Смертник (СИ) - Булгакова Ирина Е.

   На грязном полу, под лазом лежал Перец. Куртка на животе разошлась и оттуда, из кровавого месива из плоти и крови, вываливалась наружу серая лента кишечника, тянулась по полу и уходила наверх.

   Бешеными глазами на обреченного смотрел Грек. В его руке блестел нож, но он никак не мог решиться.

– Режь, – выдохнул Перец. Он еще дышал.

   Резать не пришлось. Послышался шум и вся шестиметровая гирлянда кишечника, сворачиваясь кольцами, рухнула на пол, рядом с отпрянувшим Греком. Вот тогда он и заорал "пошли вон!" – страшный, с белыми глазами, блестевшими на залитом кровью лице.

– Отмучился Перец, – тихо сказал Макс, кивком головы поблагодарив ее за перевязку. – Хороший был человек. Когда буду книгу писать, отдельно о нем напишу.

   Он привалился спиной к груде сваленных в углу ящиков и закрыл глаза. В сторону той двери, за которой остались Перец с Греком, он старался не смотреть.

   Единственная лампочка, вкрученная в патрон под потолком, время от времени гасла, и тогда Нике казалось, что свет больше не загорится. Приступы острого страха, вызванного боязнью темноты, чередовались с облегчением, сразу после того, как лампочка вспыхивала снова. Потом Ника привыкла. Усталость завладела телом, и на эмоции просто не осталось сил.

   Небольшое проходное помещение, в котором сидели новички, сверху донизу было выложено белым кафелем. Отсюда просматривался длинный коридор, ведущий от света в темноту. При одном взгляде на бетонные стены и застланный железными листами пол, Нике стало плохо. О том, как они будут выбираться отсюда, когда Перец умрет, она старалась не думать.

   В противоположном углу сидел Краб. В стеклянных глазах отсутствовал всякий смысл. Подвернутые штанины оголяли белые худые ноги. Кровь из глубоких царапин текла по ногам, впитывалась в грязные повязки, сбитые у щиколоток. Краб не двигался. Он смотрел себе на ноги, словно вид крови, выступающей из ран, завораживал его.

  «Вот бестолочь, – в сердцах подумала Ника, – так и будет сидеть, пока кровью не истечет!»

– У тебя бинт остался? – не выдержала она.

   Вместо Краба отозвался Макс, успевший заснуть.

– А? – встрепенулся он. – Кто остался?

– Спи, – успокоила она его. – Я первый покараулю.

– Ты настоящий…, Очка…, – промямлил он и заснул на полуслове.

– У тебя бинт остался, Краб? – шепотом спросила она. Еще не хватало, чтобы она тратила на него собственные запасы.

   Прошло немало времени, прежде чем Краб очнулся и поднял на нее глаза. Красные с опухшими веками.

   Ей пришлось еще раз повторить вопрос. Только тогда в глазах его мелькнуло понимание. Краб разлепил сухие губы и вытолкнул невнятное "да".

– Давай сюда, помогу, – зло сказала она. – Противно смотреть.

   И помогла. Как маленькому ребенку промыла раны раствором антисептика. Наложила достаточно тугие повязки, чтобы остановить кровь. Сразу после этого, Краб жадно опрокинул в рот полфляги воды. Привалился виском к холодной стене и закрыл глаза. Он глубоко и ровно задышал, даже не сказав ей "спасибо".

   Ника сидела на чем-то деревянном и от нечего делать всматривалась в спящие лица. Макс спал сном праведника. Спокойное расслабленное лицо, размеренное дыхание.

   Краб вздрагивал во сне, поджимал синие губы. По его худому, изможденному лицу, покрытому двухдневной щетиной, пробегала судорога.

   В наступившей тишине обостренный слух улавливал каждый шорох, доносившийся из соседнего помещения.

– Шей, тебе говорю, – тихий голос, без сомненья принадлежавший умирающему Перцу, явился для Ники ударом грома.

   Послышалась возня, потом что-то упало.

– Легче, Грек. Мне… больно.

– Так?

– Да… еще здесь стяни. Туже. Пусть кожа внахлест идет, чем дырка останется.

   Установилась долгая пауза.

   Ника лихорадочно соображала. Она пыталась себе представить, как они затолкали внутрь Перца все то, что высыпалось из люка. Вместе с грязью и мусором, со всем, что налипло на кишечник. И как можно было вместить все это в живот? Ладно – втиснули, ладно – зашивают. Но возможно ли, чтобы человек после Этого жил?! Да еще и разговаривал. И не то, чтобы просто разговаривал – советы давал!

   Все это в голове не укладывалось.

– Грек… брось туда всю эту фигню. Подальше, в угол. Крысы съедят…

– Не жалко? – сдавленно прошептал проводник. – На память оставить не хочешь?

– Смешно… тебе. Давно… пора было от этого дерьма избавиться.

   Помолчали.

– Давно… началось?

– А я знаю? – Перец понизил голос до еле слышного шепота.

   Ника осторожно встала. Тщательно выбирая место, куда можно поставить ногу, она подошла к двери и прислонила ухо к щели.

– …прекрасный день есть и пить перестал. Только и всего. Не требовалось. И внутри, понимаешь, будто что-то чужое ворочалось.

– Почему к доктору сразу не пошел? Говорят, на ранней стадии…

– Говорят, говорят… Некогда было. Меня кровососы на третьем уровне в котельной обложили. Там все водой залито. А посреди оборудование валом навалено – вроде как остров получился. Кровососы воды не любят. Не знаю, на что они рассчитывали – что я сам к ним приду, когда сидеть надоест? Вот на этом острове месяц без малого просидел.

– Месяц, – выдохнул Грек.

– Без малого. Видать, кто-то посвежее в наши края забрел. Снялись они всем семейством, и охотиться ушли. А то сижу, бывало… Там свет тусклый. Эти суки нарочно проявятся, рассядутся на лестнице, щупальца пораскрывают и сидят, не двигаясь. А потом – раз – и исчезнут. Я сижу, сердце в пятки ушло, жду, что они наплюют на всю свою нелюбовь к воде и с голоду ко мне полезут. Страшно, до жути. У меня к тому времени из оружия один нож остался. Тискаю его в руках до боли. А толку-то от ножа? Случись что, только и годится на то, чтобы себе по горлу резануть.

– Досталось тебе, Перец.

– Еще как. Так я еще после того, как снялись они, сколько времени просидел, чтобы удостовериться. Вот тогда и понял, что мне вообще ни еда, ни питье не нужно.

– Погоди… а спирт?

– Вспомнил… я думал, не вспомнишь. Жадность меня по старой памяти одолела. Хлебнул, думал вообще сдохну от твоего спирта. Таким узлом внутренности закрутило, думал, из горла полезут. А потом ничего, отпустило. И даже… хорошо стало.

   Некоторое время стояла тишина.

– Что делать будем, Перец?

– Ясен перец, выходить будем. Вас выведу, воздуха на поверхности глотну и назад. Ход здесь есть, аж за "Сталкером" выходит. Вернетесь, не беда.

– Знаешь, хватило мне этих подземных лабиринтов. Может, ближе выход есть? Я по старинке, по земле предпочитаю ходить.

– По земле – это хорошо. Но не нужно. На этом уровне тихо – снорки выше развлекаются.

– Снорки выше. А кровососы ниже…

– Были кровососы. Набрел я неделю назад на семейку. Дохлые все лежат. Те самые, что меня держали – у одного щупальце с корнем вырвано, я его хорошо запомнил. Монолитовцы под землей лазали и между делом семейку положили. И своих, конечно, оставили, будь здоров.

– Одной семейкой, сдается мне, в таких катакомбах дело не обошлось.

– Не скажи. Сам знаешь – кровососам простор нужен. Может, под Выселками и другое семейство имеется, но пока до них дойдет. Наша-то семейка матерая была, всех разогнала.

– Ты-то чего на нижний уровень полез, если знал, что там кровососы?

– Для дела полез, Грек, – Перец надолго замолчал. – Дорога на Выселки только через нижний уровень ведет… Выведу вас, воздуха живого напоследок глотну, и на дно… Спать буду… Устал я, Грек.

– Спи, давай. Может укол тебе сделать?

– Не надо мне теперь ничего… человеческого… Зона обо мне позаботится…

– Скажешь, когда сможем идти. Я рядом буду.

– Ага… твои… эти видели, что со мной?

– Видели…То, что ты отдельно и кишки отдельно.

– И… Краб видел?

– Краб нет. Только Макс с Очкариком.

– Скажи, зашил ты меня… живучий я, очень. Скажи, пусть не болтают.