Саймон Кларк - Кровавая купель
– Ты! Ты!
Я резко обернулся. Это была мама. Она смотрела на меня в упор, и голова у нее дергалась. У нее отросли длинные спутанные волосы.
– Чего вам от меня нужно? Она только смотрела.
– Мам… что вам нужно? Почему вы нас не оставите в покое?
Она разлепила губы:
– Ты. Ты.
– Господи… вы что, больше не можете говорить по-человечески? Что вы с нами делаете? Зачем вы убили Джона?
– Джона!
Это имя что-то для нее значило. По-птичьи поводя головой, она склонила ее набок и посмотрела за мою спину.
Я глянул в ту же сторону. Возле рулевой рубки стоял ряд фигурок.
Я сглотнул слюну. Они были похожи на куклы чревовещателя. Лица высохли и сморщились. Они были одеты, как годовалые дети, но головы какие-то слишком большие. У одного лицо было неуклюже зашито полотняными стежками вроде ХХХХХХ. От рта до уха.
Впервые за много дней меня обдало жаром, будто яростный пар пустили по жилам.
– Гады сумасшедшие! Что вы натворили?
Креозоты смотрели на меня сияющими и полными ожидания глазами, как дети, ждущие у грота Санта-Клауса. Я орал на них, ругаясь и размахивая руками:
– Что вас заставило такое сделать? Вы совсем не можете думать? Говорить по-человечески не можете? Что с вами стряслось? Это Бог? Да? Когда я с вами говорю, это Бог, или марсиане, или блядский хрен знает кто меня слушает? Да?
Они только глазели.
– Вас что, пришельцы захватили? У вас лица нечеловеческие… вы машины водить разучились… не умываетесь… Что там у вас в головах творится? Вы хоть говорить можете? Можете сказать, что вы делаете?
Я повернулся к отцу, который все так же сидел на корточках, раскрыв губы и показывая щербину в зубах.
– Папа! Кто я? Посмотри мне в лицо… Узнаешь?
Он смотрел на меня, как на диковину.
– Пап, проснись! Ты меня знаешь? “Наш Ник! Он кончит либо миллионером, либо в тюрьме!” Ты Джона помнишь? Любил свои компьютер, любил домашние задания! Дядя Джек – помнишь? Люди его считали полоумным, а он был как тот дурак из Афин, у которого был свои ум? Ты помнишь, он умел играть на гитаре – на самом деле играть… Он же был гений, и никто из вашей породы этого ни хрена понять не мог. Вы над ним посмеивались, как надо мной…
Я вытер с лица что-то мокрое. Решил, что это снова кровь из раны. Это была не кровь.
– Отличная работа, гад ты ползучий! – взвыл я. – Последний раз, когда ты заставил меня плакать, это было в десять лет. Теперь ты снова это сделал. Господи, Иисусе сладчайший и все раны Его… Знаешь что, пап? Я хотел, чтобы это ТЫ умер от рака. А не дядя Джек.
– Не говори так со своим отцом.
Я обернулся и посмотрел на мать. Ее лицо изменилось. В нем была боль.
– Не говори так с ним, Ник… это нечестно… несправедливо. Он столько для тебя сделал, Ник. Ты…
На две, может быть, три секунды на лице ее было замешательство. Оно сбросило чуждое выражение. В глазах появились слезы и блеснула какая-то теплота – даже узнавание.
– Ох, Ник… Ох! Что мы натворили? Господи Боже, что мы натворили?
Это было выражение лица человека, который проснулся в незнакомом месте. Глаза ее бегали, как будто в первый раз она увидела этих людей.
– Ник, как мне жаль! Бедный Джон… Мы… – Она сжала кулаки, глаза зажмурились. – Это было так… так неповторимо. – Она улыбнулась, не открывая глаз. – Так неповторимо. Так чудесно. Так восхитительно.
Глаза открылись, и это чужое спокойствие в них вернулось. Лицо стало холодным.
За мной раздалось посвистывание. Папа сидел, припав к брезенту, и насвистывал. При этом он задрожал. Глаза его забегали, как у перепуганного зверька в капкане.
Насвистывал он рождественский гимн “Счастливого вам Рождества”. Когда мы были маленькие, он его свистел в рождественское утро как сигнал подниматься и открывать подарки.
И сейчас он его насвистывал, выдувая пар сквозь дрожащие губы в ледяной воздух. Я ощущал, что какая-то часть нормального человека еще осталась за этой личиной сумасшедшего. Тяжесть его безумия была слишком велика, чтобы он мог сказать что-то осмысленное пусть даже те несколько секунд, что смогла мама. Он пытался все сказать этим мелодичным свистом.
Разум сверкнул у него в глазах, как дальний свет на том конце страны безумия. На какой-то момент он ясно понял, что он сделал, убив Джона, в какой пучине сумасшествия сейчас обитает.
И снова безумие взяло верх, выключив свет разума. Он перестал свистеть, поднял лицо ко мне и глядел, глядел, глядел…
Я сел на какой-то ящик, чувствуя полную пустоту – холодную, плачущую пустоту, которую не могла бы заполнить вся вселенная.
И сидел под сухим взглядом кукол чревовещателя, которые не были куклами.
Потом мне натянули на голову мешок и связали.
Они хотят бросить меня в воду и утопить?
В тот момент мне было глубоко плевать.
Я слышал, как они движутся по судну. Потом меня подняли чьи-то руки и пронесли по всей барже.
Никто не сказал ни слова. Я слышал только свое дыхание – ровный и мертвый звук.
Меня снесли с баржи и несли минут, может быть, десять. Потом привязали к дереву. Я ничего не видел, кроме точек света, пробивающих ткань мешка.
И стало тихо.
Я ждал долго, очень долго.
Будут меня бить палками или кидать камни на голову? Они проголодались и сейчас складывают костер?
Я стоял и дрожал, пока ноги не подогнулись и я не повис на веревках.
Наконец я принял решение. Если они меня убьют, значит, убьют. Но я хочу видеть солнечный свет.
Когда я вертелся в веревках, как последователь Гудини, меня никто не тронул. Я вывернулся из них, потом из мешка.
И сел на лесную подстилку. Ни души не видно.
Я нашел дорогу обратно к каналу. Баржа ушла.
Еще полчаса или около того я пытался за ней идти, но не знал, в какую сторону ее повели.
Наконец я повернулся спиной к каналу и пошел глубже в лес. Я снова был один.
Но ненадолго.
Глава тридцать девятая
Я дошел до края леса. Впереди земля поднималась к гребню невысокого холма. Солнце сияло на покрытой инеем траве. В другие времена это была бы отличная погода для прогулок.
А сейчас я был голодный, замерзший и несчастный. Могло оказаться, что я в сотнях милях от Эскдейла. Сара, наверное, думает, что я погиб. И Курт тоже так думает. Когда он поймет, что я не вернусь, сколько времени пройдет, пока он начнет искать Сару?
Ковыляя вверх по склону, я услышал грузовики. Четыре штуки их выехали из-за леса и направились, рыча, вниз ко мне.
Почему-то они ехали парами, бок о бок.
Пара грузовиков остановилась рядом со мной. Я увидел металлические решетки, приваренные к радиаторам, как самодельные снегоочистители. Из окна высунулась голова. Парнишка удивился мне не меньше, чем я ему.
– Проклятие… И куда же это ты идешь?
– Домой! – крикнул я, перекрывая шум моторов. – Если смогу его найти.
– Как тебя зовут?
– Ник.
– Так вот, Ник, если ты не затащишь сюда свою задницу, да побыстрее, то попадешь только к младенцу Иисусу.
Пацан распахнул дверь.
Взглянув на его лицо, я не стал терять времени, в три прыжка оказался на пассажирском сиденье и захлопнул дверь.
– Ник, старина, неужто ты тут этих бродяг не видел? Ими вся местность кишит.
– Каких бродяг?
– Гапов, вот каких.
Я покачал головой, ничего не понимая.
– Гапов?
Парнишка обменялся улыбками с восемнадцатилетней водительницей грузовика. Ее темные глаза вспыхнули от смеха.
– Гапы. Сокращение от “гадские психи”. Кстати, меня зовут Шейла. А этого гангстера – Мозаика.
– Это за мою морду. – Он усмехнулся, показав на свое лицо, перекрещенное шрамами. – Когда мои предки решили, что без головы мне будет лучше, я подумал, что самый быстрый способ удрать – через окно. Туда и рванул, не позаботившись сперва его открыть. Я – человек-мозаика. Шейла все кусочки склеила.
– По памяти. И кажется, вышло лучше, чем было.
– Вы брат и сестра?
– Соседи, – ответила она. – В ту первую ночь в апреле, когда полетели клочья, я первое, что помню – это звон, с которым Мозаика высаживал стекло мордой…
Прости, Ник. – Она подняла трубку рации. – Подобрали путешественника. Зовут Ник. Взяли его с собой покататься.
– О’кей. – Голос в динамике дрожал, как робот на полной скорости. Суровый тут народ. – Давайте дело делать! Нечего горючее зря палить.
Шейла опытной рукой переключила скорость, и мы поехали на холм. Грузовик справа от нас оставался рядом, будто приваренный.
– Так где же тогда эти… гапы?
– Почти на вершине холма. Мы их вот-вот увидим… Вот они! – Она испустила крик – смесь возбуждения и чистейшего ужаса. – Вот они, храни их Господь!
А, блин! Креозоты. Их тут были, должно быть, тысячи. И стояли они в солнечном свете на траве, как лес саженцев.
– Мозаика, Шейла… Я понимаю, что я только случайный пассажир… Но разве нам не надо ехать от них подальше? Уж никак не к ним!
Шейла погнала машину быстрее. Второй грузовик держался не отставая.
