Григорий Дондин - Банзай, земляне!
18. Солдатская солидарность
Три дня до краха Вселенной.
Время истекает.
Воздуховод был выполнен из белого сплава, внешне напоминающего алюминий. Центральная шахта имела размер полтора на полтора метра, так что разведчикам приходилось постоянно пригибаться, шагая вперед. Тяжелые ботинки глухо стучали по металлу. Воздуховод поворачивал то вправо, то влево, изгибался под самыми разными углами, непрестанно ветвился шахтами меньшего размера. Порою он и вовсе становился похожим на лабиринт. Тогда путеводной нитью разведчиков был поток воздуха. Они шли ему навстречу, твердо веря, что в конце концов он приведет их к фильтрам, за которыми окажется вентилятор воздухозаборника.
Лишь через три километра, почувствовав себя в относительной безопасности, бойцы решили остановиться. Нужно было проверить и оправить экипировку, зарядить опустошенные обоймы, сменить аккумуляторы, обработать гелем ожоги, полученные через броню, сменить бинты на старых ранах, а заодно перекусить, дать краткий отдых изможденным мышцам и подкрепиться таблетками из допаптечки. Война – тяжкий труд, и забот у солдата больше, чем у фермера в разгар сенокоса.
– А я вот думаю, на что это мы там напоролись? – спросил Че, густо смазывая пахучим целебным составом красные ляжки, кое-где покрытые волдырями. Воздушный поток неприятно холодил обожженную кожу, вызывая приступы озноба.
– Радуйся, что это мы на него, а не оно на нас, – ответил Клюв. При этом он сдирал с глубоких царапин, оставленных когтями зверя, куски бактерицидного пластыря. Некоторые ранки воспалились и теперь сочились сукровицей. Боец морщился, зло шипел и щедро посыпал себя антисептическим порошком.
– Вопросец тянет на медаль, – сказал Мазёвый, втирая гель в обожженный локоть левой руки. – А то и на целый орден. Блядь! Вот когда меня зацепило? Вообще не помню, чтобы мне в руку попадали.
– Так всегда и бывает, брат. Я слыхал, что в бою можно ноги потерять и не заметить. Эндорфин нам на то и даден от природы, чтобы боль в трудную минуту заглушать.
– Знаю, – устало вздохнул Мазёвый, закрывая тюбик с противоожоговым гелем. – Кумар, как по-твоему, был у этих демонов разум?
Экстрасенс, исхитрившийся не получить ни одной серьезной травмы, ответил не сразу. Он сидел на полу, привалившись спиной к стене и вытянув гудящие от усталости ноги. Грязные пальцы сжимали початую плитку концентрата и открытую флягу. Он раздумывал с полминуты, медленно разжевывая жесткую безвкусную пищу.
– Есть, но не разум, – наконец произнес он.
– Как это?
– У них имеется сложная система обработки и хранения информации, выполняющая примерно те же функции, что и разум, но устроена она совсем иначе. Словом, мыслить-то они мыслят. Причем неплохо. Но мысли эти для нас настолько чуждые, что даже страшно делается. Все равно что в груду теплых копошащихся червей попадаешь, когда в их разум заглядываешь. Вот на что похожи их мысли, – Кумар глотнул из фляги, отстраненно глядя прямо перед собой. – Нам они как минимум ровня, но измерить их привычными мерками не получится. Они как бы существуют в иной плоскости мироздания. То есть я хочу сказать, что для нас орки – это инопланетяне с враждебными намерениями. И мы для орков инопланетяне с враждебными намерениями. Но при всем при том мы с ними похожи, как дети одного отца. Эти же твари – они совсем другие. Иные. Чуждые. И орки испытывают по отношению к ним брезгливый ужас, как к ожившим разлагающимся трупам. Теперь я уверен, что зеленокожим отлично известно, кто эти бестии, откуда они пришли, а главное, зачем. Орки сталкивались с ними прежде. Не раз и не два, как я думаю. И теперь им страшно.
Бойцы уставились на экстрасенса, напрочь позабыв о своих ранах.
– Могучую ты мыслищу задвинул, брат! – усмехнулся Клюв. – Внушает, как тезисы замполита.
– Обожди, Кумар! – сказал Че Паев. – Дай это переварить. Потом продолжишь. Мышление солдата, как ты знаешь, носит последовательный характер. Предложения, состоящие более чем из пяти слов, мы усваиваем по частям, – говорил он шутливым тоном, а во взгляде светилось недоумение. Не то чтобы Че не понял услышанного. Скорее он еще был не готов к этому пониманию. Разумные негуманоидные формы жизни практически не встречались в этом рукаве Галактики, и земляне ни разу не воевали с ними. Сознание рядового человека, вскормленное антропоцентристской культурой, отказывалось признавать саму возможность существования высокоразвитого разума, сколько-нибудь серьезно отличающегося от людского.
– А я уже всё сказал, – ответил экстрасенс. – Больше добавить нечего.
Кумар кривил душой. На самом деле он мог сказать еще очень многое, но предпочел этого не делать. Он посчитал, что людям, не наделенным экстрасенсорными способностями, будет достаточно предложенного объяснения. Большего они все равно бы не поняли. Или не пожелали понять. Кумар толковал им об ином разуме и степени его отличия от человеческого. Говорил о разделяющей их пропасти, но при этом намеренно обходил стороной природу и сущность чужого сознания. Он не стал объяснять товарищам, что злая сила, затопившая все вокруг, – это и есть разум демонов. Единый для всех и в то же время состоящий из множества непохожих друг на друга элементов. Разум, не ограниченный черепными коробками, существующий параллельно с физическими оболочками своих носителей, выходящий за рамки их нервных систем. Разум, разлитый в пространстве, а возможно, и во времени, властвующий над плотью, но и немыслимый без нее.
Как объяснить солдатам, что все материальные объекты вокруг них – это части иного, нематериального разума? Смогут ли они осознать, что по кристаллическим молекулярным решеткам окружающего их камня и металла в эту самую минуту текут чужие мысли? Как отреагируют на тот факт, что, не сохрани Кумар частицу энергии поющей башни, эти иные мысли текли бы сейчас и через людей? Земляне стали бы частью чуждого разума, крошечными нейронами в бесконечных цепях, утонули бы в этой незримой субстанции, растворились в ней. Потерялись бы навсегда. Какой прок говорить людям о том, что находится вне пределов их понимания? И где взять нужные для объяснения слова? Кумар и сам воспринимал все это скорее на уровне интуиции, инсайда, нежели логики. Слишком чужим был темный разум, слишком непохожим на привычный и понятный мир, описанный в школьных учебниках. Настолько непохожим, что его не должно было существовать вовсе.
И всё же он был. Реальный и древний, как окружающий людей монолитный камень, составляющий основу этого проклятого острова. Пожалуй, разум был даже древнее камня. От него веяло холодом бессмертия. Мазёвый как-то обмолвился о бессмертии, присущем человеческой душе, о том, как сын становится повторением своего отца, сохраняя в себе частицу его духа, не позволяя предку исчезнуть, погибнуть окончательно. Бессмертие темного разума имело совсем иную природу. Он был ужасен, как и любой другой не поддающийся уничтожению объект. Человек спит куда спокойнее, если знает, что его враг смертен, что препятствие, которое нельзя обойти, можно разрушить. А как быть с врагом, который ни разу не умер за многие тысячи лет? С ним придется либо смириться, либо воевать вечно. Экстрасенс чувствовал, как всеобъемлющий темный разум резонирует с окружающим пространством, как он любит и как ненавидит лабиринты туннелей. Так узник, проведший в заточении большую часть жизни, мог бы относиться к своей темнице. Возможно, так всё и было, и служил этот остров, а то и вся планета, тюрьмой для иного разума, не имеющего права на существование в этом рукаве Галактики, противоречащего законам науки и даже отрицающего их фактом собственного бытия. Мир совсем не таков, каким его представляют люди, говорил этот разум. Совсем не таков.
Если это планета-тюрьма, то кто в таком случае зеленокожие? Потомки великих воинов, которые тысячи лет назад, не сумев уничтожить темную силу, загнали ее в глубь подземелий? Или они всего лишь усердные надзиратели, которым эта темница досталась как тяжкое наследство от иной расы? Или как дурной военный трофей? Антиподами демонов были чудовища с озера. Некогда именно они создали всю инфраструктуру подземелий. Орки всего лишь адаптировали ее под свои нужды. Слегка переделали после того, как разгромили озерных чудовищ. Орки победили их, но не посмели окончательно уничтожить. Более того, они возвели их в ранг священных созданий и теперь на всех подконтрольных планетах возносят молитвы их останкам, возложенным на алтари. Что могло таким образом повлиять на отношения победителей и побежденных? Зеленокожие вошли в подземелья, столкнулись с той силой, которая томилась здесь взаперти, и осознали, какую беду сотворили своими собственными руками? Пожалуй, так. Орки одержали верх в великой войне и до сих пор расплачиваются за эту победу, охраняя свой страшный трофей. Кумар мотнул головой, силясь понять, что с ним происходит. Он фантазирует? Бредит? Или все эти мысли навеяны поющей башней, продолжающей существовать в его сознании?
