Николай Полунин - Харон
— Ой, Ванечка, ну я правда не знаю, куда, дура, засунула! Ну вот буквально только-только перед твоим звонком держала. Да мне и в голову не приходило, что ты так вот вернешься. Нет, я рада, рада! Но ты ворвался прямо как вихрь. Этот еще… Я тебе, Иван, сейчас одну вещь скажу…
Сшибленного типа в дубленке он за воротник выволок на лестницу, дал ему пинка, а на съежившуюся Инку еще разочек рыкнул для острастки и опять велел немедленно собираться. Нипочему особенному, просто все в нем звенело и дрожало, требовало телесного действия. Он и по комнате, покуда Инка суетливо одевалась, бегал из угла в угол — усидеть не мог.
«Хмырь уважает Шенгенские соглашения», — сказал он, подбрасывая носком туфли «Черч» («Эвон меня разодели в пух и прах нынче!») оброненные типом цветы. Их было восемь штук, гвоздики.
«А?»
«Я говорю, живет по законам объединенной Европы без границ. На Западе принято дарить четное количество. У нас только на кладбище носят. Ну, что застыла, нечего быть такой суеверной. Давай, давай, давай!..»
И Инка, пересилив себя, продолжила сборы. В ту минуту у нее просто язык не повернулся сказать Ивану, до какой степени двусмысленно прозвучало его замечание.
— Иван, я должна тебе сказать…
— Где деньги, Зин? — Не слушая, он ущипнул ее за щеку. — Я не жадный, мне просто котлов моих безумно жаль.
К гараж-конторе, где стоял «Чероки», добирались через весь город на такси. По дороге же обнаружилось, что карманы пальто «от Барберри» и костюма «Тед Лапидус» содержанием напоминают мировой вакуум. Он безмятежно обратился к Инке, которой перед самым выходом из квартиры нарочно напомнил про свой бумажник — тогда он подумал только о документах, — и она покивала торопливо, что-то при этом пробормотав. В остановившейся на этом же самом месте, под вывеской мебельной фирмы, машине — дальше шофер, заворчав, отказался: ясное дело, темь, проезд фунтовый, и кто их знает, эту парочку, дадут по голове, в кусты выкинут — Инка сделала большие глаза и заявила, что «забыла дома, потому что торопилась». Возникла нехорошая заминка.
«Шеф, у нас накладка. Натурой берешь?… Шучу, шучу, на девочку не заглядывай, у нас брак по любви. Просто растяпа деньги забыла. Вот эту штуку возьмешь?» — И снял с руки золотой «Роллекс» с бриллиантами. Штучка тянула тысяч на двенадцать баков. Водитель вглядывался всего пару секунд, сцапал, выдавил: «Ага!» — и вжал голову в плечи. Так и не оглянулся, пока они вылезали на холод и сырость. И с места сорвался, как сто чертей за ним гнались.
«Вот, — было сказано Инке, имевшей вид нашкодившего котенка, — как люди деньги-то делают. Сели к нему чувишка с фраем ушастым, поехали. По дороге у них завалялись бриллиантовые часы. Он их подобрал. Смотрите, они даже на запылились. Собственно говоря, хвастаться нечем, комбинация простенькая. Но опрятность, честность — вот что дорого… Ладно, пошли, вечер стрелецкой казни откладывается».
Он не придал сразу особенного значения факту. Может быть, и на самом деле забыла. То есть так он и думал. Второпях. Бывает.
Он увидел, пока она собиралась, и прихватил с собой другой факт, который занимал теперь все его мысли. Был подобен ошеломляющему удару из-за угла этот факт. Но предъявлять факт Инке и задавать какие-либо вопросы по поводу он пока не торопился.
— Аллах с ними, — беспечно махнул рукой, посылая «Чероки» вперед. — Кто дал, тот и взял. Зато хоть немножко «Роллекс» классный потаскал на руке. Никогда раньше не было, побей Бог, не вру.
Инка облизала губы. Решимость вот прямо сейчас, здесь рассказать Ивану о том, кто к ней приходил, настиг все-таки, не убереглась она, и что теперь делать, как спасаться, но и расскажешь — как? ведь придется и обо всем остальном? — эта решимость вдруг пропала у нее. Иван был рядом, и от этого она чувствовала хоть малое, но облегчение. И пока ей было довольно. А там… там видно будет. Она расскажет там, куда они едут.
— А куда мы едем, Ванечка?
— Куда могут ехать два безденежных, но решительных человека с оружием? На дело идем, товарка! Надо ж кассу нам где ни то с Божьей помощью отчинить. Не всегда тебя твои европейцы кормить-поить, цацки дарить станут, надо самой о себе позаботиться. Пойдешь на дело?
Улыбнувшись одним ртом, Инка сказала:
— За тобой на край света идти готова.
— А что это ты стараешься вроде как подальше от меня держаться? Давеча сзади сесть хотела. Почему? Стал не мил? Какой же «край света»?
— Да не придумывай. С чего ты взял? — И она, потянувшись через высокий валик меж сидений (под ним, фальшивым, кстати, нашел пристанище вполне снаряженный к бою «узи»), прижалась к щеке спутника горячими губами. — Я только тебя от дороги отвлекать не хочу.
— Могу облегчить тебе участь тогда. На край света идти не понадобится. Глянь-ка в бардачке… Во-от, — когда Инка вытащила толстую, пальца в три, пачку стодолларовых купюр, — видишь, не придется вступать в конфликт с законодательством. В отличие от чего другого, это уж мои собственные труднакопления от вольной жизни. Никто мне этих бакенов в подарок не давал. А также, — сказал непонятно, — и в качестве командировочных плюс плата за риск во время военных действий.
Инка часов вообще не носила, и лишь у Таганки он заметил светящийся квадратный циферблат на столбе. Близилась полночь, и машин было, конечно, не то что днем, однако от московской езды по улицам он, оказывается, тоже успел отвыкнуть. Город светился, подмигивал тысячами своих синих, желтых и белых огней, кровью и зеленью реклам на крышах.
Он специально доехал до самого Храма, чья золотая шапка горела, подсвеченная многими батареями прожекторов. Обогнул летящие белые стены, мельком бросив недоуменный взгляд — непостижимы дела и понятия рабов твоих, Господи! — на чудовищного истукана под чугунными парусами, попирающего стрелку Берсеньевской набережной. Втянул в приспущенное окошко головокружительный запах ванили и шоколада с «Красного' Октября». «Что ни говори, а здесь было одно из твоих любимых мест в этом Мире, Перевозчик. Во что бы ты там теперь ни верил, а оно тут так и останется.
Может быть, останется, — строго поправил он себя. — Если ты справишься с тем, что от тебя потребовали. Если же нет, то, весьма вероятно, последним прибежищем данного Мира действительно станет одна только твоя память, которую ты, кажется, имел неосторожность проклинать. Вот ты и угодил в спасители человечества. Хотя нет, речь о гораздо большем, чем сохранение какой-то там… м-м… «одной из пород животных, лишенных волосяного покрова, способных передвигаться на задних конечностях и снабженных удачным устройством ротовой полости для произнесения разнообразных звуков». Положительно, ничего придумывать уже не надо, все придумано давным-давно. Нам остается только действовать, действие — вот что должно стать нашим девизом решительно, без малодушной оглядки… Вот они тут и додействовались.
… Ну хватит, поклонился святым мощам, довольно». Но осадок остался, как будто он прощается по-настоящему.
Бульварным кольцом доехали в район Чистых прудов, миновали Харитоньевский и остановились перед узорчатыми воротами.
— Подай-ка мне из бардачка, там еще ридикюль такой должен быть…
На воротах отреагировали на членскую карточку клуба с легким недоумением: все-таки даже в казино здесь было не принято являться ночью. Охранник был из новеньких и в лицо его не знал. Высокое полотнище кованой «Семибратьевской» решетки девятнадцатого века бесшумно поехало вбок, открывая дорогу.
К брошенному в пяти шагах от крыльца «Чероки» тотчас метнулся «бой». На ходу поклонился:
— Добрый вечер, Михаил Александрович! Давненько вы у нас…
Легкий кивок в сторону «боя», присмиревшей, оробевшей Инке:
— Поняла, как меня зовут, да? Не ошибись, а то может получиться неловко. Какой сегодня, кстати, день недели?
— Вторник.
— Значит, рыбный стол. Тоже ничего. Анатолий, мы умираем с голоду! — Метру при входе (налево от парадных дверей и пять ступенек вниз) в ресторан.
— Михаил Александрович, очень понимаю… Очаровательная дама. Прошу, ваш постоянный столик.
Сбросив верхнее в руки подоспевших швейцаров — дяди Семы и Николая, — они с Инкой прошли, водительствуемые спиной Анатолия в безупречной паре стального «метро» к одиноко стоящему столику, полускрытому в самом по себе небольшом зале свисающими плетьми гигантского аспарагуса.
— Меню?
— На твое усмотрение, Анатолий. Но сегодня мы обойдемся без горячего. Кроме того, я за рулем. Угости даму чем-нибудь этаким, договорились?
Метр отплыл давать указания на кухню и официантам. Инка с любопытством осматривалась.
Стены, обитые китайским шелком с райскими птицами и драконами, с пущенной поверх ткани золотой сеткой. Каждый столик — в подобии раковины из полированного дерева и мягких изогнутых панелей. Перламутровые лампионы. В серебряной тяжелой вазе — розы, такие свежие, что, кажется, вот-вот росинку уронят со светло-зеленых стеблей, с тугих младенческих бутонов. Из множества скрытых динамиков льется концерт-соло для мандолины и альта.
