старушки сидели огромные очки, а ещё одни – с синими стёклами – висели на груди вместо медальона.
Тем не менее взгляд, который профессорская вдова немедленно навела на гостью, был проницателен и сух, как у великого инквизитора.
Людочка расшаркалась и предъявила удостоверение «Патриотического набата», на ледериновой обложке которого были изображены серп и молот, но не скрещенные, а расположенные порознь (оставалось только догадываться, что их ожидает в ближайшем будущем – смычка или схватка).
Из вороха печатной продукции, покрывавшей не только стол, но и диван, старушка извлекла газету соответствующего наименования и стала изучать её последнюю страницу, используя, словно придирчивый эксперт, то одни, то другие очки.
– Почему ваша фамилия не указана в списке сотрудников редакции? – голос у Даздрапермы Осиповны был чётким и резким, словно звук клавишей её допотопного «Ундервуда».
– Я в «Набате» работаю совсем недавно, – не промедлила с ответом Людочка. – Ещё не прошла испытательный срок.
– Почему же ко мне присылают сотрудников, ничем не зарекомендовавших себя? – казалось, возмущению старушки не будет конца. – Скажите ещё, что вы не член партии!
– Я кандидат. Но дело в том, что вследствие коварных происков демократов ведущие сотрудники нашей газеты попали под арест, – скорбным голосом сообщила Людочка. – А ведь очередной номер готовить надо. Подписчики, сами понимаете, ждать не будут.
– Это вопрос принципиальный, – старушка кивнула. – Скажите, вы навещаете своих боевых товарищей?
– Конечно! Прямо от вас направляюсь в «Матросскую тишину».
– Купите им от меня гостинцев, – старушка вручила Людочке десятку, на которую, при удачном стечении обстоятельств, можно было взять разве что буханку хлеба. – Пусть держатся. Ни шагу назад. Никаких компромиссов с прислужниками мирового капитала. На вашей стороне вся прогрессивная общественность страны.
– А главное, правда, – многозначительно добавила Людочка. – Мы живём и пишем только ради таких истинных патриотов, как вы, Даздраперма Осиповна! Надеюсь, что ваше интервью украсит следующий номер нашей газеты.
– Давно пора! А то кубинская и китайская пресса пишут обо мне чаще, чем родной «Набат», – в подтверждение этих слов она продемонстрировала другую газету, сплошь набранную иероглифами.
– Тогда я, с вашего позволения, начну. – Людочка выставила на стол заранее включённый диктофон. – Как мне кажется, самым счастливым и плодотворным периодом вашей жизни были сороковые-пятидесятые годы. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Совершенно верно! Это было прекрасное, незабываемое время, – с подъёмом начала старушка. – Страна успешно восстанавливала разрушенное войной народное хозяйство, лагерь социализма укреплял свои позиции на всех континентах, был жив отец и великий учитель народов товарищ Сталин, а я сотрудничала с замечательным учёным, ведущим биологом современности Ольгой Борисовной Лепешинской. – Ни о рождении сыновей, ни о смерти мужа, пришедшихся как раз на эту пору, Даздраперма Осиповна даже не заикнулась.
– Простите за деликатный вопрос. Не омрачила ли эти годы безвременная кончина вашего мужа, известного теоретика и практика гинекологии профессора Плотникова?
– Как любящую жену и мать его детей – безусловно. Но как убеждённого и последовательного большевика – ни в коем разе! Мой муж, учёный старой дореволюционной формации, и в жизни, и в науке занимал невнятную, соглашательскую позицию. Более того, в последние годы жизни он частенько скатывался на оппортунистическую платформу, чему в немалой степени способствовало тлетворное влияние матёрого космополита и замаскировавшегося троцкиста профессора Шульмана, впоследствии обезвреженного советскими карающими органами.
