Маньчжурия. 1945 - Калинин Даниил Сергеевич
Хотя, быть может, все дело в том, что фронт уже приблизился к нашей местности, и враг решился как можно скорее зачистить ближние тылы немцев.
Так или иначе, пытаясь спасти жизнь родных, отправившийся проведать семью молодой еще партизан, фактически подросток, выложил бандеровцам все: и систему дозоров, и положение имеющихся тропинок, ведущих к лагерю, и пароль-отзыв для дозорных. Последние тоже зевнули, привыкнув к спокойной, размеренной службе в лесной глуши… Небольшой группе полицаев и немецких егерей удалось сблизиться с вынесенным вперед боевым охранением под видом спасающихся от карателей деревенских и без лишнего шума снять партизанский пост ножами. После чего враг пошел на отчаянный рывок, а дежурные пулеметчики опешили, подарили эсэсовцам несколько лишних секунд, и те безнаказанно пробежали десяток-другой метров до их гнезда… Впрочем, станковый «максим» вполне мог остановить атаку бандеровцев своими длинными, кучными очередями. Но стоило только станкачу подать голос, как сверху на расчет посыпались мины-пятидесятки, вскоре заткнув наших пулеметчиков. Густо летящие осколки повредили кожух, убили наводчика и всерьез ранили второго номера и пару стрелков.
Бандеровцы практически прорвались на территорию лагеря, но выход с тропы уже прикрывал мой расчет…
– Осколочный!
– Есть!
Снаряд исчез в казеннике – и я тотчас нажал на спуск; орудие давно уже наведено на цель, и сейчас потребовалась всего пара секунд на то, чтобы докрутить маховики наводки. Целиться, правда, приходится через ствол, но и огонь я веду, слава богу, не бронебойными по движущимся «коробочкам»…
Маленькие осколочные снаряды калибра 37 миллиметров весят немногим больше шестисот граммов, взрывного вещества в них так и вовсе сорок четыре грамма – в лучшем случае! Они слабее даже простой советской «лимонки»… И все же мы открыли беглый огонь, а цепочка разрывов осколочных гранат встала на пути карателей, кричащих что-то вроде «капут вам, москали!». Мы с расчетом – заряжающим Мишей Семеновым и подносчиком Пашей Елисеевым – работаем, словно заведенные, закидывая снаряды в казенник и тут же стреляя по врагу. Мне остается лишь чуть докрутить маховики, наводя трофейную пушку на группы прорывающихся к нам полицаев…
Небольшой капонир вскоре заполнила удушливая гарь сгоревшего пороха, а небольшие мины-пятидесятки, известные также, как «огурцы», начали хаотично плясать вокруг расчета. Пока, впрочем, сильно в стороне… Но мы даже не обращаем на них внимания, вынудив врага на тропе залечь под шквалом взрывающихся друг за другом снарядов!
Немецкая противотанковая пушка Pak 36 досталась нам во время налета на стационарный пост у железнодорожного переезда. Перехватив тогда подводу с полицаями, мы переоделись в незапачканную кровью форму, надели на руки их белые повязки, сумев подобраться под чужой личиной к немецкому посту. Вот только под сеном на подводе было спрятано два немецких пистолета-пулемета MP-40 и один ППД с полным диском, гранаты… И когда мы приблизились к немцам, то открыли внезапный огонь из автоматов в упор, сноровисто закидали трофейными «колотушками» открытый блиндаж! Враг не ожидал нападения со стороны полицаев, и нам удалось уничтожить нацистский пост без потерь, захватить орудие, пусть и с разбитой осколками панорамой. После чего мы пустили под откос первый следующий навстречу нам поезд, просто разбив крепления рельсов на обеих ветках…
Правда, после той успешной атаки на железнодорожный переезд нацисты ответили расстрелом полусотни заложников, в чьих смертях я считал повинным и себя и напрочь потерял всякое желание воевать с врагом в качестве партизана. Былой авторитет был со временем потерян, но я оставался единственным профильным артиллеристом в лагере, сумел подготовить расчет и доказать начальству, что пушку, с таким трудом доставленную на нашу стоянку, целесообразно использовать именно в обороне.
И вот теперь я азартно веду огонь по врагу, забыв о былой нерешительности и страхе немецкого возмездия, забыв о чувстве вины. Теперь я защищаю соратников-партизан, теперь я защищаю их семьи, что обязательно станут жертвами карателей, коли враг до них дорвется… И как же легко, свободно я себя чувствую, каким же смелым сейчас кажусь сам себе!
Как же все-таки становится легко и просто на душе, когда наконец-то поступаешь правильно, когда сделаешь правильный выбор…
Очередная мина рванула в капонире, справа от орудия. Немецкий «огурец» не поражает размерами и все же весит чуть больше девятисот граммов, а снаряжен ста пятнадцатью граммами тротила… Близкий разрыв посек осколками казенник, а заодно и заряжающего Женю, отбросив его исковерканное тело назад. Рухнул раненый подносчик, основательно контузило и меня… Я, правда, поймал всего пяток осколков в плечо и правую руку – казенник орудия меня спас, приняв на себя основной удар. Да и снаряды наши не сдетонировали, потому как нечему было детонировать: за пять-семь минут боя мы расстреляли практически весь боезапас, выиграв партизанам время прийти в себя и организовать отпор врагу…
Немецких егерей и украинских националистов, пошедших на службу к фрицам, в тот черный день было куда больше нашего, расклад был как минимум три к одному в сторону врага. Им удалось без лишнего шума снять дозор и боевое охранение, практически без потерь прорваться через пулеметную точку и второй охранный пост под прикрытием минометного огня.
Но мы с бойцами расчета сумели задержать карателей, выиграть время на эвакуацию гражданских. Позволили прочим партизанам изготовиться к бою и задержать новоиспеченных эсэсовцев в упорном ближнем бою…
Несмотря на то что к лагерю вели сразу две тропы, подобраться с противоположной стороны к нашей стоянке было возможно, лишь сделав большой крюк в обход болота и лесной чащи.
И нацисты не стали терять время, опасаясь, что партизаны их все же заметят и вовремя изготовятся к бою, покуда они пытаются захлопнуть ловушку. Что неминуемо привело бы к росту потерь эсэсовцев в схватке с обреченными на гибель «лесными призраками». Ведь даже загнанная в угол крыса отчаянно борется с кошкой за жизнь.
Но бандеровцы как раз и не желали больших потерь со своей стороны…
Ладно, чего ворошить прошлое? За тот бой я получил награду, медаль «Партизану Отечественной войны», пусть и второй степени, но главное, меня сумели вытащить, вывести к своим, достали все осколки. Было сильное воспаление, но и оно меня не убило – дай бог, не сумеют убить и японцы.
Впрочем, завтра будет новый день – и новые испытания, новые бои. Кто знает, как все сложится? На войне загадывать нельзя, остается лишь уповать на Бога и Божью помощь… Да молиться, от сердца молиться.
Глава 15
Я откинулся на прогретую солнцем броню танка, подставив лицо ветру. Количество событий не просто за последние сутки, а буквально за последние часы зашкаливает. Со времен Кенигсберга я в таком мыле не был! Словив взгляд Сереги, я понял, что тот думает аналогично. Дорога, шедшая по полю с гаоляном через заболоченный ручеек, вывела в небольшую низину между сопок. Здесь были китайские хозяйства с небольшими огородами и кукурузными зарослями.
А между тем еще утром мы шли через густой, кажущийся непроходимым таежный лес. И наша штурмовая группа, следующая впереди танкового батальона, нарвалась на засаду. Наспех срубленный завал на узком участке дороги, сжатой сосновым бором с обеих сторон, прикрывал пару мощных фугасов.
По бортам вынужденно замерших машин открыли огонь легкие японские противотанковые пушки, добавили огня батальонные гаубицы – сгорела одна из «сушек», еще одной разбили ходовую. Также японские смертники-артиллеристы сумели «разуть» пару наших «тридцатьчетверок» и сжечь одну кумулятивным снарядом. В сущности, самураи могли уничтожить всю технику штурмовой группы этими снарядами, но опытный командир, майор Белов, направил к завалу лишь небольшую группу разведчиков на американском БТР «Скаут». Они вовремя заметили наспех укрытые орудия и открыли огонь первыми, вынудив японцев стрелять на большем расстоянии, чем они ожидали.
