Сьюзен Коллинз - Сойка-пересмешница
Портрет пресыщенности. Одно из моих немногих удовольствий в Тринадцатом - смотреть на горстку избалованных Капитолийских "мятежников", пытающихся вписаться в новую жизнь. Я не знаю, сколько времени мне будет сходить с рук полное игнорирование планов, которые составляет руководство.
В настоящее время, они оставили меня в покое, потому что я классифицируюсь как умственно дезориентированная - по крайней мере так гласит надпись на моем пластиковом медицинском браслете, и все должны терпеть мой бред. Однако, все это не может длиться вечно. Так же как их терпение насчет темы о Сойке-Пересмешнице.
С посадочной площадки я и Гейл спускаемся к лестницам неподалеку от комнаты 307.
Мы могли бы спуститься на лифте, но это слишком сильно напоминает мне о том, как меня опускали на арену.
Мне трудно привыкнуть к тому, чтобы находиться под землей так долго.
Но после загадочного нахождения розы, я впервые за долгое время чувствую себя в безопасности. Я кошусь на дверь с табличкой 307, представляя вопросы моей семьи.
- Что мне им рассказать о Двенадцатом? - спросила я у Гейла.
- Я сомневаюсь, что они будут спрашивать о деталях. Они видели, как он горел. Больше всего их беспокоит, как ты справляешься с этим, - Гейл погладил меня по щеке. - Как и меня.
На миг я прижалась к его руке.
- Я справлюсь.
Затем я глубоко вздохнула и открыла дверь. Мои мама и сестра дома 18:00 - рефлекс, полчаса свободного времени перед обедом. Я вижу озабоченность на их лицах, так как они пытаются оценить мое эмоциональное состояние.Прежде чем кто-нибудь успевает что-нибудь спросить я опустошаю свою сумку с Игр, и становиться 18:00 - Преклонение коту.Прим просто сидит на полу, плачя и покачиваясь, в то время как ужасный Лютик прерывает свое мурлыканье только для того чтобы изредка на меня пошипеть.
Он особенно самодовольно на меня посмотрел, когда она перевязывает ему шею голубой ленточкой. Моя мама прижимает свадебное фото к груди, а затем помещает его вместе с книгой о растениях на наш казенный комод.
Я повесила папину куртку на спинку стула. На некоторое время это место показалось мне домом. В итоге я решила, что поездка в Двенадцатый не была пустой тратой времени.
Мы вместе спускались вниз в столовую в 18:30 - на обед, когда зазвучал комуникатор Гейла.
Он выглядит как большие часы, но получает письменные сообщения. Получить комуникатор - это особая привелегия, которая предназначена для тех, кто очень важен, Гейл получил этот статус при спасении граждан Двенадцатого.
- Им нужны двое из нас в управлении, - произнес он.
Отставая на несколько шагов от Гейла, я постаралась собраться, набраться уверенности чтобы быть непреклонной Сойкой - Пересмешницей на собрании. Я замешкалась в двери управления, высокотехнологичной комнаты военных совещаний, укомплектованной компьютеризированными говорящими стенами, электронными картами показывающими передвижения отрядов в разных дискритах, и гиганским прямоугольным табло с панелью управления, которою я не собиралась трогать.
Никто не заметил меня, хотя все уже собрались возле телевизионного экрана в дальнем углу комнаты, который круглосуточно показывал телепередачи Капитолия. Я думала, что смогу улизнуть, когда Плутарх, чья полная фигура заслоняла телеэкран, заметил меня и настойчиво подозвал присоединится.
Я неохотно подошла, стараясь представить, как это может меня заинтересовать. Всегда одно и то же. Съемки войны. Пропаганда. Повтор бомбардировок Дистрикта 12.
Угрожающее заявление от Президента Сноу. Это достаточно занимательно - видеть Цезаря Фликермана, неизменного ведущего Голодных игр, с его разрисованным лицом и забавным костюмом, готовящимся взять интервью. Все это забавно, пока камера не поворачивается, и я вижу что его гость это Пит.
Меня оглушило. На подобие утопающего, которому не хватает кислорода, я задыхаюсь и издаю стон одновременно, от неожиданной боли.
Я отталкиваю людей в стороны, пока не оказываюсь прямо напротив него, моя ладонь прижимается к экрану. Я ищу в его глазах любой признак боли, любое отражение агонии от пыток.
Ничего нет. Пит выглядит здоровым. Его кожа светится, безупречна, как и все тело будто отполировано. Его восстанавливали, серьезно. Я не могу сопоставить это изображение с избитым, растерянным мальчиком, который преследует меня во снах. Цезарь удобнее устраивается на стуле напротив Пита и пристально смотрит на него.
- Что же... Пит... с возвращением.
Пит слегка улыбнулся.
- Держу пари, вы думали, что уже взяли у меня последнее интервью, Цезарь.
- Признаюсь, я так и думал, - говорит Цезарь. - Ночью перед Двадцатипятилетием Подавления... что ж, разве кто-нибудь думал, что мы увидим тебя снова?
- Определенно, это не являлось частью моего плана, - говорит Пит с хмурым видом.
Цезарь слегка склонился к нему.
- Я думаю, что всем нам было ясно, каков был твой план. Пожертвовать собой на арене, чтобы Китнисс Эвердин и ваш ребенок могли выжить.
- Так и было. Просто и ясно.
Пальцы Пита двигались по обитому материей подлокотнику. - Но другие люди так же имели свои собственные планы.
- Да, у других людей были свои планы, - думаю я. Имеет ли Пит представление, что мятежники использовали нас в качестве пешек?
Как мое спасение воспринималось с самого начала? И наконец, по какой причине наш наставник, Хеймитч Эбернети, предал нас обоих, когда он лицемерил, что не имеет никакого личного интереса?
В последовавшей тишине, я замечаю складки, которые появились между бровями Пита. Он сам предположил или ему подсказали?
Но Капитолий не убил, и даже не наказал его. Сейчас это воскрешает мои самие смелые надежды. Я втягиваю в себя его собранность, крепость его тела и ума. Это проходит сквозь меня как морфий, который они давали мне в госпитале, притупляя боль последних недель.
- Почему бы тебе не рассказать нам о той последней ночи на арене? - предлагает Цезарь. - Помоги нам выяснить кое-что.
Пит кивнул, но заговорил не сразу.
- Та последняя ночь... рассказать тебе о последней ночи... ладно, прежде всего тебе придется представить, что чувствуешь на арене. Ты как насекомое, пойманное под чашей, полной горячего воздуха. И везде вокруг тебя - джунгли... зеленые, живые и тикающие.
Те гигантские часы отмеряют уходящее время твоей жизни. Каждый час обещает какой-то новый ужас. Тебе нужно представить, что прошло 2 дня, 16 человек погибли - некоторые из них защищая тебя. И вполне нормально, что оставшиеся 8 умрут к завтрашнему утру. Спасется один. Победитель. И согласно твоему плану, это будешь не ты.
Мое тело начало внезапно потеть от воспоминаний. Руки заскользили вниз по экрану и безвольно повисли по бокам. Питу не нужны кисти, чтобы нарисовать картины Игр. Он прекрасно это делает и на словах.
- Когда ты на арене, остальной мир становится очень далеким, - завершает он. - Все люди и вещи, которых ты любил или заботился прекращают существовать для тебя.
Розовое небо, чудовища в джунглях и трибуты, жаждущие твоей крови, становятся твоей последней реальностью, единственной, которая имеет значение. И как бы плохо это не заставляло тебя себя чувствовать, ты собираешься убивать, потому что на арене у тебя есть всего одно-единственное желание. И оно очень дорого стоит.
- Оно стоит твоей жизни, - сказал Цезарь.
- О, нет. Это стоит гораздо дороже твоей жизни. Убивать невинных людей? - парировал Пит. - Это стоит всего, чем ты являешься.
- Всего, чем ты являешься, - тихо повторил Цезарь.
Тишина обрушилась на комнату, и я почувствовала, как она распространяется по Панему. Нация прильнула к экранам. Потому что никто до этого не рассказывал, на что это похоже - быть на арене. Пит продолжил. - Поэтому ты борешься за свое желание.
И той последней ночью, да, моим желанием было спасти Китнисс. Но даже не зная о повстанцах, я не чувствовал, что это правильно. Все было слишком сложно. Я сожалел, что не сбежал вместе с ней раньше, как она предлагала. Но на тот момент никакого выхода не было.
- Вы слишком уж ухватились за план Бити электрофицировать соленое озеро, - сказал Цезарь.
- Слишком трудно играть в союзе с другими. Мне не следовало позволять им разлучать нас! - воскликнул Пит.
Вот тогда я потерял ее.
- Когда ты стоял у дерева молний, а она с Джоанной Мейсон протягивала катушку с проводом к воде? - подсказал Цезарь.
- Я не хотел!
Пит покраснел от смятения. - Но я не мог поспорить с Бити, в отсутствие уверенности, что мы сможем покинуть альянс. Когда проволку перерезали, все пошло кувырком. Я могу вспомнить только куски и осколки.
Я пытался найти её. Увидел как Брут убил Чэфа. Сам убил Брута. Я знаю, что она звала меня. Потом молния поразила дерево и силовое поле вокруг арены взорвалось.
- Китнисс взорвала его, Пит, - сказал Цезарь. - Ты видел пленку.
