Николай Берг - Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов
Витька задумался.
Ирка осторожно предложила пока отсидеться в доме.
– Вон Питер в блокаде девятьсот дней прожил.
– Дура. Его снаружи все время спасали. Нас кто спасать будет? Сама ведь знаешь. Жратвы нет. Воды нет. Патронов кот наплакал. И что мы тут высидим? Нет, женушка. Придется рискнуть. Есть что возразить?
Возразить Ирке было нечего. Да и неохота была возражать. Хотелось выбраться отсюда, и как можно скорее. И желательно живой. Очень желательно.
Крокодил смотрит на меня и улыбается.
– Но ты особо не заморачивайся. У вас, лекарей, вообще мозги набекрень, давно убедился. Как это вы сами называете… Сейчас, на языке вертится… А, вспомнил – профессиональная деформация. Ты-то еще ничего, почти нормальный. А ваша эта мадама в некролаборатории… Я ее побаиваюсь, честно признаться. Мало чего побаиваюсь, а вот она, того, настораживает.
– Странно от тебя такое слышать.
– Ничего странного. Я простой солдапер, вечный рядовой. Да, повоевал, да, повезло несколько раз. Резались с чеченами, а до того с грузинами. Потом с ними же водку пил, когда война кончилась. Понятно, не с теми, кто в войне зверьем себя показал, тут как бы все ясно. Но вот чтобы с живыми мертвецами так работать – свихнуться проще, честно.
– Знаешь, мне-то как раз ее действия понятны. Как ты воевал, меня больше пугает. А уж то, что ты потом с врагами водку пил, тем более.
– Серьезно? Так это ж просто. Вон в Америке даже взрослые мужики письками меряются. У нас такая дурь не принята, но свои мерилки тоже есть. На кулаках в школе дрался?
– Ну было.
– Так и здесь ровно то же. Только когда государства «меряются письками», шерсть летит большими клочьями. Либо ты давишь, либо тебя давят. А середины для государства нету, не бывает. Только либо ты, либо тебя. Потому если ты слабый, то давить будут тебя. И чем ты слабее, тем тебе гаже придется. Все просто. А враги… Если враг был тоже просто солдатом, то мы с ним язык общий потом найдем. Жить-то по соседству так и так придется.
– Потому что одинаковые солдаты?
– Сдурел? С чего это одинаковые?
– Ну просто попадалось часто последнее время, что все одинаково страдают, сидя в окопах, одинаково тоскуют по близким и одинаково это самое…
– Вот уж ты чешуи настриг. Никак не одинаковы. Заруби себе на носу. Мы – хорошие, добрые, порядочные и всегда правы. А враги – сволочи и мерзавцы. Именно поэтому они нам и враги. И уж если они первые начали войну, первыми стали стрелять – все они виноваты во всем. Они нам ни разу не чета. И потому так и должно в голове стоять: мы – хорошие, они – плохие. Кто начинает это оспаривать, тот тоже враг. Только худший – его не подстрелишь и на мину не загонишь. Те, с кем ты перестреливался, в этом плане порядочнее получаются, своими шкурами отвечали. Вот когда ты у врага отбил охоту воевать и он скис и сдался, тогда можно его опять за людей считать. Потому после войны с ними можно пить водку. Как-никак соседи.
– Больно уж детский подход получается.
– А дети – самые честные люди. Они потом только взрослеют, умнеют и становятся лживее и подлее. Ладно, спасибо, пособил отдежурить. Заходи, если что.
Крокодил встает, передает повязку хромоногому мужичку в футболке с залихватской надписью «Уж если маленьким не помер, большого фиг меня убьешь» и отправляется по своим делам.
Меня сильно разморило от пива и солнышка, но дела и у меня есть, так что отдираю себя от лавки и иду домой.
Щенок самозабвенно дрыхнет, хотя пива и не пил. На кухне горестно сидит кот, печально смотрящий на сосиску в его миске. На его морде написано что-то среднее между оскорбленной невинностью и униженным благородством. Когда он переводит свой одинокий глаз на меня, мне становится стыдно. Тут же это чувство усиливается вдвое, потому что меня разбирает смех. Сосиска отвратительного химического розового цвета напоминает мне почему-то силиконовый фаллоимитатор. Причем унизительно убогого размера. И горе кота приобретает комический оттенок.
Котяра чутко понимает, что я не настроен его потчевать. Окинув меня презрительным взглядом, шкандыбает к себе под стол. Вот ведь артист – так хромает, словно у него вообще одна нога, а не три. Все еще хихикая, заваливаюсь к себе в комнату.
Тут же стучится соседка и заходит.
– Чай пить будешь?
– Тащи! – разрешаю я.
– Момент! – И она исчезает за дверью.
К слову, принарядилась она, халатик какой-то такой, игривый, те самые туфли-лодочки. Откуда что берется, я как-то подсознательно ее такой не представлял.
Интересно, а куда она то самое офигительное платье дела?
Чай на подносе с симпатичной жостовской росписью свежий, крепкий. Интересно, с чего это такое обхождение?
– И о чем вы так с этим стариканом беседовали? – пускает пробный шар Надя.
– С каким стариканом? – удивляюсь я.
– Ну этот вояка, за детьми который присматривал.
– Крокодил? Так он не сказать чтоб старый. Седой, да. А так – о чем болтают мужики? О политике, разумеется.
– Вот уж не подумала бы. И что там с политикой?
Мне кажется, что моей собеседнице совершенно безразлично, о чем мы там трепались, – она явно хочет что-то спросить, причем так ей это сделать охота, что попытки скрыть чес любопытства смешно смотрятся. Но раз спрашивает, чего ж не ответить.
– Да разговор шел о том, что вот все граждане будут иметь и носить оружие, да и о том, что военщина сейчас в руководстве полезна. Что-что, а пару вещей точно знает и самый тупой военный. Первое: взвод слабее полка, а дивизия слабее армии. Второе: чем у тебя больше подчиненных, тем красивее твои погоны, шире лампасы и слаще жизнь. Именно потому пока власть военных вполне себя оправдывает – они будут работать на собирание уцелевших. Ну а дальше видно будет. Вроде бы как Змиев собирается часть прав и еще больше обязанностей свалить на городского голову, как бы и выборы скоро будут, как только с критериями гражданственности разберутся.
Пока я размеренно и внушительно растолковываю эти жемчужины мудрости, Надя проявляет растущее нетерпение. Решаю, что не стоит перегибать палку и излишне морочить голову, затыкаю фонтан красноречия. Так и есть, дождавшись с явным нетерпением конца словес, медсестричка задает интересующий ее вопрос:
– Слушай, а откуда ты взял эти бокалы?
– А я тебе не скажу.
– Это почему же? – искренне удивляется она.
Ну да, нашла простофилю. Сейчас я буду ей скучно рассказывать, что купил хрустальки у нищего старичка, алчущего упиться кефиром? Нет, это просто физически невозможно. Я же вижу, что ей сейчас нужно маленькое чудо, а не бухгалтерский отчет о расходах на мероприятие. Потому либо я плохо знаю женщин, либо без таинственности и романтичности не обойдешься. Хотя вообще-то женщины существа многозначные, зачастую черт их и то не поймет, да и практичность у них стержнем натуры стоит, ан все равно никак без романтичности не обойдешься.
Потому я напускаю на свою физиономию таинственно-мрачный вид, показываю собеседнице руку, потом свожу вместе кончики пальцев, отчего кисть становится похожей на клюв, и, многозначительно подняв вверх указательный палец другой руки, делаю старый студенческий трюк. Внимательно смотревшая на указательный палец Надя взвизгивает и подпрыгивает. А всего-то навсего приставил сведенные пальцы к розовому круглому колешку и быстро растопырил их, так что они веером скользнули по нежной коже. Черт его знает почему, но очень щекотно от этого человеку.
Смеемся. Но она продолжает настаивать.
Черт, надо срочно придумать что-то не слишком отходящее в сторону от правды, не слишком заумное и не очень загадочное. И чтоб романтично еще было. Ничего в голову не приходит, надо тянуть время и быстро сплетать былину. А, чего тут мудрить, надо ответно озадачить.
– Ну ладно, расскажу. Но только после того, как объяснишь, откуда у тебя такое платье офигительное взялось.
Надя смущается и даже немного краснеет.
Вот уж чего не ожидал.
– Ты только не смейся.
– Не буду, что ты!
– Нам на домоводстве в школе учительница показывала, как из куска ткани одежду сделать быстро. Всякие сари, туники, тоги и прочее. И такое платье потом тоже показала, дескать, вы уже старшеклассницы, вдруг пригодится.
– Погоди, погоди… Это что, просто кусок ткани?
– Ага. И две булавки. Главное – складки так уложить, чтобы смотрелось. Это ко всей такой одежде относится. И материал должен быть подходящий. Чтобы ниспадал и складки были декоративны.
– Все равно ничего не понял.
– Да господи, просто же все. Кусок тонкой ткани пропускаешь между ног, концы скрепляешь булавками на плечах. Ну и чуть складки расправить. Сари или тунику куда сложнее делать, но я и их смогу. Тогу, – тут Надя задумывается и что-то прикидывает, – тогу, пожалуй, нет, не помню. Теперь ты давай, рассказывай же, наконец!
– Что, просто кусок ткани?
– Вся одежда – просто кусок ткани. Если хочешь, я тебе потом сари покажу. Или буду в тунике ходить. Ладно, я условие выполнила. Теперь твоя очередь. И кстати, ты сегодня водишь.
