Наталья Игнатова - Чужая война
– Большой Топор… – словно бы про себя заметил Элидор. – Гм. Подходит. Вот мерзавец!
– Нам бы клинок Симов подлечить. – Я покорно последовал за потянувшим меня вдоль по улице гномом.
– А твой топор?
– Целехонек.
– Топорик твой давно выбросить пора, – безапелляционно заявил Брайр.
– Сколь годков-то ему, а?
– Ну-у…
– То-то что ну-у-у, – язвительно протянул оружейник. – Покажь-ка лезвие.
Я вынул оружие из петли. Снял чехол. Брайр придирчиво осмотрел топор и самодовольно осклабился:
– Моя работа, верно? Помню, как ты убивался, когда старое лезвие в негодность пришло.
Уши Элидора вытянулись в нашу сторону и зашевелились от любопытства.
Брайр помнил. А я вспоминал…
Как выл тогда от боли, стоя на коленях над треснувшим по всей длине страшным, клювастым лезвием. В горячке боя я не заметил, что мое оружие смертельно ранено, и продолжал крушить горную нечисть, раскалывая черепа уже не сталью, а тяжелым обухом.
А потом…
Все-таки топор был памятью о доме. Ну, и сроднились мы с ним за долгие века.
Брайр тогда на месяц заперся в новой своей кузне. И отковал мне новое лезвие из обломков старого. Да наложил на него особые свои заклятия. Сколько уж тысяч лет прошло с тех пор, а топор продолжал служить мне верой и правдой.
– Твоя работа, – согласился я. – А выкидывать… Ты спятил никак на старости лет?
– Подожди ругаться-то. – Гном толкнул наконец изузоренную деревянным кружевом дверь мастерской. В переплетениях резьбы я узнал «вспомнил?» герб его рода – обвившийся вокруг бердыша боевой пояс.
– Подожди. Покажу я тебе кое-что.
Он провел нас троих на задний двор, где подмастерья из людей уже качали огромные мехи в крепко сложенной кузне.
Шагнул внутрь.
Постоял.
Даже гному и мне нужно дать глазам привыкнуть к огненному полумраку, после солнечной улицы.
А потом Брайр раскрыл стоящий у стены окованный сталью сундук.
Серым шелковым блеском плеснуло оттуда. И яркое пламя горна показалось тусклым по сравнению с этим сказочно-прекрасным сиянием.
– Великая Тьма…
– Мамочка моя, лунное серебро… – пискнул откуда-то сзади Сим.
– Если хочешь, я вплавлю в новое лезвие часть старого, – тихо сказал гном.
– Но…
– Ты держал их тогда. Один – шестерых, помнишь? Держал, пока меня не унесли. Тебя потом тоже пришлось нести. Отец ввел тебя в род. Или ты забыл это, Эльрик Большой Топор?
– Нет… д-да. Нет.
– То-то. Это ты твердил, что все позабудешь. А я не верил. Ну и кто из нас прав оказался?
– Ты представить себе не можешь, до чего же я рад, что ошибся.
– Я-то могу. Ладно, у друзей твоих что? – Брайр вновь перешел на деловитый гномийский говор. – Меч, говоришь, подлечить? И у вас, господин эльф?
Сим, все еще ошалевший, рассеянно потянул из ножен. свой клинок.
Элидор просто кивнул, не отрывая взгляда от мягко сияющего серебра:
– Вот что, Эльрик, – поглядев на них повнимательнее, заявил гном. – Я не первую тысячу лет на свете живу. Меняется мир. Да ты, наверное, заметил. И перемены эти ой как с вами повязаны! Так что, если у твоих друзей есть деньги…
– Есть! – вскинув на Брайра заблестевшие глаза, заявил Сим.
Эльф опять промолчал.
Гном протопал в угол мастерской. Долго звенел там железками, кряхтя и ругаясь, а потом вернулся, неся в руках завернутые в промасленную кожу длинные предметы.
В количестве трех.
– Вот. – Он развернул один. Серый шелк клинка. Изящная, как молодая змейка, рукоять. Меч был длиной побольше самого Брайра, но кузнец держал его легко, как перышко. Да клинок и казался легким. Такое уж оно, лунное серебро. Красивый меч, только руны по лезвию. Странные руны. Я никогда не видел таких.
– Работа не моя. – Проследил гном мой взгляд. – Так что не знаю, чего тут написано и как оно действует. Но магия эта сильна.
– Сколько?.. – Голос Элидора неожиданно охрип. Эльф откашлялся и повторил:
– Сколько вы хотите за этот меч?
Совсем спятил, парень! На такой клинок не наберется денег во всей аквитонской казне…
– Две трети того, что есть у вас, – невозмутимо ответил Брайр. – И оставшуюся треть за них.
Два меча. Небольших, легких и узких. Словно специально откованных для верткого, не отличающегося силой гоббера.
– Эльрик… Элидор… – Сим отчаянно посмотрел на нас, словно мы были способны отказаться от такого оружия.
– Возьмите.
Эльф протянул гному три небольших кошеля. С золотом. Все деньги, что были у нас.
Брайр пристально посмотрел на него. Взвесил кошели в своих широких ладонях. И… два отдал Симу.
– Эльф-то ты, конечно, эльф, – буркнул он в сторону Элидора. – Но нет в тебе жадности. Нету-нету, не спорь! – прикрикнул он, когда монах попробовал возмутиться, оскорбленный в лучших чувствах. – Так, видимость одна. Ишь чего! Да разве эльфийский скупердяй отдаст все деньги за оружие? Он по башке даст, клинок заберет и поминай как звали, верно, Эльрик? – Брайр расплылся в улыбке. – Этот знает. Он эльфов бивал. А клиночек тебе пригодится. Не раз. Сердцем я это чую. Ну ладно, ребятки, пора вам. А ты задержался бы, родич. У нас с тобой разговор долгий будет.
Монахи попятились к выходу. Вид у обоих был абсолютно ошеломленный. У меня, кажется, тоже.
– Мы ждем в «Розе Тальезы», – уже от выхода сообщил Элидор, пытаясь вернуть себе нормальное – скептическое – выражение лица. У него не получалось.
Сим спиной толкнул дверь. Споткнулся о порог. Едва не сел на задницу. И только потом сообразил, что не обязательно идти задом наперед.
Ни эльф, ни гоббер даже не вспомнили об обычном «спасибо». Не от хамства. От полной неспособности воспринять происходящее.
Так они и ушли.
Один из подмастерьев побежал проводить монахов, а гном, взяв мой топор, принялся сам раздувать мехи.
Сидя на ящике с заготовками, Эльрик смотрел, как Брайр готовится к работе. Принцу доводилось видеть оружейников в деле. Но в деле простом. Обыденном. Настолько, насколько вообще может быть обыденной тайна рождения оружия.
Сейчас же у него на глазах затевалось нечто особенное. И причина была не только в том, что гном собирался работать с лунным серебром. А в чем? Эльрик не знал. Но странная атмосфера затаившейся, словно притихшей кузни, освещенной сполохами огня; кузни, где по стенам метались – словно жили своей жизнью – в бесшумной пляске черные тени, эта атмосфера и еще дурманящий сознание поток воспоминаний придавали всему происходящему ощущение удивительно четкой ирреальности.
Или ускользающей, как морок, действительности.
Оружейник выставил из кузни оставшихся подмастерьев. Закрыл тяжелую дверь, сел напротив шефанго.
– Вот такие дела, родич, – сказал он, помолчав. – Стар я. Очень стар.
И Эльрику стало страшно.
Принц помнил ту холодную зиму в Великих горах. Сейчас, через долгую вереницу тысячелетий, он помнил ее отчетливо и ясно. Словно совсем недавно завывала метель, швыряя снегом в темное жерло пещеры, и горел огонь, и ползали где-то неподалеку непонятные твари – не люди, но и не нечисть – что-то среднее, вымершее чуть позже, а тогда намеревавшееся всерьез закусить наследником империи.
Не следовало, конечно, разводить огонь – Твари чуяли тепло, как Ржавильщик железо, но Эльрик продрог до костей, и зубы у него стучали так, что, кажется, слышно это было по всей округе. К тому же костер, весело и с треском пожирающий сухие ветки – когда-то над самой пещерой росла здоровенная сосна, рухнувшая потом внутрь, – жаркий, пляшущий костер отгонял вновь нахлынувшую тоску по дому.
Гиблое дело такая тоска, особенно посреди зимы, когда ты один, а вокруг ничего, кроме вьюги и голодных, почти безмозглых чудовищ.
К тому моменту, как первые из них заглянули на огонек – в буквальном смысле слова, – принц отогрелся уже настолько, что желание жить, а следовательно, желание драться вернулось к нему почти в полной мере. Но Тварей оказалось слишком много, чтобы прорубаться к выходу. И Эльрик, отмахиваясь топором и костеря противников – а заодно и все окружающее – на чем свет стоит, отступал в глубину пещеры. Зверь тогда в очередной раз сыграл с ним плохую шутку – он вырвался-таки, и, когда кровавая муть в глазах схлынула, а вокруг не осталось ровным счетом никого живого, де Фокс понял, что не знает, где выход. Еще он, помнится, обнаружил тогда горного медведя.
Мертвого.
Долго смотрел на срезанный наискось череп зверя и гадал, в силах ли человеческих сотворить такое. Гадал, пока на собственном топоре не обнаружил прилипшие клочки бурой жесткой шерсти.
Медвежатины хватило бы надолго. Но ждать чего-то, сидя у медленно гниющей туши, не было никакого смысла. Поэтому принц пошел вперед. Решив для себя, что вряд ли медведь выбежал из глубины подземелий, значит, где у зверя хвост, там и выход на волю.
