Михаил Михеев - Крепость
Однако разгром вражеского порта – это еще полдела, не менее важным было из него уйти, причем желательно целыми. Японских батарей Эссен не слишком опасался – все же их орудия не могли причинить его флагману серьезного урона. Тем не менее они не были подавлены при наглом прорыве в бухту, и десант их тоже не обезвредил, слишком уж он был малочисленным, да и времени катастрофически не хватало. Получать же лишние снаряды, пусть и из устаревших даже по меркам этой войны орудий, не хотелось, тем более что «Енисей», в отличие от крейсера, не был защищен даже пародией на броню. И потому «Рюрик», подойдя к выходу из бухты, замер, словно в нерешительности. Японские офицеры на батареях, наверное, гадали о причинах столь странного поведения – то ли русские ждали темноты, предпочтя открытому бою незначительную навигационную опасность, то ли собирались опять высаживать десант, то ли еще что-нибудь… Ответом на все эти вопросы стал локальный апокалипсис, разыгравшийся в только что покинутом «Рюриком» порту.
Ощущение было такое, словно дрогнуло небо. Вода как будто вспухла от мелкой ряби, в порту сверкнула яркая вспышка, и лишь потом до крейсера донесся низкий, рокочущий грохот. Однако это был еще не конец. Взрыв склада с боеприпасами – а это был именно он – разом выбросил на сотни метров вверх кучу мелких обломков вперемешку со щебнем и пылью, за несколько секунд образовав тяжелое черное облако, похожее на устрашающего вида гриб на тонкой ножке. Ударная волна разрушила часть портовых строений и буквально смела остатки города, но даже это оказалось только началом, потому что за первым взрывом последовал второй, третий… Склады рвались один за другим, вдребезги разнося то, что не смогли разрушить моряки с «Рюрика». Позже выяснилось, что не взорвался только один – посланный в разведку отчаянный японский солдат, наблюдавший за отплытием на катере последних русских, случайно обнаружил огнепроводный шнур и перерубил его лопатой. Правда, его смелость лишь отсрочила неизбежное – через несколько часов разбушевавшийся пожар достиг склада и охватил его. Боеприпасы дружно возмутились на столь хамское обращение, и, как им и положено, сдетонировали, вызвав множество жертв среди японских солдат и матросов, безуспешно пытающихся бороться с огнем.
Однако даже без этого склада эффект вышел очень впечатляющим. Фонтаны огня и дыма, казалось, подпирали небеса, а многие японские снаряды, не разорвавшиеся сразу, разлетались по окрестностям. Те из них, которые были начинены шимозой, как правило, все же детонировали, иные в полете, другие от удара о землю. Снопы осколков в клочья рвали неудачников, оказавшихся поблизости. Все же характер японской взрывчатки был на редкость скверным, и грубостей она не прощала. Относительно немногочисленные бронебойные снаряды английского производства, начиненные куда более устойчивым к вторичной детонации черным порохом, как правило, просто брякались на склоны гор, долгие месяцы еще пугая своим грозным видом местных жителей. Разгоревшиеся, наконец, угольные склады частично разметало, и они выплеснули наверх снопы коптящего пламени. Словом, получилось именно то, чего добивались русские.
Пока взрывы выворачивали наизнанку окрестные скалы, а японцы таращились на эффектное светопреставление, «Рюрик» дал ход и, стремительно разгоняясь, вырвался из бухты. Береговые батареи вновь открыли огонь с запозданием, когда броненосный крейсер уже фактически вышел за пределы их эффективного огня. Тем не менее тявканье в свой адрес русские не спустили, дав по японцам пару залпов. Эффективность их с такой дистанции также казалась сомнительной, однако цель была совсем иная. Пока японские артиллеристы азартно перестреливались с ускользающим в быстро сгущающихся августовских сумерках крейсером, захваченный русскими угольщик принял на борт катер с десантом и тихонько, не привлекая внимания, покинул еще недавно бывшую родной гавань. Что в этой сказке что-то не так, японцы сообразили слишком поздно, и несколько выстрелов вслед уже скрывшемуся в темноте пароходу цели закономерно не достигли.
База японского флота. Двое суток спустя
Если бы командующему японским флотом повезло родиться в России, он бы, наверное, ругался сейчас матом, ибо, каким бы гонениям ни подвергалось это направление языка, для выражения сильных эмоций оно подходило лучше всего на свете. А в том, что именно сейчас наступило время для сильных эмоций, не сомневался ни сам Того, ни его старшие офицеры, в полной мере владеющие оперативной обстановкой. Они, кстати, тоже готовы были выразиться как угодно, и удерживало их только самурайское воспитание, да еще тот факт, что никакими словами проблему не решить, и, что делать, они в общем-то пока не знали.
Обстановка была, как порой говорят русские, так себе. Лишь две недели прошло с того момента, как японскому флоту удалось предотвратить отчаянный прорыв русской эскадры из осажденного Порт-Артура. С трудом предотвратить, грудью встав на пути их броненосцев. Адмирал Витгефт, которого все считали безнадежно далеким от моря штабным деятелем и не принимали всерьез, на поверку оказался грамотным и умелым флотоводцем. Не пытаясь, подобно безвременно погибшему адмиралу Макарову, изобретать какое-то откровение в военно-морском искусстве, он положился на прочность брони своих кораблей и выучку артиллеристов. Грамотно маневрируя, Витгефт, даже уступая японским кораблям в эскадренной скорости, в течение всего сражения выдерживал наиболее выгодную для своих потрепанных броненосцев дистанцию. По сути, он уже победил тогда, не кривя душой, Того признавал это, и лишь гибель русского адмирала от случайного попадания японского снаряда помогла все же переломить ход сражения. А ведь японский адмирал уже собирался отступать, тем самым рискуя успехом всей войны. Русские корабли, прорвись они во Владивосток, получили бы свободу маневра, а идущая из Петербурга эскадра приобрела тем самым лишние шансы на победу. Но – случилось то, что случилось, и изо всей русской эскадры прорвались буквально несколько кораблей, или потопленные впоследствии, как гроза миноносцев, легкий крейсер «Новик», или укрывшиеся в иностранных портах и интернированные, подобно броненосцу «Цесаревич». Основные же силы русских вернулись в Порт-Артур, где со дня на день их должны были уничтожить дальнобойные орудия наступающей на город сухопутной армии.
Японский флот тоже расползся по своим базам – с теми повреждениями, которые получили его броненосцы, впору было не воевать, а служить фоном для картины «ужасы войны». Или, может, «Апофеоз войны» – кажется, именно так называлась одна из работ погибшего в Порт-Артуре русского художника Верещагина. Казалось, в войне наступает вынужденная пауза, дающая измотанным морякам Страны восходящего солнца давно заслуженный отдых.
