Дэвид Герролд - Бойня продолжается

Это объясняет, почему животные часто впадают в ступор, обвиваясь друг вокруг друга, когда встречаются с новой или экстраординарной ситуацией. Это явно защитная реакция. Свиваясь вместе, отдельные особи защищены, пока они вырабатывают новые ответы на незнакомую ситуацию.

Потом наконец я выключил запись, и изображение на всех экранах исчезло.

Я откашлялся, прочищая горло.

Аудитория снова сосредоточила внимание на мне.

- Мы исполнили не ту песню, - спокойно констатировал я, обводя взглядом зал. - Это была моя ошибка, но…

Я очень тщательно взвешивал свои слова, памятуя о микрофоне передо мной. Все сказанное шло прямо в эфир, и то, что я собирался сказать, тоже пойдет туда.

- Но, - продолжал я, - если нам суждено было ошибиться - если мне суждено было ошибиться, - это разумная ошибка. То, что случилось с мандалой Коари, научило нас тому, чего мы никогда не узнали бы другим способом. - Я взглянул на Лиз. Она одобрительно кивнула, и я продолжил: - Можно предположить, что каждое гнездо имеет свою собственную, отличающуюся от других песню. Это нагляднейшим образом продемонстрировал тот ужас, что разразился внизу. Мы вторглись в гнездо с чужой песней. Некоторые черви восприняли ее как свою собственную. Другие - нет. Мне кажется, видеозаписи говорят сами за себя. Механизмы этого феномена… должны еще изучаться некоторое время. Э… я хочу сказать еще кое-что, а потом кто-нибудь продолжит информацию.

Во-первых, если каждая мандала имеет свою собственную характерную песню, тогда, как мне кажется, пределы ее возможного роста ограничиваются приближением к территории другой мандалы. Если исходить из виденного, война между гнездами будет такой… - я покачал головой, - что ее невозможно представить. М-м. В Коари до сих пор работает несколько мониторов, а над остатками мандалы летают птицы-шпионы. Э… - Я заколебался. Мне действительно было невыносимо произносить это вслух. - Э… бойня продолжается до сих пор.

Послышался недоверчивый ропот. Я неохотно кивнул и зажег изображение на настенных экранах.

Хотя каждый из нас ненавидел заражение за то, что оно принесло нам, нашей планете, нашей цивилизации, мы все-таки сохраняли глубоко запрятанное внутри уважение к врагу. Может быть, это связано с унаследованным священным отношением к жизни в целом, как бы она ни проявлялась. Может быть, в нас говорила любознательность, может быть, наш антропоморфизм, благодаря которому мы отождествляли себя со всеми живыми существами, а возможно, даже и любовь. Что бы это ни было, подобное бессмысленное и ненужное самоубийство произвело на всех тяжелое впечатление.

Как бы странно это ни прозвучало, мы, по сути, с уважением относились к сложности и удивительности этой загадочной экологии - ее невероятной плодовитости и замысловатой конструкции партнерств и симбиозов, захлестывающих нашу планету. Мы могли убивать их всеми доступными нам способами, но не могли это делать без сожаления. Теперь мы знали нашего врага достаточно хорошо, чтобы уважать его. Мы убивали их - и одновременно скорбели по ним.

Изображения на экранах говорили сами за себя, но для тех, кто следил за нашей работой по сети, я давал краткие пояснения.

- Уцелевшие черви уничтожают все вокруг. Друг друга. Дома, загоны, сады. Туннели под землей. Они не останавливаются, занимаясь этим всю ночь и все утро. Ярость людской толпы иссякла бы через час или два. А черви… просто продолжают. Все в Коари просто… сошло с ума. Вчера я высказал предположение, что песнь гнезда - это способ настраиваться и программировать поведение. Ну… это, возможно, и есть реальное тому доказательство. Черви Коари ведут себя так, словно все одновременно перепрограммировались на сумасшествие. Думаю, что убийства и разрушения не закончатся до тех пор, пока последний хторр не умрет от перенапряжения. Я не осмеливаюсь предположить, что произойдет с мандалой Коари потом, сможет ли она возродиться. Мы даже не в состоянии решить, что от нее останется. М-м…

Я еще раз взглянул на Лиз, и она снова кивнула.

- М-м… теперь самая сложная часть, и я заранее прошу прощения за…

Я замолчал. Потом заставил себя сделать большой глоток холодной воды.

Этому фокусу научила меня Лиз, а она переняла его у доктора Зимф. Когда сомневаешься, пей воду, но только в том случае, если можешь держать ноги скрещенными четыре часа подряд. Ведь никогда не знаешь, сколько протянется совещание.

Я набрал в грудь воздуха и снова поднял лицо к аудитории.

- То, что я собираюсь показать вам, особенно ужасно. Это касается людей. Если кто-то чувствует, что не выдержит, прошу покинуть зал сейчас. То же самое относится и к следящим за нашим заседанием по сети. Это очень страшные кадры.

Я подождал. Никто не пошевелился. Конечно же нет. Они никогда этого не сделают. Вздохнув, я включил следующий набор изображений. И звук тоже.

Раздались испуганные и потрясенные вздохи. И крики: "О господи, нет!…" и "Ради всего святого, выключите это!". Кто-то рыдал. По залу метались безумные стоны. Я не мешал. Это сделали мы. И должны были увидеть последствия. Я это сделал. И должен был встретиться с этим лицом к лицу, здесь и сейчас, перед Богом и всем миром. Люди умирали из-за моего приказа.

Я мог смягчить впечатление от гибели червей, утверждая, что мы допустили разумную ошибку. И это сошло - хоть в какой-то степени. Но теперь оправдаться нельзя.

Лиз взорвала два ядерных устройства над мандалой в Скалистых горах.

Зная, что в лагере червей живут люди, зная, что они обратятся в пепел, она тем не менее полетела на задание. Она сама вызвалась. Но там была война. Мы верили, что люди, жившие в хторранских гнездах, ренегаты. Верили, что они сами отказались от своей человеческой сущности. Мы верили, что они заслуживают смерти. Но независимо от того, во что мы верили, их смерть все равно причиняла боль. И Лиз плакала в моих объятиях много дней спустя.

Несколько месяцев ее мучили ночные кошмары, они повторялись до сих пор. И у меня тоже.

Но только сейчас, сегодня, сию минуту, я начал наконец понимать, какую она испытывала боль. По крайней мере, уничтожить то гнездо ей приказало правительство. Мне не приказывал никто. Вчера я, по-видимому, хотел уничтожить эту мандалу. Пошел бы я на это, зная, что там живут люди? Решил бы я уничтожить ее, если бы знал, как все произойдет? Принял бы снова такое же решение?…

Черви врывались в загоны - одни пасти и ярость. Они сбивали людей с ног и глотали. Маленькие коричневые люди были беззащитны перед ними. Дети кричали от страха. Матери пытались их заслонить. Мужчины пытались сражаться.

Все напрасно. Все умерли. Черви поглотили всех. Потоки крови. Сгустки…

Картины сменялись на стенах молчаливым обвинением.

Я стоял за трибуной повесив голову от стыда и позора. Я ждал невероятного крика, указующих на меня пальцев, лавины обвинений и проклятий.

Но ничего подобного не последовало. Ужас пересилил все остальное.

Только Лиз встала. Она медленно подошла ко мне с такой нежностью, что я чуть не разрыдался. Мягко положила руку мне на плечо и прошептала:

- Ты не мог этого знать, Джим.

- Я должен был знать, - сказал я. - Я же считаюсь экспертом. Помнишь?

Она сжала мою руку, другая ее рука лежала на моем плече.

- Я знаю, что ты чувствуешь. Не буду говорить, что это не твоя вина. Ты все равно не поверишь. У меня нет слов, которые хоть что-нибудь изменят.

Могу только сказать, что… разделяю твою боль.

Я наконец позволил себе взглянуть на нее. Сине-зеленые, как море, глаза были полны слез. Сочувствие этой женщины потрясало. Даже испытывая невероятную боль, я не мог не порадоваться, как мне повезло. Она протянула руку и большим пальцем стерла слезы с моих щек.

- Ч-ш, - прошептала она. - Все хорошо. Ты не одинок. Я положил свою руку поверх ее.

- Я не заслуживаю тебя.

Она улыбнулась воспоминанию. Однажды мы уже обсуждали это.

- Нет, конечно же нет. Я - подарок. И ты тоже. - Она до сих пор помнила свои слова. Спустя минуту Лиз спросила: - Ты будешь продолжать?

Мое горло болело. Было трудно говорить. Но я кивнул. Да. Я должен продолжать. Должен закончить. Поэтому я кивнул, не в состоянии выдавить ни одного слова.

- Хорошо, - улыбнулась Лиз и вернулась на свое место.

Иногда люди меня удивляли. Они решали вопросы жизни и смерти, не испытывая при этом, как мне казалось, никаких эмоций. Дядя Аира, например.

Как он справлялся со своей болью? Если он не ощущал ее, то не был человеком и не имел права нести такую ответственность. А если он испытывал боль, то как ему, господи, удавалось скрывать это?

Но, с другой стороны, необходимо помнить… что все сошли с ума. Мы все сумасшедшие уже много лет - с того момента, как разразились первые эпидемии.

Похожие книги на "Бойня продолжается", Дэвид Герролд читать полностью, без сокращений.

Дэвид Герролд - Война против

Дэвид Герролд - День проклятья

Дэвид Герролд - Сезон бойни

Дэвид Герролд - Дело человека

Дэвид Герролд - Ярость мщения