Сергей Малицкий - Треба
— Вранье, — прошептала Арма. — Все вранье. Как картинка, намалеванная на доске. Озимые в зерно должны только через полтора месяца выйти, а тут они вот-вот осыпаться начнут. Да и трава в пояс. Откуда?
— Картинка — не картинка, — оглянулся Кай, — но уже то хорошо, что не одеяло, из-под которого всякая пакость выпрыгнуть может. Все на виду, и ладно.
— Далеко ты проходил? — спросила Арма.
— Вот. — Кай прищурился, протянул руку вперед и показал на торчащие над лесом скалы. — Дальше тех камешков не забирался. Можно было расстараться, но почувствовал, что один не дойду. Да и пополз морок, в клочья начал рваться, крови захотел.
— Почему Наршам послал воинов, а не приказал убить нас в поселке?
— Не знаю, — ответил Кай. — Может быть, он только соглядатаем поставлен здесь, на самом краю долины? Не здесь его оборона? Думаю об этом. И всякий раз вспоминаю, что вот эти двенадцать сиунов — созданы богами. Они их тени, охранители. Понятно, что боги не собственное узилище создавали, а недолгую защиту творили, но коли уж она затянулась, должна была проявиться не только их глупость, но и мудрость. А мудрость в том, что не только враг может прийти к ним через долину. А я пока вижу только глупость. Уничтожить готовы любого, не разбирая. Понимаешь? Поймешь, когда Паттар явит себя.
— Когда он явит себя? — спросила Арма. — И как?
— Ну вот, — рассмеялся Кай. — Ты мне свои слова говорить не хочешь, а от меня слов ждешь? Увидишь сама. Спугнуть боюсь его. Вдруг не сделает того, что должен? Где его потом ловить? И как? Тару! — окликнул зеленоглазый охотника. — Веревка-то еще есть у тебя?
— Есть веревка, — сдвинул брови старик.
— Понадобится, — кивнул Кай. — После полудня, ближе к вечеру понадобится.
Дорога между тем продолжала виться между деревеньками и хуторами, и словно не было в этом краю ни палхов, ни лапани, что явно должны были где-то разыскивать обидчика Меченого, Сарлата-то добрался до Танаты. Но и Сарлаты не было видно, ни следов его, ни еще кого, кто пробрался в долину через Ледяное ущелье. Да и мертвые воины, что прошли по дороге перед отрядом, вроде бы тоже исчезли. Ближе к полудню дорога так и вовсе нырнула в светлую рощу, затем оказалась уже и не только дорогой, но и деревенской улицей, на которой шумел какой-то праздник, потому что всюду стояли столы со снедью, и лилось вино, и пелись песни, и дудели дудки. И селяне и селянки один за другим подбегали к отряду и тянули, тянули путников за рукава, приглашая разделить празднество, а то и остаться, хоть на месяц. Арма оглянулась и сама не сдержала улыбку, такая вдруг тоска ей почудилась в глазах того же Шалигая. Черноглазая девчушка подбежала к Каю с кувшином и чаркой, плеснула вина. За ней поспешили ее подружки — у кого такой же кувшин, у кого теплая выпечка, у кого золотистый, запеченный в чугунке куренок.
— Что тебе заплатить за вино? — спросил Кай.
— Поцелуй, — вспыхнула румянцем селянка. — Но раз остаться не можешь, то не в губы, а в щеку.
Поцеловал девчонку зеленоглазый в щеку, выпил чарку, вернул ее, похвалил вино, дальше зашагал, а Арма вдруг почувствовала странный укол в сердце, но подумать не успела об этом, потому как и к ней подбежал молодой паренек, сунул в руки ароматный пирог с ягодой и бросился бежать, покраснев ярче ягодного пирога. Не в силах сдержать улыбку, Арма вновь оглянулась и разглядела тут же и счастливого, зацелованного Шувая, на плечах которого сидела чуть ли не дюжина ребятишек, и недоверчиво улыбающегося Усануву, и странно притихшую, на глазах становящуюся прежней красавицей Илалиджу, и всех спутников зеленоглазого, одаренных и пирогами, и вином, и, главное, радушием.
— Яда не могло быть в этом вине? — спросила Арма Кая, принюхиваясь к аромату пирога, когда деревня осталась позади, и даже Шувай спустил с плеч детвору, которая помчалась обратно в деревню, сверкая пятками.
— Яд был, — обернулся Кай, но тут же засмеялся. — Но не тот, о котором ты подумала. Другой яд. Искушение радостью и теплом. Уютом и добротой. Самый опасный яд и самый действенный.
— И какой же сиун это придумал? — прошептала Арма.
— Не знаю. — Он пожал плечами. — Мало что знаю, скоро предел, дальше которого я не ходил. Но думаю, что придумать подобное способен был каждый, но по настроению — только твоя мать. Точнее, сиун твоей матери. Ты заметила, как солнечно было в деревне? А ведь твоя мать — Хисса — богиня солнца, любви, рождения. И сиун ее — солнечный свет. Или забыла, как она уходила в Зене пятнадцать лет назад?
Арма остановилась, замерла, борясь с искушением побежать назад, чтобы бродить между этих добрых людей и искать, искать родное лицо.
— Мою мать звали не Хиссой, — сказала она, надувая губы. — Это ты назвал ее Хиссой. Она же была тенью Хиссы. Пеплом. В Зене ее звали Таваной. Послушай. А если она и вправду там, в деревне?
— Пошли. — Он взял ее за руку. — Там даже сиуна ее нет. Это только прикидка. Нас испытывают, понимаешь? Ничего, поймешь. Скоро. Вот поднимемся на холмик перед скалами, за рощей — сразу все поймешь.
За рощей все кончилось. На холм спутники поднимались, весело переговариваясь между собой, прикидывая, что скоро полуденный привал, и вряд ли что может быть лучше, чем присесть на мягкой траве, но на вершине холма разговоры смолкли. Обратная сторона его была мертвой. И все, что увидели их глаза за холмом, тоже было мертвым. Мертвая земля, усыпанная острыми обломками мертвого камня, так что ни прилечь, ни присесть. Мертвые скалы впереди без единого куста, без единого деревца. И почему-то не желтоватое, а серое небо. Замер отряд на гребне, остановился в безмолвии. И Непиш встал впереди в полусотне шагов, оглянулся, словно и сам усомнился, пойдут ли за ним ведомые?
Не сговариваясь, спутники обернулись. И Арма посмотрела назад, вдохнула запах сдобы и печеного мяса, вина и свежести. Взглянула на раскинувшуюся за спиной обильную землю. Впитала все еще доносящийся, едва слышный распев.
— Молотила баба, молотила, а как вымолотила, так и молоток уронила, — в сердцах бросил Шалигай. — Муженек под горячую руку попал.
— Пил, что ли? — переспросил Эша, вызвав грустные смешки, но голос подал Кай:
— И так будет еще не один раз, и не десять раз, а до конца жизни. Кто со мной, идем. Есть на ходу, привала пока не будет.
К полудню, когда отряд миновал безжизненное плоскогорье и начал подниматься, обливаясь потом от жары и сухости, в гору, запахло тленом, и когда Кай, обогнув очередную скалу, остановился, Арма сразу поняла, что впереди препятствие, и сама остановилась, едва не прижавшись щекой к плечу зеленоглазого.
— Вот они, ребятки, — пробормотал Тару. — Однако хорошо, что не с копьями.
Тропа, прежде чем сузиться перед крутым подъемом до пяти шагов, разбегалась за скалою на все двадцать, и именно там отряд ожидали мертвые воины. Вся сотня стояла недвижимо на расстоянии полета дротика. По десять меченосцев в ряду, ряд за рядом, и покрытые пятнами ржавчины клинки в их руках казались еще более ужасными, чем затянутые тканью лица. Непиш, не останавливаясь, дошел до первого ряда, мертвые раздались, оставляя проход, и сомкнулись, пропустив проводника.
— Ушел, — удивилась Теша. — Может, и нас так пропустят?
— Сомневаюсь, — с усмешкой выдохнула Илалиджа.
— Подождет нас с другой стороны, — объяснил Кай. — И правильно, нечего мешаться.
— Однако для него эти мечники что-то вроде придорожных столбов, — заметил Тару.
— Ну, вот и потеха, — потянул из ножен меч Вериджа.
— Снимайте мешки, — скомандовал Кай. — Прорываться бесполезно, эти не отстанут. Будем рубиться.
— А если вернемся в деревеньку? — поинтересовался Шалигай. — Все равно не отстанут?
— Не вернемся, — отрезал Кай. — И луки снимайте, этих протыкать без толку. Или рубить головы, или подсекать руки или ноги.
— А вот это мы еще посмотрим, — прищурилась Илалиджа.
Она взметнула короткий, выполненный из какого-то странного дерева лук, натянула тетиву так, что наконечник длинной, в два локтя, стрелы коснулся стиснувшей ложе ладони, и отпустила. Удар был хлестким. Стрела вошла точно в лицо среднего воина в первом ряду, прошла его насквозь, до оперения, качнула назад и пришпилила к воину, стоявшему во втором ряду.
— Ну как? — усмехнулась Илалиджа.
— И ни звука, — прошептал Шалигай.
Мертвые шевельнулись, первый ряд сделал шаг вперед, задние ряды отступили, увеличивая расстояние. Насаженный на стрелу воин из второго ряда уперся в спину переднего и толчком снял его со стрелы. Из глаза раненого поползло что-то черное, но он безмолвно занял место в строю.
— Я иду первым, — сказал Кай, вытаскивая из ножен серый меч. — Иду по правому краю тропы. За мной Вериджа. Десять шагов сзади, два — левее. За ним на таком же расстоянии Тиджа. Судя по всему, с копьем ты управляешься как с мечом, придется потрудиться. За тобой Шалигай. Не жмурься, хиланец, я видел, как ты ставишь ноги, справишься. Тоже десять шагов назад, два шага левее. Вот и вся тропа. Вторым рядом, — Кай посмотрел на Арму, — ты.
