Сергей Палий - Метро 2033: Безымянка
— Если повезет, сейчас увидим интересное явление, — сказала Ева, когда мы взошли на длинный, пологий подъем. — Только не вздумайте подходить близко. : БЕЗЫМЯНК
Туннель здесь расширялся, ветвясь рельсами и пестря кучками железного мусора. А посередине темнело пятно, которое я сначала принял за пролом в полу. Но это оказалась глубокая вытянутая ложбина, наполненная то ли смолой, то ли креозотом.
И что-то в этой луже было не так.
Ева нагнулась, подняла ржавый «костыль» и по навесной траектории бросила его в черное месиво. Железяка исчезла под глянцевитой пленкой без единого звука, будто мгновенно перенеслась в другое измерение. Лужа словно бы слизнула ее. А в месте, куда она упала, образовалось мерцающее пятнышко.
Мы затаили дыхание, наблюдая. Пятно выросло, сиреневые искорки засверкали ярче, озарив туннель метров на двадцать в обе стороны. В воздухе возникли крошечные вспышки и клубы дыма, словно кто-то устроил над лужей миниатюрные салютные залпы. А затем над всей темной жижей неожиданно появилось зеркальное отражение окружающих предметов. Иллюзия держалась с полминуты, искажая и выгибая немыслимыми линиями все вокруг. Потом так же внезапно пропала.
Перед нами снова чернела безжизненная маслянистая клякса.
— Ух ты! — восхищенно прошептал Вакса. — Что это?
— Флуктуация, — объяснила Ева. — Местные называют ее «оком небес». Встречается крайне редко, коварна и неприметна. Поглощает неорганику, сопровождая вот таким представлением. То, что делает с органикой, — лучше не видеть.
Вакса передернул плечами.
— Даже не знал о существовании таких, — изумился я, осторожно обходя лужу. — В бункерском классификаторе ее нет.
— У вас многого нет, — просто ответила Ева.
Мы пошли дальше. Говорить не хотелось, усталость уже серьезно навалилась на всех. Пару раз навстречу попадались закутанные в серые лохмотья типы, которые, едва завидев луч фонаря, прижимались к стенам и пропускали нас, провожая тлеющими взглядами.
Пыль, тошнотворная ритмика тюбингов и шпал, уходящие вдаль паутинки рельс... Это и есть самарская подземка. Она тянется на многие километры, порождая невиданные явления и странные существа, ветвясь, падая вниз бездонными шахтами и карабкаясь вверх узкими лестницами. Опасная, безмолвная, с редким дыханием вентиляции.
И сотни огоньков движутся в каменном лабиринте. У каждого из них свой путь и свой собственный выход. Вовсе не в конце эскалаторного подъема, где ослепительные солнечные лучи вдруг пробьются через витражные стекла вестибюля, и не в чернильной тьме заброшенного бункера. К выходу попасть гораздо сложнее: туда не ведут ступени, на нем нет дверей и запоров, его не найти на картах. Выход — это...
Я вздрогнул и замер на полушаге, будто высоковольтный разряд пронзил тело вдоль хребта, от пяток до темечка. Вакса тоже застыл с занесенной ногой.
Тихая, баюкающая мелодия донеслась из пустого туннеля, натянув нервы почище грохота взрывов и вагонного лязга.
Показалось?..
Мелодия повторилась, уже громче и отчетливей. Сомнений быть не могло: музыка играла на станции, еще не видимой за поворотом. Жутковатый гитарный перебор, с жестяным призвуком и хрипотцой на низких частотах.
— Дискотека? — кособоко пошутил Вакса.
— Там никого нет, — ответила Ева. — Вы разве не слыА шали про Победу?
Я припомнил разноречивые сплетни и легенды, и озноб вновь скользнул по спине. Неужто байки, что рассказывают про эту станцию... не просто байки? Из моих знакомых никто не забирался так глубоко на территорию Безымянки, поэтому приходилось довольствоваться слухами. И несмотря на то, что слухи ходили самые разные, был в них общий момент: говаривали, будто на Победе никто не живет, потому что каждое утро она заново сгорает, как во время катастрофы. В одно и то же время, секунда в секунду, пламя пожирает станцию, превращая все в пепел, а потом случается аномальная вспышка, и Победа опять приобретает первозданный вид. И так изо дня в день.
— Значит, про пожар... не враки? — уточнил я.
— Не враки, — подтвердила Ева.
— Но как же мы тогда...
Я не придумал, как закончить фразу.
— На самой станции не задержимся. Переночуем в подсобке на переходе. Фонит несильно, и дверь запирается.
— Там свободный выход на поверхность? — удивился я.
— Переборка неплотно закрыта, — подтвердила Ева. — Да и от кого охранять станцию, которая раз в сутки выгорает дотла? Пошли.
Она неторопливо двинулась по туннелю. Музыка продолжала тихонько мурлыкать, жестяные звуки отражались от стен и растворялись за спиной.
— Стоило вылезти из Города, и за один день повидал едва ли не больше, чем за всю жизнь, — пробормотал я, ступая следом. — Спокойная у меня профессия, но скучная. Пора менять.
Вакса неопределенно хмыкнул и нагнал меня. Выровнял скорость, ступая в ногу. Через минуту мы вошли на станцию и остановились, ослепленные ярким светом сотен ламп.
— Ну и жарит, — жмурясь, сказал Вакса. — Как на солнце. Сколько же энергии зря прожигается!
— Ничего не прожигается, — бросила через плечо Ева. — Здесь вообще нет генераторов. Лампы сами по себе горят.
Глаза постепенно привыкли к электрическому сиянию, и перед нами открылась потрясающая картина...
Победа была прекрасна. Я никогда не видел таких аккуратных мест в метро — даже самые благоустроенные участки Города всегда были так или иначе загажены, подернуты грязью и следами варварского обитания человека.
Победа оказалась девственно чиста и светла.
Односводчатая, с белоснежным потолком, блестящими мраморными плитами и гирляндами ламп. В центре платформы стояли лавочки, подметенные лестницы вели в вестибюли, белели световые короба указателей, сверкали зеркала. На путях не валялся мусор, шпалы словно еще вчера пропитали раствором. В будке дежурного по станции чернели телефонные аппараты, небрежно лежал поперек столика журнал с записями, на стекле болтался брелок «елочка» на липучке — не хватало разве что самого дежурного, вечно недовольного, в форменной куртке с заплатками на локтях.
Я был ошеломлен. Вакса тоже.
Этот ослепительный мраморный уголок словно отняли у пучины ушедших лет — создавалось впечатление, что время здесь замерло навеки, как мошка в янтаре. Казалось, что с лестниц вот-вот начнут спускаться люди, подойдет поезд, скрипнут колеса, и зашуршат пассажиры плащами и сумками, толкаясь, ворча друг на друга...
Победа была музеем. Огромной аномальной зоной, замороженной неизвестной волей и благосклонно оставленной нам, жителям разрушенного мира, чтобы раз в сутки сгорать и возрождаться вновь. Любой мог прийти сюда и увидеть, как было раньше.
Но не все так просто...
Я оглянулся. Кроме нас троих, на станции — ни души. Пусто и зябко.
Люди не любят смотреть на прошлое, которого лишились. Это больно и жутко. Искореженная природа оставила нам кусочек рая в назидание, но если приглядеться, становится ясно: этот осколок такой же пустой и мертвый, как остальная Самара. Только чистенький. Станция поражала стерильным великолепием. Неживым. Прорезавшим годы пустоты... Легкий ветерок гнал по путям обрывок газеты, занесенный из туннеля. А из громкоговорителей разносилась незамысловатая мелодия с характерным жестяным призвуком. И только теперь мне удалось разобрать слова.
In the crowd — flashing face,
Hide-and-seek is so hard.
Through the tunnel of time,
From the past to your heart
Flowing sounds of the wind,
That was born in the sky,
I can’t catch spectral glance,
Can’t erase civic lies...
Ева взобралась на платформу и, призывно махнув рукой, пошла к противоположному вестибюлю. Вакса не заставил упрашивать себя дважды — пацану здесь явно не нравилось, хотя, казалось бы, что еще надо для счастья? Светло, чисто и крысы не кусают. Он вскочил следом за Евой и, озираясь, потрусил по краешку перрона. А я все стоял и слушал неизвестную песню, беспощадно вскрывающую прошлое лезвиями нот...
On the Nameless station
Rounded by the neon signs
Moving Nameless nation
Out of step, rub sore marble tiles.
Rumble of wheels,
Green signal to go,
Forget all annoying mistakes.
Track is so clear,
Like the shining string,
Just let me release the brakes.
Я стоял, как зачарованный, смотрел, как лихорадит стрелку дозиметра, и впитывал падающие звенящими каплями аккорды. Ловил бьющие наотмашь слова чужого языка. Пил холодную музыку, которая, согласно логике, не могла здесь звучать.
Свет на станции конвульсивно мерцал, словно напряжение то и дело скакало. А хрупкая мелодия обволакивала, подхватывала сознание и уносила ввысь. К ветру...
I hear the scream of the town,
Streets are vanished in the depth.
People stay on the stairs —
They feel breath of the death.
In the train, through the glass
I see the girl, she’s no name,
Let me in! Let me start!
Let me play fragile game...
On the Nameless station
Rounded by the neon signs
Moving Nameless nation
Out of step, rub sore marble tiles.
Rumble of wheels,
Green signal to go,
Forget all annoying mistakes.
Track is so clear,
Like the shining string,
Just let me release the brakes.
Just let me release it,
Let me release it...
Let
Me
Release
Fucking
Brakes!
Глава 9. Цыпочка
