Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
чтобы моя макушка не высовывалась, но обзор был достаточен. Я сразу увидел
вертолет. Желто – свинцовая стрекоза, сверкающая на солнце.
Поймав стрекозу в перекрестье прицела, я надавил на гашетку. Лента,
извиваясь, исчезла внутри пулемета.
На мгновение мне показалось, что я промазал, - вертолет продолжал
двигаться с той же скоростью в том же направлении. Но вот черная полоска дыма
прорисовалась у хвоста машины, стала четче и гуще, вертолет накренился и
исчез из поля зрения. Упал ли он в реку, либо взорвался в воздухе, мы не могли
узнать при всем желании: поезд преодолел мост и снова, изрыгая из трубы
черный дым, пошел через Джунгли.
В Тверь состав двигался тяжело, часто останавливался, бойцы проверяли
пути, искали мины, ремонтировали взорванные рельсы; на Полянах проводились
зачистки, разводились костры. Теперь же, «налегке», как выразился Олегыч, мы
неслись по уже хоженым «тропам». Но на душе у меня вовсе не было покоя. Еще
бы! Отряд погиб, миссия провалена. Куда я еду? Зачем? С головой – прямо в
пасть дракона?
Созвездия выстроились на почерневшем небе. Показалась луна,
выщербленная и растрескавшаяся древняя монета.
Джунгли кончились. Кончилась и железная дорога, вдруг уткнувшись в
темную стену, безнадежно плотную: ни двери, ни калитки. Но я-то знал: поезд
приблизится, и перед ним распахнутся ворота. Так всегда бывает.
Московская резервация… Что ждет меня там? ОСОБЬ, сырой подвал,
допросы, выворачивающие душу наизнанку, пытки и, апофеоз, - позорная казнь?
А еще там меня ждет Марина. И потому я пойду туда, а, если придется, поползу,
по снежной корке, сдирая колени до костей. Марина!
Часть третья
ВОЗРОЖДЕНЦЫ
1
КРЕМЛЬ - 2
Кажется, это произошло со мной, когда я учился в школе. В обычной школе
на станции Родинка.
Пожалуй, «произошло» - сильно сказано для подростковой чепухи, но тогда
я, наверное, не знал об этом.
Меня предала любимая учительница.
Ее звали Алиса Аркадьевна, она преподавала химию. Помимо сказочного
имени у учительницы был слегка вздернутый нос в задорных веснушках и голубые
глаза, придававшие ее лицу милое, как будто удивленное выражение.
Предательство Алисы Аркадьевны началось в мае, когда состоялась
олимпиада по химии. Я оказался единственным участником от нашей школы. На
гербовых бланках решил несколько задач, не показавшихся мне сложными.
«Сказали, результат пришлют летом. По почте, – сообщила мне Алиса
Аркадьевна. – Надеюсь, ты победишь».
Со второго июля по третье августа, в школе - практика.
Практикой у нас называли работу на пришкольном участке: поливать
кабачки, собирать личинки с капусты, полоть морковь. Иногда возникали ссоры и
драки разморенных на жаре школяров.
Овощи, ягоды и фрукты, выращенные своими руками, поступали в
школьную столовку, и краснолицый Юрка-поваренок весь год варил сливовый
компот и щи из квашеной капусты.
Я не ходил в столовку не потому, что мне не нравилась Юркина стряпня.
В столовке заправляла банда Сани – «монаха», второгодника из
многодетной неблагополучной семьи, и легче легкого там схлопотать ложкой по
лбу, а то и получить стакан компота за шиворот.
Я не ходил в столовку и потому считал, что вправе не ходить и на практику.
Тем более что посещение практики было не обязательным, - достаточно не
придти в первый день, второго июля, не отметиться в журнале, и все лето -
свободно.
Второго июля я был дома. На чердаке нашел стопку журналов,
перевязанную бечевой, и, спустившись, рассматривал их на полу. В журнале
«Работница» на обложке – Высоцкий с гитарой, в журнале «Юность», - роман
Берджеса «Заводной апельсин»…
В дверь позвонили.
Это была Света Коршунова, моя одноклассница.
-Андрей, - сказала она. – Тебя Алиса Аркадьевна в школу вызывает.
-Зачем?
-Говорит, пришло письмо с результатами олимпиады.
Всю дорогу до школы я бежал, и перед дверью учительской остановился,
запыхавшись. Постучал.
-Войдите, - голос Алисы Аркадьевны.
Учительница была одна. Она окинула меня насмешливым взглядом,
подметив, как тяжело вздымается моя грудная клетка.
-Островцев, - сказала она. – Почему ты не посещаешь практику?
Я молчал, пытаясь унять биение сердца.
-Это нехорошо, Андрей. Твои товарищи работают, а ты отдыхаешь. В
столовую – то ходишь.
Она смотрела на меня своими добрыми глазами. Я опустил голову.
-Распишись.
Алиса Аркадьевна протянула журнал практики. Я поставил закорючку
напротив своей фамилии, одним росчерком отняв у себя часть лета.
Но мне не лета было жалко.
Выйдя из учительской, я побрел по школе, ничего не замечая вокруг себя.
Конь, осаженный на всем скаку. Рыбка, пойманная на пустой крючок.
Алиса Аркадьевна могла бы просто вызвать меня - пришел бы, никуда не
делся! Почему она предпочла ложь?
«Почему она предпочла ложь?»
Я застонал, а быть может, мне показалось, что застонал. В висках словно
засели две пчелки, по одной в правом и левом. Они жужжали, настойчиво и
звонко, пытаясь вырваться наружу.
Вырваться наружу…
Но они находятся в моей голове, и если вырвутся наружу, то в моем черепе
образуются две дырки, и я сдохну к чертовой матери.
Схватившись за голову, я сел. Перед глазами на мгновение возникла
черная дыра, но мало – помалу боль в висках стихла.
Низкий сырой свод подземелья. Кап! – сорвалась и расплющилась на
земляном полу капля. Тусклая лампочка освещала пространство, перегороженное
металлической решеткой. По ту сторону решетки – двое. Баба с фонарем и мужик.
-Марина?
-Я не Марина, – отозвался женский голос. Хриплый, простуженный.
-МАРИНА!
Арина! Рина! Ина! А!
Проклятое эхо!
-Настоящий дикий, - пробормотал мужик. – Но не нужно кричать. Мы
пришли, чтоб отвести тебя к ней.
Я встал. Оказывается, когда на лоб мне упала холодная капля, я лежал на
постели - на соломенном сыром тюфяке. Что это значит?
Почему я не в Джунглях? Где моя заточка?
И тут, наконец, включилась память. Я дотронулся рукой до шеи, нащупал
крошечный бугорок. След шприца. Шприца, который мне в шею вонзила Марина.
Где она, что с ней? Я должен знать, - мне жизненно необходимо посмотреть ей в
глаза.
Я кинулся к решетке, ухватился за прутья, покрытые чешуйками ржавчины,
что есть силы, затряс решетку.
-Не трать силы, Андрей, - миролюбиво сказал мужик. – Мы пришли, чтоб
освободить тебя. Решетка - это ерунда, мера предосторожности.
Баба кивнула.
Она была невысокая; вытянутое по лошадиному лицо покрыто густой сетью
морщин, глаза печальные, глубоко запавшие, как у старухи, либо как у трупа;
жидкие светлые волосы некрасиво висят вдоль шеи. Как я мог спутать ее с
Мариной?
Мужик рослый - в низком пространстве помещения вынужден пригибаться,
чтоб голова не упиралась в потолок. Седые длинные волосы обрамляют
одутловатое лицо, на правом глазу, переходя на щеку, багровый нарост. Левый
глаз цвета вороньего крыла смотрит с любопытством. На мужике черный кожаный
плащ до пят, на поясе – кобура. На груди – блестящий значок «Работник парковки
№56».
-Кто вы такие?
-Марина расскажет тебе, - пообещала женщина. – А меня зовут Букашка.
-Я Киркоров, - глухо отозвался одноглазый.
«Зайка моя, я твой зайчик!», - возникло в памяти. К чему это?
-Выпустите меня.
-Хорошо, Андрей, - мягко сказал Киркоров. – Но, чтобы выпустить тебя, мы
обязаны сковать тебе руки вот этим.
Он потряс в воздухе наручниками.
Кто эти люди и что может связывать их с Мариной? Запах сырости стал
запахом опасности.
-Попробуй только приблизиться, - пригрозил я. – Шею сверну.
-Ну вот, - искренне огорчился Киркоров. – Букашка, прочти ему.
Женщина откашлялась.
- Предчувствую тебя. Года проходят мимо-
Все в облике одном предчувствую тебя.
Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.
-Стой! – крикнул я. – Я согласен.
-Вот и ладушки, - усмехнулся Киркоров. – Тогда повернись и сложи руки за
спиной запястье к запястью.
Я выполнил указание. Передо мной встали Джунгли, железнодорожная
будка, костер, и Марина - ее задумчивые глаза и ровный голос, читающий
стихотворение бывших.
Прикосновение металла неприятно. Наручники защелкнулись. Я повернулся
