Сергей Калашников - Четвёртый поросёнок
Тут между делом ни с того ни с сего зашел разговор о вине, будто кто из них в этом разбирается. Однако, каждый какую-нибудь марку да назвал. Стебелек вообще всех удивила, перечислив не меньше десятка. Но когда Марусю попросили высказаться, она твердо заявила, что лучше коровьего молока напитка не знает, да посетовала, что при школе коров не держат, а только коз. А козье молоко — совсем не то.
Корову доставили через три дня. Девки еще ржали, мол как по заказу для Маруськи. А она пыталась прожечь взглядом удивленного не меньше всех Нах-Наха, да снова сунуться к деду Ксаверию. Только старик, как и в прошлый раз, знать ничего не знал.
Мучиться дольше девушка не смогла, и все же зажала Нах-Наха как-то вечером в темном углу, пока Мелкая ушла в эту самую джакузи. Партизан из Федьки оказался классный, отпирался целых двадцать минут, да только и Маруся не собиралась сдаваться.
— Ладно, — вздохнул парень, — не отвяжешься ведь.
И все рассказал. Получил он послание на шлем от разведчика Павла Грачёва. То есть подписи не было, это Федька сам его вычислил позже по каким-то отцовским каналам. В послании была просьба — узнать, о чем мечтает Маруся.
— Да кто этот Грачев? — чуть не плача спросила девушка, оседая на пол.
— А в роте у твоего капитана он.
И Федька, ловко воспользовавшись её озадаченным состоянием, просто удрал. А она сидела и недоумевала, зачем разведчику вытворять этакое? Уж если бы капитан хотел, наверное, сам бы спросил. И что это за Грачёв такой? Откуда ему Марусю знать, и с какой стати посылать такие дорогущие вещи? Правда, вроде как не ей, а школе. А все равно, непонятно.
Молоко теперь младшим классам доставалось, они же и за коровой следили, но и Маруське кружечку всегда наливали, если просила.
С тех пор она за словами следила так строго, что вообще боялась разговаривать, даже когда Нах-Наха рядом не было — вдруг передадут. А потом надоело, и взяла с него очередную клятву — прекратить это немедленно, и больше никаким мужикам, за кого бы они себя ни выдавали, её желаний не передавать.
— А если сам капитан Савельев поинтересуется? — спросил этот поганец, сверкая смешинками из глаз.
— Запрещено! — рявкнула Маруся, почувствовав, как загорелись щеки. — Пусть меня спрашивает — лично!
— Так и передам, — кивнул Нах-Нах.
— Врезать тебе? — взвилась девчонка. — Не посмотрю ведь, что таким кабаном вымахал! — И, опомнившись, совсем тоненьким голоском: — Не надо, не надо, пожа-а-алуста! Федь, ты же такой хоро-о-оший!
В общем, угрозами и мольбами упросила Федьку никому ничего про неё не передавать.
Так что в последнее время странного или необычного больше не происходило. И от этого тоже делалось тревожно: вот, позабыта, позаброшена! А ведь скоро лето, а у неё как-никак выпускной класс, и если капитан так и не появится, пусть пеняет на себя. Отправится Маруся для начала в путешествие по островам на мотопараплане, как и задумывала раньше. И никто ей не нужен! Да и некуда, если по правде сказать, ей деваться. Лавровка разрушена. Родительский дом стерт с лица земли, будто и не было его. Дядька уехал работать на верфи. Оно конечно, Маруся не пропадет, руки на месте, пристроится где-нибудь. Но это еще решить надо, чего ей в жизни хочется, а определиться всё как-то не удавалось. И снова в этом винила она капитана. Чего он себе там думает? Может, и забыл уже о ней? Рассердился, что так и не дала ему ответа? А как дать ответ, если он на глаза не показывается?
Восьмому классу осталось сделать последний рывок, а потом неделя — и всё, конец урокам — школьники разъедутся. Выпускники зарылись в учебники, планшетники, а у кого были — в визоры. Последние денёчки, когда поблизости имеются преподаватели — есть, возможность в живую спросить, обсудить, вызнать. А потом — всё. Соображай и разбирайся сама.
Только сегодня вечером ничего у Маруськи не училось. Страдала она. Страдала по-настоящему и очень сильно. Она ведь наврала тогда капитану про свой возраст — само как-то вырвалось, что шестнадцать лет ей будет через месяц, а ведь тогда ещё чуть не полгода оставалось, и на самом деле день рождения у неё только завтра, двадцатого мая. И никто, ни одна живая душа об этом не знает.
Ну и чего теперь? Сама ведь виновата. Надо было раньше думать, и как-то в разговоре упомянуть, а теперь уже поздно, да и нельзя — жалости ей не нужно.
И заснуть сегодня никак не могла до самого утра, так и вертелась на измятой постели, чувствуя себя измученной и одинокой как никогда. Вроде рядом девчонки, с которыми вместе училась с первого класса, а все равно, словно одна она на целом свете. От отчаяния, прежде чем убрать фотографию в кармашек, совершила еще один безумный поступок — взяла и поцеловала своего капитана. Впервые! И вроде никто не видел, все спят, а чуть не задымилась вся, так стало жарко. Пришлось срочно прятать фотокарточку и бежать среди ночи умываться холодной водой, только это мало помогло. Вернувшись, легла тихонько на живот, и, уткнувшись носом в мягкую подушку, неожиданно для самой себя заревела. Беззвучно, чтобы никого не разбудить. Но так её разобрало — ведь с самой войны не плакала. А теперь сотрясалась всем телом, и никак не могла успокоиться. Потом, конечно, всё же заснула, вся в слезах и соплях, да и проспала всё на свете.
Глава 17
День рождения Маруси
— Радуйся, сплюшка-сопюшка, у вас в восьмом сегодня первый урок отменили, — влетела в опустевшую спальню Стебелек, громким голосом вырвав Марусю из самого прекрасного сна.
— Отвяжись, досмотрю, — пробормотала та сонным голосом, надеясь разжалобить подругу.
— Было бы что досматривать! А ну вставай! Дара Руслановна заметит, что тебя нет — будешь потом краснеть. Думаешь, ей легко просыпаться, когда роды уже на носу?
— Не ори, встану щас, минуточку еще, — простонала девушка, натягивая на голову одеяло.
— Не дождешься! — Одеяло было безжалостно сорвано. А следующие слова, сказанные куда как более тихим и вкрадчивым голосом, заставили подпрыгнуть заспанную ученицу: — Что, любовник приснился?
— Совсем обалдела?! — Меткий бросок подушкой Стебелек не пропустила. Успела поймать и швырнуть обратно.
Самое неприятное, что она угадала, сон Марусе приснился совсем неприличный, жаль не удалось разглядеть, с кем она так самозабвенно целовалась. Но во сне ведь можно, и вообще — это только её личное дело!
Утихомирились девчата быстро, Стебелёк даже помогла с косой — Маруся теперь заплетала не две, а одну, и доходила она ей почти до пояса. Ни у кого в восьмом классе таких длинных волос не было. А когда распустит, так и попу прикрывали. Подруги уговаривали укоротить, но девушка только улыбалась. Не рассказывать же, в самом деле, семейную традицию, что косу только в день свадьбы отрезают — в знак того, что всё — назад дороги нет. Почему так повелось, неизвестно, а только рассказы бабушки Маруся запомнила, и нарушать обычая не собиралась. Особенно теперь — когда никого из родни не осталось в живых.
На урок, однако, успела — все только-только расселись. Оказалось, и правда — не зря. Было интересно — сначала короткий итоговый обзор с разными интересными вкусностями. А потом простой и лёгкий письменный опрос с забавными подсказками — умела их любимая преподавательница так строить урок, что обо всем остальном забываешь.
Маруся справилась одной из первых, сидела, скучала, поглядывая в окно — там, в отдалении, на площадке стоял незнакомый коптер, и было любопытно, кто к ним пожаловал. Уж не Представитель ли Президента? Говорят, он запросто может вот так в любую школу прилететь.
Замечтавшись, Маруся слегка подпрыгнула от громкого стука в дверь.
— Войдите, — спокойно ответила Дара Руслановна, и все обернулись на выход, оторвавшись от своих работ.
Никто не заходил, потому преподаватель, велев им сидеть тихо, и продолжать работать, вышла сама. Все сразу зашумели. Лишь Верка Муромцева, Марусина соседка по парте, хмурилась, дописывая последний ответ — сердилась на Мишку Власова, который громким шепотом спрашивал Марусю, как ответить на совсем непонятное седьмое задание. Подсказала, не жалко. Радостно было, что вчерашняя тоска испарилась бесследно. Только надолго ли? А тут и Дара вернулась.
— Маруся, все написала? — спросила она, держась за поясницу. Тяжело ей дохаживать. Живот уже совсем большой.
— Ага.
— Тогда сдавай работу и можешь идти — там к тебе пришли.
Вроде и любимый предмет, а так приятно, что отпускают пораньше. Гадая, кто мог её позвать, Маруся показала незаметно язык Верке, подхватила рюкзак и, положив на край учительского стола свою работу, поспешила к двери, сдерживаясь, чтобы не побежать вприпрыжку.
— До свиданья, Дара Руслановна, — весело попрощалась она и выскользнула из класса.
В пустынном коридоре, свернув по привычке направо, в сторону лестницы, недоуменно замерла, никого не увидев. А услышав за спиной шаги и вовсе окаменела, не решаясь не то, что повернуться, а даже вздохнуть полной грудью.
