Александр Ян - Мир полуночи. Партизаны Луны
Он оторвал голову от подушки, заставил глаза смотреть в одну сторону — и немедленно увидел, что дверь в его отсек открыта, а на пороге стоит Виталий Семенович Гефтер, который и должен был у него вчера — или позавчера? — принимать зачет.
Поздороваться вышло со второго раза. Еж размножился. Встать не получилось бы вообще, поэтому Габриэлян и не пробовал.
— Лежите, курсант, — сказал Гефтер и присел на стул рядом с кроватью.
«Все страньше и страньше, — подумал курсант Габриэлян. — „Вы“. Это что же я такое учудил?»
Гефтер достал планшетку, открыл — судя по паузе — какой-то довольно большой файл, нашел нужное место, ткнул пером.
А за ней летят скакуны,
гривы по ветру взметены,
и на каждом — дева-джигит,
повторенный образ луны, —
сказал из планшетки очень хриплый голос Габриэляна.
— Что это? — спросил Гефтер.
— «Кырек Кыз», «Сорок девушек». Каракалпакский эпос.
— А это?
Попыхивал морозец хватский,
морскую трубочку куря,
попахивало на Сенатской…
— «Струфиан», поэма, двадцатый век. С-самойлов.
— А это?
Czemu, Cieniu, odjeidzasz, rece zlamawszy na pancerz,
Przy pochodniach, со skrami graja okolo twych kolan? —
Miecz wawrzynem zielony i gromnic plakaniem dzis polan;
Rwie sie sokol i kon twoj podrywa stope jak tancerz.[62]
— Норвид, — ox у меня и произношение… — «Памяти Бема».
— А это?
— Лонгфелло…. Фрост… Хенли… Е-если не секрет, когда я перешел на английский?
Гефтер улыбнулся.
— Когда к медикаментам добавили физическое воздействие.
Габриэлян дернул головой. Никаких последствий оного воздействия он не ощущал. Вернее, болело везде, но форсированный допрос — это не та вещь, которую можно пропустить.
— Обычно, — сказал Гефтер, — в комбинации с сывороткой много и не нужно. Дело в том, что вам сразу ввели двойную для вашего веса дозу. Чтобы посмотреть, как вы себя поведете.
— И сколько я читал стихи?
Значит, фауна в горле — это голосовые связки.
— Тридцать шесть часов, потом мы вас усыпили. Мы сначала решили, что это обычная оборона — строчки по ключевым словам. Но, как правило, это все-таки один текст. И потом, вы очень быстро перестали обращать внимание на вопросы… в какой бы форме их ни задавали. А как это видели вы?
Гефтер смотрел на монитор над кроватью.
— Просто не помню, Виталий Семенович, — прохрипел Габриэлян. — Помню только ощущение, что меня нет. Совершенно.
— Ну и ладно, — сказал преподаватель. — Реакция парадоксальная, но она у вас и на алкоголь парадоксальная. Главное, в нужную сторону.
Зачет по медикаментозному допросу не предусматривал молчания. Требовалось всего лишь продержаться сутки. Тридцать шесть часов — это очень неплохо. Это, при случае, даст хорошую фору.
— Надо будет потом проверить, стабильна ли она у вас. Отдыхайте.
Скрип обуви, стук двери…
Конечно, он солгал Гефтеру. Кое-что он помнил. Его самого не было нигде, это да. Но мир тоже рассыпался. Его срочно нужно было оформить, структурировать, соединить. Не дать превратиться в бессмыслицу. «Неприятный бред, — подумал Габриэлян. — Слишком характерный. Слишком много выдает — а им совсем, совсем незачем знать, человеком какой эпохи я себя ощущаю. Надо что-то придумывать».
Иллюстрация
ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ «ВО ИМЯ ЖЕЛТОГО ФЛАГА», НЕ ДОЧИТАННОЙ АНТОНОМ В ПОЕЗДЕ
14 октября
Губернатор Оахаки божился, что у них все спокойно, но за Хоксокотланом нашу колонну сразу же обстреляли.
У нас не было никакого желания ввязываться в драку с неизвестными шансами, мы вернулись в Монте Альбан и запросили поддержку с воздуха. Через час с небольшим из Тустепека прибыл вертолет, покружил над развалинами, из которых и велся обстрел, и доложил, что никакого движения не видит.
Я, злой как гризли, отправился к губернатору.
Юный губернатор Энрике Монтеро, услышав мой рассказ, взвился пришпоренным конем и закричал, что это, наверное, опять безобразничает папаша Муньос-Лопес со своими дочурками, и будь он проклят, если не оторвет папаше Муньос-Лопесу cojones[63] прямо сейчас, чтобы даже мощные uterus[64] четырех жен уже не могли обеспечить пополнение его банде. После чего по селектору вызвал своего начальника полиции (сильно беременную двадцатитрехлетнюю мулатку) и велел ей в десять минут подготовить к выступлению стрелковый взвод.
Я поинтересовался, почему укрощение папаши Муньос-Лопеса откладывалось до нашего появления, и юноша, почесав стволом пистолета затылок, с неохотой объяснил, что за последние два года Оахаку с южного направления атаковали трижды, и в таких случаях от папаши Муньос-Лопеса, его дочек и огневых позиций было больше пользы, чем вреда.
И вообще, сказал он мне, пока во дворе по его приказу строился взвод желторотых стрелков, которыми он собирался усилить нашу колонну, население Оахаки без всякого одобрения относится к нашей идее прямо сейчас двигаться дальше на юг. По их мнению, там, на юге, сплошная бандота и дикари, все приличные люди уже ушли на север, кто не помер, и непонятно, зачем на этакую сволочь тратить дефицитные гормоны. Туда если уж соваться, то с армией, когда будет наконец нормальная армия.
Я поинтересовался — такая же бандота, как папаша Муньос-Лопес, или еще хуже? Господин губернатор пощипал то, что года через два станет усами, и сказал, что хуже, много хуже. Папаша Муньос-Лопес, сказал он, грабит только иногда, от случая к случаю. В остальное время года он совершенно приличный фермер и исправно снабжает город кукурузой. Те же, на юге, ничего не умеют и не желают уметь, кроме грабежа.
Пока он это объяснял, взвод построился на площади перед улицей Эдуардо Мата. Губернатор поцеловал на прощание своего начальника полиции, полицейские погрузились в грузовичок, и наша колонна выдвинулась снова.
Психологи и собственный опыт в один голос твердят: по воздуху быстрее, по земле надежнее. Авиации здесь боятся — даже самой плохонькой. Вертолет означает атаку с неба. В лучшем случае — грабеж. Поэтому госпиталь передвигается как все приличные мирные люди — по дорогам, в армированных машинах, при поддержке местных властей или того, что сходит за местную власть. Броня и оружие дают нам несколько часов — пока не придет поддержка с воздуха.
Мы двигались на этот раз осторожно, почти ползком, в голове колонны — броневик и грузовичок из Оахаки.
Это действительно был папаша Муньос-Лопес: только мы выкатились на окраину Хоксокотлана, как рация на поясе губернатора ожила и прохрипела:
— Энрике, мальчик, это ты? Прием.
— А кто еще, по-твоему, старый ты мудак? — проорал в свою рацию губернатор. — Почему ты обстрелял медицинскую колонну? Прием.
— Это не я, это мои бестолковые девки. Энрике, если ваши ребята не будут стрелять, я спущусь и все объясню.
Все тут ясно без перевода. Это, конечно, не «бестолковые девки». Это он сам. Милейший папаша хотел получить гормональные депо[65] для себя и своих людей не в городской клинике и не в обмен на уступки, а от нас и даром. И может быть, взять заложника. Или, наоборот, как-то договориться — чтобы, когда придет время менять депо, не идти на поклон в город.
Папаша Муньос-Лопес спустился с холма, где у него был наблюдательный пункт и заодно пулеметная точка, губернатор Энрике вышел из машины, и какое-то время между ними носились туда-сюда maricones,[66] hijoputas,[67] просто putas,[68] cabrones de mierda[69] и прочие малоприятные персоны. Наконец поток ругани иссяк, папаша Муньос-Лопес начал сворачивать самокрутку, а Энрике достал портсигар, подаренный доктором Лурдес. Портсигар серебряным не был, серебряной была только инкрустация — но этого оказалось достаточно, чтобы доктор от него избавилась при первом удобном случае.
При виде портсигара глаза папаши Муньос-Лопеса нехорошо блеснули, но Энрике это заметил и как бы между прочим сказал, что нужно познакомить папашу с самой доктором Лурдес.
Папаша, не чуя подвоха, заявил, что он всегда рад познакомиться с приятной женщиной и приглашает всех нас на свою виллу.
Я подумал немного и решил принять приглашение. Нас время от времени пытаются застать врасплох ночью — на дороге или на постое. Мало ли кто радио не слушает. Да и людей, готовых списать часть услышанного как суеверные сказки или страшилки для неграмотных, тоже достаточно. Хватает и тех, кто думает, что годится в герои легенд. Поэтому я почти всегда с удовольствием хожу в гости. Вместе с персоналом. Обычно хозяева успевают присмотреться, понять, что слухи не врут, и отказаться от дурных намерений раньше, чем совершат что-то необратимое.
