Александр Афанасьев - Зона заражения
Визит в Наманган, который он избегал дотоле, доколе это было возможно, еще раз открыл перед ним всю страшную и неприглядную правду этого времени, времени жестокого и смутного. В то время как глупцы радовались, говоря, что халифат восстановлен и он не только вернул себе почти все земли, которые раньше были мусульманскими, но и прирос новыми, амир Ильяс видел, что дело идет к распаду и гибели. Он видел даже нечто худшее, нежели то, что он видел до Третьей мировой, в куфарских государствах.
Он искренне верил в Аллаха Всевышнего и в его волю, и он не мог сейчас понять, он мучительно пытался понять, как Аллах допустил такое. За что он наказал их всем этим? Как получилось так, что вместо «рая под тенью сабель», как пел чеченский певец Тимур Муцураев, они построили настоящее царство шайтана.
Грязь и мерзость, блуд и лихвы, только теперь это оправдывается не куфарскими законами, а шариатом Аллаха! Все это делается от имени Всевышнего. Алим, который здесь главный из тех, кто должен наблюдать за нравственностью, как он может это делать, если он сам погряз во грехе?
А как соотносится с шариатом то, что он увидел в Папе? Почему амиры моджахедов вместо того, чтобы помогать умме, отгородились стеной, поставили танки – точь-в-точь как куфары? Разве они не видят всей нищеты и безысходности, которая царит на улицах Намангана? Разве они не видят валяющихся на улицах наркоманов, обдолбавшихся дешевой ханыгой? Разве они не видят лагеря беженцев? Разве эти беженцы не такие же правоверные, как они? Почему же вместо того, чтобы построить дома для этих несчастных, они строят стены? Видит Аллах, того камня, который пошел на эти стены, хватило бы на немалое количество домов для нуждающихся.
Почему моджахеды после усердия в джихаде стали не заступниками за умму, а ее тиранами и палачами? Почему они говорили, что они правоверные, но собирали деньги для себя, для своего богатства и при этом смели называть это закятом. Закят расходуется на религиозные нужды и тем более на нужды бедных, нуждающихся, а эти что делают? Они взяли из шариата норму, согласно которой взятое в набеге делится на пять частей, и четыре части из этих пяти идут тем, кто взял эту добычу, а пятая часть идет в байтулмал – общую кассу. Так они теперь отдавали пятую часть того, что взяли у торговцев в качестве закята и джизьи, что они взяли у ремесленников в отличие от торговцев и так нуждающихся, они пятую часть отдавали алиму, а алим, в свою очередь, не осуждал их, не говорил, что они совершают преступления. Браво!
Как же получилось так, что лучшие из уммы, моджахеды, те, кто идет по пути Аллаха и одним этим заслужил рай, стали для уммы худшими тиранами, чем кяфиры, которые терзали их до этого? Как так могло получиться?
О Аллах, прав ли я, что удаляюсь от куфара, вместо того чтобы вступить с ним в борьбу?
А звезды, крупные как бусины, совершали на небе свой безмолвный парад, и им не было совершенно никакого дела до маленьких букашек на голой, бесплодной земле, что сражались за будущее и умирали, истекая кровью…
Примерно в середине следующего дня амир Ильяс добрел до своего дома.
В доме – довольно примитивном, даже без стекол – никого не было. Амир сел на каменной террасе, увитой вьюнком, и погрузился в тяжкие раздумья, пока не почувствовал, что сзади кто-то есть. Это был его старший сын, Абдаллах, он несмело стоял на пороге, держа в руках чайник с чаем.
– Хвала Аллаху, что вы вернулись невредимым, отец, – сказал он. – Я приготовил вам чай, чтобы вы отдохнули с долгой дороги.
Амир Ильяс всмотрелся в Абдуллаха, своего первенца, впервые увидев в нем мужчину. Ему было пятнадцать, но он уже был настоящим мужчиной – тощим, как хлыст, но крепким, как эти горы. Суровая жизнь в горах закалила его, а необходимость каждый день командовать рабами сделала из него лидера. Амир Ильяс впервые подумал, что он воспитал достойных мужчин, воинов и правоверных. Хвала Аллаху, что он не призвал его к себе раньше…
– Приготовь и себе.
Сын ушел на кухню, а амир Ильяс с мучительной тоской начал подбирать слова к тому, что он должен был донести до сына. Как это сделать? Какими словами? Что сказать ему, чтобы не разрушить его веру в Аллаха Всевышнего? В справедливость? В джихад как единственный верный способ приблизиться к раю? Поймет ли он, что надо верить, даже если другие не верят. Делать, даже если другие уклоняются.
Сын принес еще чая, чайный прибор и на всякий случай лепешку.
– Сядь! – Отец показал ему на место напротив себя. – И налей мне чая. И себе тоже…
Абдаллах сделал все, как сказал отец. Чай он подавал правильно – сначала трижды перелил из чайника в чашку, потом налил меньше половины и предложил отцу. Несмотря на суровые нравы и дикость высокогорья, амир Ильяс воспитывал в сыновьях обходительность, учил традициям, чтобы, спустившись с гор, они не были дикарями.
– Ты все сделал правильно, – сказал амир Ильяс.
– Все, как ты меня учил, отец…
– Да, все, как я тебя учил.
Амир Ильяс смотрел на своего сына и не видел в его глазах ничего, кроме послушания и обожания.
– Готов ли ты выслушать очередной мой урок?
– Ты знаешь, что готов, отец.
Амир отхлебнул чая.
– Это хорошо. Ты знаешь, что я был в городе.
– Верно, отец. За тобой приезжали на мотоцикле.
– Но я был не только в городе. Я был в Папском вилайяте. Знаешь ли ты, что там происходит?
– Я там никогда не был, отец.
– Да, ты там никогда не был, хвала Аллаху…
Амир показал, чтобы сын долил чая в его пиалу. Как сказать, как?!!
– Я был там не далее чем два дня назад, – сказал амир Ильяс, – и глаза мои ослепило богатство тех мест. Ты должен помнить из хадисов – пророк Мухаммед, саляху алейхи уассалям, не имел ничего сверх того, что ему нужно было для жизни. Он строго-настрого приказывал не уподобляться мушрикам и не наедаться досыта.
Абдаллах во все глаза смотрел на него.
– …В Папском вилайяте я увидел людей, которые наедаются досыта. Людей, которые наедаются досыта так, что их обширный живот клонит их к земле и они не могут даже совершить поклон, когда это необходимо.
– Но как же тогда они совершают намаз, отец?
– Возможно, они считают себя больными и делают намаз лежа, – горько усмехнулся амир Ильяс, – они могут и такое.
– Они отступники, да, отец? Мунафики?
– Нет, это уважаемые всеми люди, амиры. Хуже того, с некоторыми из них я был знаком в те времена, когда ни у одного из нас не было ничего своего, кроме автомата, рюкзака и той одежды, которая была на нас. Мы тогда и не искали другого имущества себе, для джихада этого было достаточно…
…
– Что ты думаешь о таких людях, сын?
– Они отступники, – сказал Абдаллах, – они те, кто вышел из ислама…
Амир Ильяс покачал головой.
– Выслушай, что я тебе скажу, сын. Выслушай и попробуй понять меня. Ты знаешь, что такое мурджиизм. Мурджииты говорят, что никто не вправе судить человека, кроме Аллаха Всевышнего, и никто, самый авторитетный богослов и ученый не имеет права выносить суждение о человеке, если он это делает, то придает Аллаху сотоварищей. Клянусь Аллахом, я считал до недавних дней, что мурджиизм есть лишь способ оправдания греха и избежания наказания за него. Но теперь я начинаю думать, что мурджиизм – возможно, единственное, что может уберечь нашу умму от усобицы, распада и гибели.
…
– …те люди, о которых я говорю, люди из Папской области, построили себе дворцы, каждый из которых больше, чем тот, что построил себе т’агут. Ты был маленький, когда мы видели один из таких дворцов, мы даже жили в нем. Помнишь?
Дворец, о котором шла речь, был дворцом Кохи Милат в Душанбе, они жили там одно время. Тогда была еще жива Заира.
– Немного помню, отец. Там было золото.
– Да, там было золото. Там было золото, которое не успел вывезти т’агут. Золото, которое было полито кровью мусульман. Во дворцах в Папской области золота еще больше.
– Но как они могут, отец!
– Могут, – сказал амир Ильяс. – Видишь ли, в Коране сказано, что любой, кто вышел на пути Аллаха, кто сражался на пути Аллаха, уже будет спасен, а тот, кто пал шахидом на пути Аллаха, тот попадает в пределы рая сразу. Видимо, те, кто живет во дворцах, решили, что джихад в день Суда перевесит все их остальные грехи. Они делали джихад против неверных, но они забыли, что самый главный джихад, который надо вести каждый день, – джихад против себя самого. И этот джихад даже более важен. Понял?
– Да отец.
– Надеюсь, что понял.
Отец разломил лежавшую между ними лепешку и протянул сыну кусок как равному. Раньше он никогда так не делал.
– Я говорю это потому, что чувствую: скоро я предстану перед Аллахом Всевышним, чтобы дать ему отчет в своих делах.
– Нет, отец!
Амир Ильяс строго посмотрел на своего сына.
– В этом нет ничего плохого. Аллах свидетель, я много раз искал смерти на поле джихада, но, видимо, был недостаточно усерден в этом. Или чем-то разгневал Аллаха. Аллах Всевышний оставил мне жизнь, чтобы я жил и увидел своими глазами то, что я вижу теперь. Это наказание, и я молю Аллаха, чтобы он избавил меня от этого наказания.
