Дмитрий Лекух - Черные крылья Бога
– Хорошо, – задумывается о чем-то своем, потом морщится, будто сожрал что-то кислое. – Тогда мы проведем тебя сквозь Дикие земли.
Развернулся и пошел себе вперед.
Неспешно так.
Походочкой совершенно уверенного в себе человека.
Я ему даже позавидовал.
Ничего не оставалось, как скомандовать в шлемофон возобновление движения.
Я почему-то знал, что он мне больше ничего не скажет.
И не ошибался.
Потому что следующим, кто со мной заговорил, был православный священник.
– Передай своим, – басит. – Если на вас снова нападут, не стрелять. Это без толку. Их можно взять только голыми руками. Или, в крайнем случае, – в ножи. Жаль, что у вас нет арбалетов.
Я обрадовался.
Ага, парни, а ведь вы тоже не все знаете.
– Арбалеты-то у нас есть…
Поп поднял рясу и почесался где-то в районе задницы.
Потом спросил деловито:
– Болты железные?
– Да шут их знает. Похоже – стальные. Шахтерская работа.
Шедший метрах в двухстах впереди раввин вытянул вверх руку с поднятым вверх пальцем.
Поп тоже заметно повеселел.
– Передай тогда, пусть свои пукалки прячут. Порох вам еще сгодится. Но не здесь. А подземный самострел – вещь добрая.
Я не нашел ничего лучше, как передать приказ по команде.
Интересно, как эти трое между собой на таком расстоянии общаются? Тоже через наушники?
Или мысли друг у дружки читают?
Спрашивать, я знал, бесполезно.
И все-таки спросил.
– Да зачем тебе это, человече? – поп удивился настолько, что даже конец бороды своей прикусил. – Все равно так, как мы, – не сможешь…
Н-да…
Лучше бы не спрашивал.
…Они напали сверху.
Ссыпались с вершины холма.
И было их даже не двадцать.
И не тридцать.
Сотни полторы грязных, жилистых оборванцев с развевающимися по ветру длинными сальными волосами.
У некоторых патлы были почему-то заплетены во множество мелких косичек.
Эдакие любители анаши, рома и регги.
Ямайка-клаб.
Только почему-то жутко агрессивные.
Я думал, Тройка будет драться вместе с нами.
Или там, к примеру, испепелит их молниями.
Или заморозит.
Я уже не сомневался, что эти ребята действительно повелевали какими-то странными силами.
Но они просто взялись за руки, запрокинув головы вверх.
И закричали.
Точнее, завыли – это наиболее близкое из всех возможных определений.
Пространство вокруг залил ровный, абсолютно безжизненный свет, и мы перестали отбрасывать тени.
Кроме шуток.
Свет, казалось, обтекал фигуры людей, джипы, оружие.
Двигаться в нем было непривычно.
Как в молоке.
Это, кстати, тоже не шутка.
Сопротивление воздуха возросло, словно мы вступали в подводный бой.
Только без аквалангов.
Хоть дышалось, слава Богу, нормально.
Мы их встретили залпом из арбалетов. Кто успел перезарядить – не одним.
Потом сошлись в рукопашную.
…Реальный бой, я уже, кажется, говорил об этом, – короток и жесток. Но нет ничего более жесткого, чем рукопашная.
Грудь в грудь.
Нож в нож.
Глаза в глаза.
Они проредили нас почти что на треть.
Но и сами полегли.
Все.
Я мог гордиться своими ребятами.
И павшими, и живыми.
Они хорошо делали свое дело…
…Я сидел на каменистой неласковой земле.
Жутко хотелось курить, но сил залезть в карман за сигаретами просто не было.
А рядом, широко раскинув руки, лежал нелепый узкоглазый толстяк в смешном железном колпаке.
Так получилось.
– Ну что, даос, – мне почему-то очень хотелось захотелось выговориться.
Причем немедленно.
Хороший разговор у нас с ним начинался.
Если б не эти уроды…
– Вот и кончился твой Путь, – все-таки дотягиваюсь до пачки со скрученными вчера Машкой папиросами. – Знаешь, старый пень, а ведь, наверное, это и вправду здорово – пить зеленый чай с мудрым собеседником на чистой лужайке перед бумажным домом…
Я взял его за руку.
Она была теплой.
Слабо прощупывался пульс.
Он еще не умер.
Но умрет.
Я знаю, как это бывает…
Он неожиданно приоткрыл глаза. С трудом сфокусировал зрачки и поманил меня взглядом.
Я наклонился.
– Запомни… мальчишка… путь… не кончается… если… он… в тебе… И… чистота реки… зависит… только… от чистоты… взгляда… Понял?
Я кивнул.
Мне почему-то очень хотелось ему верить.
Но все равно как-то не получалось.
Неожиданно мне на плечо легла чья-то рука.
Я оглянулся. Поп.
– Бань Го знал, что уйдет. Познавший Путь знает и об остановках в Пути. Вели грузить тела на машины, капитан, из злых земель надо уходить засветло. Ночью нам с местными не справиться…
Я кивнул в сторону толстого даоса:
– Что с ним? Ран-то вроде нет…
– Переутомление. Он был очень стар. Родился еще во времена Мао Цзэдуна. Если тебе это что-то говорит.
Я снова кивнул.
Мне – говорило…
…Мы должны были успеть.
Потому что были живы Красотуля, Гурам и Веточка.
Потому что в двух шагах от меня злобно шипел и матерился, баюкая сломанную руку, Чарли.
Потому что чуть дальше что-то тихо обсуждали Вожак с Матвеем, а угрюмый Андрон методично добивал оставшихся в живых раненных и обездвиженных оборванцев, деловито перерезая им глотки именным серебряным кортиком.
Потому что были живы эти странные священник и раввин и потому что рядом со мной умирал Познавший Путь Бань Го.
Пока мы в пути – мы живы.
А цель?
А что цель?
Цель, в сущности, – ничто…
…Они нападали на нас еще трижды.
Но это было уже не то.
По крайней мере, даже до рукопашной не доходило.
Священник и раввин брались за руки, и мы просто расстреливали нападавших из арбалетов.
Видимо, главные силы были уничтожены во время первой схватки.
Ближе к вечеру дорога, если это безобразие можно так назвать, уперлась в широкую полноводную реку.
В Дон.
Городок, лежащий у переправы, был разрушен до основания. Мост, на удивление, – цел.
И даже никем не охранялся.
Мы переправились безо всяких приключений и постарались уйти как можно дальше от этого кошмара.
Несмотря на страшный день и смертельную усталость, шли, даже когда стемнело.
В темноте переправились еще через одну реку, Матвей сказал название. Смешное такое.
Сал, кажется.
Умотались, как последние сволочи.
Тем не менее, лагерь для ночевки я приказал выстроить как можно более основательно.
Мы даже окопчики отрыли.
Полного, между прочим, профиля…
…Когда заходило солнце, глядя на его прощальные лучи, умер Бань Го.
Спокойно так умер.
Скрестил руки на груди и перестал дышать.
Я ему завидовал.
А потом…
…Потом они ушли.
Священник, раввин и Андрон.
Он так решил.
Сам.
Просто подошел и сказал, что уходит с Тройкой.
Это теперь его жизнь и его Путь.
Может, кстати, и правильно…
…А мы – остались.
Достроили лагерь, разбили палатки, я утвердил график и места размещения дозоров.
Мы выпили водки.
И уснули.
У нас был трудный день.
И завтрашний, чует мое сердце, не обещал быть легче.
Такие дела…
…Судя по тому, что ночью на нас никто не напал, мы все-таки ушли достаточно далеко.
Я объявил дневку.
Нужно было привести в порядок живых и похоронить мертвых.
Так что весь день мы чистились, скреблись, перевязывали раны и рыли могилу для ребят.
Одну на всех.
Их было слишком много.
Гурам со своими парнями натаскали камней и сложили маленькую пирамидку.
Простите нас, мужики.
Мы, живые, всегда виноваты перед мертвыми. Такова природа самой жизни.
Я нарвал диких зеленых яблок и положил сверху.
Мне почему-то казалось, что Бань Го должен был любить зеленые яблоки.
И ребятам хуже не будет.
Уже не будет.
Точно.
Не знаю…
Вечером снова выпили водки.
Помянули.
Это уже, сука, стало входить в систему.
Говорить не хотелось, поэтому разошлись спать…
…К вечеру следующего дня мы встретили казачий разъезд.
Они просто стояли и смотрели.
Стройные лошадки, не чета злобным уродцам атамана Голубя, перебирали тонкими мускулистыми ногами, качали точеными мордами, встряхивали спутанными гривами, всхрапывали.
Наверное, им было страшно.
А может, и нет.
Хозяева их, по крайней мере, нас точно не боялись.
Я дал команду в дужку шлемофона.
По общей.
Колонна встала.
Веточка доложился, что чуть дальше – еще один разъезд, потом – блокпост и сама станица.
В станицу разведчики не пошли, разумно решив, что это, наверное, невежливо.
Нам с этими ребятами дружить надо.
Что, разумеется, не помешает его, Веточкиным, снайперам взять всех троих с перерывом в полсекунды.
Так что можешь идти, капитан.
Договариваться.
Ежели что, ситуация под контролем.
Я сказал Веточке спасибо.
Он, по-моему, даже поперхнулся, бедный.
Так-то.
Меньше выеживаться надо.
Капитан уже в порядке.
А то в следующий раз благодарность вынесу.
