Михаил Михеев - Крепость
Ни Эссен, ни Бахирев не знали, что этот рискованный, но абсолютно неожиданный для японцев тактический прием Эбергард разработал после рассказа Титова о грядущих войнах. В той истории, которой уже не суждено было осуществиться, впервые его применили белогвардейцы на Черном море, отбивая у красных Одессу. Позже, уже в Отечественную войну, его применяла Красная армия в Керчи. Титов не знал деталей, рассказал лишь про сам факт такого десантирования, и Эбергард, ухватившись за идею, самостоятельно довел ее до ума. Сейчас же Эссену оставалось лишь грамотно воспользоваться чужими наработками, что он и сделал.
Абсолютно неожиданная для японцев тактическая новинка вкупе с решительностью десантников имела успех. Порт оказался захвачен практически без боя, и хотя японцы не были склонны впадать в панику, но и организовать оборону они тоже не успели. К тому же орудия правого борта крейсера активно поддерживали наступающих огнем, вдребезги разнося любую обозначившуюся точку, на которой противник пытался организовать хоть подобие обороны. Левый борт тоже не мешкал, в два счета расстреляв несколько стоящих в порту миноносцев, таких же старых, как и встреченные у входа в гавань, и вспомогательный крейсер. Судя по тому, что организованного сопротивления они не оказывали, экипажей на кораблях не было. Та же участь постигла бы и разгружающиеся транспорты, но Бахирев приказал задробить стрельбу – мало ли что может оказаться на транспортах. А вдруг снаряды? Рванет так, что костей не соберешь. По этой же причине не обстреливались портовые склады – в них запасы снарядов имелись наверняка. Впрочем, и без этого немногочисленные, но хорошо организованные, великолепно обученные и опытные в бою казаки уже через полчаса окончательно подавили сопротивление противника, большей частью пленив, а частично вытеснив неорганизованную толпу, в которую превратились японцы. Лучшее владение холодным оружием плюс знаменитая русская школа штыкового боя, в свое время позволившая их предкам дойти до Парижа, вкупе с большей физической силой давали им громадное преимущество. Правда, штыковой бой – это к обычной пехоте, казаки им не увлекались, да и казачьи винтовки штыков не предусматривали, но умение стрелять из любого положения и владеть шашкой никуда не делось. Ко всему прочему у них с собой имелись полтора десятка пулеметов максим на облегченных по сравнению с теми, что были в Порт-Артуре, мобильных станках. Правда, остатки выбитых японцев, скопившись на окраине города, попытались наскоро перегруппироваться. Уцелевшие офицеры, из тех, кто не бросился атаковать с мечами наголо в первые минуты боя, а поумнее, даже навели там некоторый порядок, однако с борта «Рюрика» вновь рявкнули орудия, и последняя попытка сопротивления, так и не дойдя до стадии практического воплощения, оказалась подавлена в зародыше.
Победа далась отнюдь не бескровно, русские потеряли почти два десятка человек только убитыми, в основном матросов – казаки, более опытные и намного лучше обученные, отделались всего троими. Однако, по сравнению с японцами, потери были мизерными. Тех, естественно, никто не считал, однако их трупы валялись повсюду. Вдобавок снаряды, подавившие сопротивление остатков японских частей, вызвали в городе пожар. Вначале несильный, он, раздутый утренним ветром, постепенно охватил несколько домов. Построенные из легковоспламеняющихся материалов, среди которых не последнюю роль играла бумага, они вспыхивали, как детские шутихи, и очень скоро весь город был объят пламенем. Уже позже Эссен узнал, что выгорела большая часть города, и потери среди мирных жителей намного превосходили те, что японцы понесли в бою. Однако сейчас ему было не до того, куда больше адмирала заботила необходимость разрушить порт, лишив японцев базы. И вскоре над всей территорией гремели взрывы, складывались и падали в воду огромные портовые краны, разрушались доки. Склады с углем разгорались медленно и неохотно, но – лиха беда начало. Когда огонь разгорится по-настоящему, потушить их будет уже невозможно. В склады боеприпасов заложили мощные заряды взрывчатки и протащили огромное количество огнепроводного шнура, чтобы взрыв произошел, когда крейсер окажется на безопасном расстоянии. Минеры же должны были эвакуироваться на моторном катере, захваченном здесь же, в порту – это позволило обойтись без спуска такового с крейсера. «Наниву» подорвали прямо в доке сами японцы. В принципе там у русских и были наиболее серьезные потери – японские моряки пытались обороняться. Однако когда в них полетели тяжелые снаряды, то команда организованно отступила, подорвав корабль, чтобы он не достался противнику. В принципе тем самым японцы сделали за них работу, которой русские планировали заняться сами, не получив взамен ничего, кроме горького удовлетворения оттого, что северные варвары не ступили на его палубу.
Подорвали и обнаруженные в гавани транспортные корабли, все за исключением одного. Тот, как оказалось, был загружен кардифом, а топливо могло понадобиться. На транспорт, сразу переименованный в «Енисей», высадили призовую команду, спешно разводящую сейчас пары. Единственно, как следовало из судовых документов, скорость этого корыта не превышала четырнадцати узлов, но угольшик, случись нужда, всегда можно затопить.
К вечеру Хокадате как база флота окончательно перестал существовать. Небо над бухтой заволокло черным дымом, портовые сооружения были окончательно разрушены. Кое-кто из офицеров предлагал для большего эффекта завалить подходы к причалам минами, благо на японских складах их нашлось в достатке, но Эссен, подумав, отказался от столь заманчиво выглядящей идеи. Во-первых, его люди не имели практики обращения с японскими минами, а во-вторых, возиться с ними было бы слишком долго. К тому же подходы к части причалов и без того оказались заблокированы корпусами затопленных судов. Словом, задачу можно было считать выполненной, и единственные, кто остался недоволен, были казаки. Вопреки их ожиданиям трофеи, взятые в этом налете, оказались смехотворны.
Казалось бы, русских тяжело удивить бедностью. Россия никогда не была слишком богатой страной. В городах, особенно крупных, жили относительно неплохо, но в деревнях ситуация часто оказывалась противоположной – маленькие земельные наделы крестьян и, мягко говоря, отсталые приемы землепользования постоянно держали население на грани голода с минимальными перекосами в лучшую или худшую сторону. Чаще, конечно, в худшую… Еще более усугубляло ситуацию то, что налогообложение оставалось далеким от оптимального, а имущественные споры между крестьянством и владеющими основной частью земель дворянами регулировались просто отвратительно. К тому же сами дворяне, в большинстве своем, стремительно разорялись, проедая доставшиеся от предков средства и не имея возможности, а часто просто желания сделать свои земли рентабельными. Как следствие, в большинстве своем они были заложены банкам, а чаще и вовсе находились под внешним управлением. Банки же не интересовало развитие, они ориентировались на скорейшее выкачивание средств, и это фактически приводило сельское хозяйство страны к коллапсу. На юге, особенно на Украине, ситуация выглядела лучше благодаря огромным посевным площадям и хорошему климату, на севере ее выправляла сама природа. Там, конечно, выращиваемых продуктов хватало исключительно на самообеспечение, но лес и реки приносили в большом количестве мясо, рыбу, пушнину. Крестьяне Сибири, те, разумеется, кто не ленился, а работал как проклятый, и вовсе жили зажиточно. Однако основная масса крестьян жила как раз в наиболее бедных как с точки зрения посевных площадей, так и природных возможностей регионах. Этим людям не хватало духу и предприимчивости, чтобы бросить земли предков и отправиться на вольные хлеба в ту же Сибирь – они попросту боялись риска, предпочитая прозябать там же, где их предки.
