Александр Санфиров - Начало звёздного пути
Он глядел на князя, а у того на лицо наползала тень неудовольствия.
– Гм, – кашлянул Шеховской, – Александр Христофорович, я предполагал для Николеньки военную службу, – с нажимом сказал он, – а не…
Тут он замялся, а Бенкендорф насмешливо продолжил:
– А не службу у сатрапа царя, душителя свободы и слуги тирана, ты это хотел сказать, мон шер?
– Ну зачем ты так, – обиделся Шеховской, – если бы я не уважал тебя лично, твою службу и не считал ее необходимой для государства Российского, то просто прекратил с тобой знаться. Не обижайся, я не это хотел добавить, понимаешь, все же у тебя он настоящим воином никогда не станет.
– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал Бенкендорф, – неизвестно, где больше опасность, на войне или здесь. Всякое у нас бывает. Андрей, а ты сына спросить не хочешь, как он относится к моему предложению?
Они оба посмотрели на Николку. Тот стоял, не зная, что сказать. За последний месяц, пока он жил у князя, они неоднократно говорили о его будущем. И все вроде бы было определено: сдача экстерном экзаменов в гимназии и затем поступление на военную службу. И вот совершенно неожиданный поворот.
– Я так понимаю, ваше высокопревосходительство, что мне придется заниматься шифровальным делом? – спросил он, подумав.
– Ну, раз ты так себя проявил, то, конечно, главная твоя работа будет в этом. А как у тебя с фехтованием и стрельбой дело обстоит? – неожиданно спросил Бенкендорф.
– Вроде неплохо, – неуверенно ответил Николка, покосившись на князя, который все время повторял ему во время занятий, чтобы он не вздумал гордиться своими успехами.
Шеховской улыбнулся.
– Мон шер, что об этом говорить, это надо видеть, ведь все равно не поверишь.
Александр Христофорович сказал:
– Ну отчего же, после расшифровки письма поверю во все, что угодно.
– Нет уж, дорогой друг, раз зашел об этом разговор, прикажи приготовить пистолеты, у вас во дворе по-прежнему можно стрелять? – спросил князь.
Вместо ответа хозяин кабинета позвонил в колокольчик.
– Михаил Сергеевич, – сказал он вошедшему адъютанту, – будьте любезны, приготовьте пистолеты, мы с моими гостями немного развлечемся.
Вскоре вся компания стояла во внутреннем дворе дома. На одной из его глухих стен висела мишень, истерзанная десятками выстрелов.
Сопровождавший их жандарм тщательно прикрепил к ней небольшой лист бумаги и с недоумением посмотрел на начальство.
«Неужели они собираются в него попасть из пистоля, – удивлялся он. – Да с этого расстояния его вовсе не видать будет».
Николка обратился к Бенкендорфу, который разрешил обращаться к нему по имени и отчеству:
– Александр Христофорович, вы позволите по одному пристрелочному выстрелу, чтобы определиться?
– Стреляй, – махнул тот рукой.
Два выстрела, и в листке бумаги появились две дырки в разных местах.
– Однако весьма, весьма неплохо, – заметил Бенкендорф.
– Погоди, Саша, это не всё, – сообщил Шеховской, – пока Николенька пистоли перезаряжает, пометь места на мишени, куда бы ты хотел, чтобы он попал.
Собеседник помолчал и спросил:
– Ты серьезно, или это шутка такая?
– Давай-давай, отмечай, – сказал Шеховской.
И вот желаемые места были отмечены.
Александр Христофорович во все глаза смотрел на молодого человека, который сейчас должен был совершить невозможное. А тот медленно поднимал рукой тяжелый пистолет. И вот он на линии прицеливания, ни малейшей дрожи в руке, выстрел. И, не выдержав, граф сам побежал к мишени. На месте одной из его отметок зияла пулевая отметина.
Он шумно выдохнул и пошел обратно.
– Нет нужды больше стрелять, – устало сказал он, обращаясь к Николке, – что тут скажешь, молодец.
Они пошли обратно в особняк, а пожилой жандарм все разглядывал листок бумаги на стене и шептал:
– Не иначе колдун объявился, кто еще такое сделать может.
– Я так понимаю, что фехтованием у него так же, как со стрельбой, – тихо спросил граф Шеховского, пока они поднимались по широкой лестнице.
В ответ тот только кивнул, но с таким выражением лица, что было понятно, Андрей Григорьевич неимоверно горд успехами сына.
После стрелкового испытания разговор не клеился. Бенкендорф был озабочен и ушел в свои мысли. Князь, видя это, стал откланиваться, его друг этому не противился. Но, провожая их к дверям, неожиданно спросил:
– Андрей, а как ты смотришь, если я предложу твоему сыну место личного порученца, но, конечно, после того, как он проявит себя в деле, ну, к примеру, на Кавказе. Сам понимаешь, иначе этого никто не поймет.
Шеховской недолго раздумывал.
– Александр Христофорович, я не против, но давай вернемся к этому разговору позже, когда Николай действительно послужит и проявит себя как достойный наследник рода Шеховских.
Несколькими днями позже к Зимнему дворцу, сверкавшему отремонтированной новизной после гигантского пожара, случившегося пять лет назад, подъехал конный экипаж, из которого вышли двое мужчин. Один из них в гусарском мундире и, видимо, в немалых чинах, второй также в военном, но без знаков различия, прошли в служебный вход, где предъявили пакет с бумагами. Дежурный офицер, внимательно ознакомившись с ними, вежливо предложил немного подождать.
Через некоторое время к ним вышел еще один офицер и предложил следовать за ним.
Князь шел за провожатым по огромным залам дворца, особо не глядя по сторонам, зато Николка шел разинув рот. Долго их путешествие не продолжалось, они зашли в кажущийся совсем небольшим после огромных помещений личный кабинет императора, расположенный на первом этаже. В нем никого не было, в большое окно лился серый свет петербургского зимнего дня.
– Ожидайте господа, его императорское величество вскоре будет, – сообщил провожатый и вышел, не забыв предложить посетителям присесть.
Шеховские сидели молча. Князь был напряжен, его волнение передалось и Николке, который до этого был достаточно спокоен.
Неожиданно скоро двери распахнулись, и в дверь в военном мундире вошел высокий крупный мужчина.
Князь подскочил со стула и низко склонил голову, что вслед за ним не менее ловко повторил и его сын.
– Как поживаете, Андрей Григорьевич? – спросил император. – Я слышал, что вас беспокоит подагра?
– Благодарю, ваше императорское величество, последнее время ее не замечаю.
– Андрей Григорьевич, можете без церемоний, – махнул рукой Николай Павлович, – все же мы давно знакомы. Вот только вы какое-то время назад предпочли удалиться в провинцию, оставив Петербург.
– Всемилостивейший государь, очень тяжко мне здесь было, все напоминало о родных. Думал, найду успокоение в родных пенатах.
