Роман Глушков - Эпоха стального креста
Тьерри заскулил громче, однако ни «да» ни «нет» не произнес.
Рация Мясника, лежавшая рядом с ним на полу, издала требовательный писк.
– После договорим, хорошо? – учтиво закончил Бернард беседу с пленником и, подняв рацию, щелкнул тумблером. – Брат Бернард на связи!
– Это брат Карлос. Зачистка Ла-Марвея практически завершена! – Матадор докладывал бодро и уверенно, успев, надо думать, поквитаться за своих погибших братьев сполна. – Все пятерки собираются по периметру церкви, как вы и приказали, за исключением той, что прочесывает подвал. Как поняли, прием?
– Вас понял, брат Карлос. Тоже выдвигаемся к вам...
И наша шестерка поплелась обратно вниз: Вольф и Гюнтер волокли связанных отступников; Бернард и Николас шли впереди; я и Михаил прикрывали тыл...
Окруженный огромными монастырскими строениями, c церковью посередине, внутренний двор Ла-Марвея напоминал колоссальный колодец. Солнечный свет проникал сюда лишь в полдень, и отовсюду несло подвальной затхлостью. Не слишком приятные воспоминания о детстве должны были оставаться в памяти местных воспитанников.
Сбоку, у стены, лежали лицами вниз семеро взятых живыми иудиных сподвижников. Убежден: их могло быть гораздо больше, если бы братья не были так озлоблены затяжной и кровавой атакой на дамбе. Да и те, кто вдыхал сейчас пыль неубранной мостовой, наверняка сдались добровольно – лично в моих представлениях не укладывался Карлос Гонсалес, потерявший четверых своих бойцов и после этого милосердно дарующий жизнь сопротивляющемуся врагу.
У нас тоже не обошлось без потерь: по двое раненых из Первого и Пятого отрядов, все разной степени тяжести, но не смертельно, что здорово утешало.
Суровые великаны-конвоиры приобщили Жан-Жака и Тьерри к их единомышленникам, неаккуратно бросив арестованных на землю.
Держа карабин на плече, Карлос приблизился ко мне и Бернарду:
– Чем вы раскололи этих ублюдков, брат Бернард? Я пристрелил двоих, но не выдавил из остальных ни слова о Проклятом...
Мясник, одарив сарагосца снисходительным взглядом, ответил:
– Своей репутацией, брат Карлос. Исключительно своей репутацией... Итак, что мы имеем?
– Церковь заперта изнутри. Задний вход чем-то завален. Единственно возможное место проникновения, – Матадор ткнул стволом карабина в сторону полусгнивших, но еще довольно прочных церковных ворот, – здесь. Прикажете тоже разнести их гранатами?
– А вот этого, командир, как раз делать не надо! – предостерегающе напомнил ему Бернард. – Не забывайте, что вся начинка сего пирожка нужна нашему Пророку свежая и непокусанная, – а затем, пройдя мимо Карлоса, он повернулся к церкви и закричал: – Жан-Пьер де Люка, я знаю, ты меня слышишь! Предлагаю тебе и твоим прихлебателям сдаться Слугам Господа и тем самым спасти свои души! Времени на раздумье не дам; у тебя и так было на это целое утро!
Из открытого настежь окна одной из церковных башенок до нас донесся приглушенный высотой голос:
– Я узнал вас, Бернард Уильямс! Вам ли приписывать себя к Божьим Слугам, кровавый Мясник! На вашей совести сотни трупов!..
Главнокомандующий обернулся к нам, явно гордясь своей мрачной известностью, а потом, задрав голову кверху, ответил:
– Да будет тебе известно, что этим меня не зацепишь! На совести ангелов-истребителей жизней куда больше, но в их принадлежности к Господнему Воинству никто не сомневается! А проклятый Пророком здесь, между прочим, только один и он сидит где-то надо мной да еще теологические дискуссии пытается вести! Не уходи от темы, Жан-Пьер, и слушай: я пришел помочь тебе вернуться к Свету...
– Помочь?!! – взорвалось негодованием окно. – Нет, Бернард, нам ваша помощь не потребуется! А теперь слушайте вы: как только хоть одна ваша нога переступит порог церкви, и я, и мои дети, и все – слышишь: все! – сожжем себя и эту церковь дотла керосином! Мне и детям терять отныне нечего!
Карлос весь этот период переговоров держал рацию возле уха и раз за разом кивал в подтверждение получаемой информации.
– Вас понял. Ведите всех сюда, – распорядился испанец, после чего, отдав передатчик Марчелло, подошел к Мяснику и принялся что-то негромко ему докладывать. Бернард разулыбался – видимо, новости оказались для него весьма своевременными, – а затем, цинично расхохотавшись так, чтобы его услыхали в церкви, вернулся к переговорам:
– Жан-Пьер, Жан-Пьер! Ну кого ты хотел перехитрить, а? Думаешь, я поверю в то, что ты способен убить собственных детей? Думаешь, что я решу, будто бы они сгорели вместе с тобой и никогда их не найду? Наивный, да я ведь знаю о тебе гораздо больше, чем ты и предполагаешь! Не тебя ли днями и ночами видели у постели больной дочери в Медицинской Академии, когда она подхватила какую-то неизвестную заразу? Не ты ли самолично, игнорируя даже государственные дела, возил на кресле-каталке в школу своего старшего сына Поля, когда он сломал себе ногу? Ты слишком любишь их, Жан-Пьер! Безусловно, в этом твоя сила, но, к сожалению, и твоя слабость! Я ведь старый битый пес, и когда мне лгут, чую прекрасно! Твои дети не с тобой, ты их спрятал! Однако не так хорошо, как думаешь! Ты проиграл, Жан-Пьер, и сейчас в этом убедишься! Кстати, а вот и наши маленькие друзья!
Во двор тем временем входила весьма своеобразная процессия. Пятеро бойцов Гонсалеса окружили и вели большую пеструю группу: примерно около сотни детей и подростков в возрасте от пяти до тринадцати-четырнадцати лет, сопровождаемые напуганными женщинами-воспитателями, а также несколькими хозработниками и бледным, как газетная бумага, пожилым наставником приюта. Головорезы Матадора, надо отдать им должное, проявили по отношению к детям достаточную тактичность, не орали на них и не понукали, несмотря на ту жажду убийств, что бурлила внутри каждого из братьев. Дети тоже вели себя очень смирно; лишь кое-где слышались звуки тихого плача, да и то не от угроз или какой-либо жестокости, а скорее всего от обилия незнакомых сердитых людей. Гонсалес, встретив группу, распахнул перед ними двери занимавшей весь первый этаж западного крыла кладовой и загнал заложников туда, во избежание непредсказуемых эксцессов подперев на всякий случай выход доской.
Из башенки раздался захлебывающийся от бессильной ярости вопль:
– Мясник, тварь!!! Если ты тронешь хоть кончик волоса кого-либо из них, то я клянусь...
– То что ты сделаешь? – Бернард откровенно наслаждался процессом сламливания Иудиного духа. – Плюнешь на меня со своей колокольни? Успокойся, папаша, я Охотник, а не Ирод, и убиваю только отступников, а не тех, кто в связи с возрастом и о Боге-то понятия грамотного не имеет! Однако это не значит, что я не воспользуюсь твоими чадушками для выманивания тебя из твоей норы! Каким образом – это уже второй вопрос! Фантазия у меня богатая! Правда, есть одна проблема – мы не знаем, которые из этих детей твои! Но Господь на нашей стороне и сегодня он одарил нас теми, кто готов помочь!
Бернард кивнул Вольфу на Тьерри, и тот выволок сучившего ногами отступника на центр двора так, чтобы его можно было наблюдать и из церковной башенки. Положив ладонь на плечо поставленного на колени парня, главнокомандующий продолжал:
– Ты слышишь, Жан-Пьер? Кое-кто из твоих людей с радостью готов вернуться на путь Покаяния! Вот, к примеру, юный Тьерри! Двадцать минут назад я имел с ним беседу, и ты знаешь – всего лишь силой слова вселил в него желание очиститься от всей той скверны, что ты туда занес! Так ведь, Тьерри? Ведь мы же правильно поняли друг друга в галерее? А надо нам от тебя всего ничего – ты должен указать Посланцам Пророка трех отроков Проклятого Иуды. И будь уверен: Господь сразу же простит тебя...
– Не делай этого, Тьерри! – раздался из церкви уже знакомый мне голос рыжеволосой Кэтрин. – Не верь убийцам и не надейся на легкую смерть – они все равно сожгут тебя! Ты всегда был замечательным человеком и хорошим товарищем, так умри же достойно, не пачкайся в инквизиторском дерьме!
– Это еще кто? – оторопел Бернард. – А-а-а, понял! Я имею честь услыхать ту самую ведьму, что упорхнула от моих людей по воздуху! До вас, мисс, очередь еще дойдет, а теперь я бы попросил не отвлекать от покаяния вернувшегося в лоно Веры ее блудного сына! Ну так я весь внимание: твое слово, Тьерри?
Тьерри заколотила крупная дрожь, и он, зажмурившись, с трудом выдавил из себя:
– Да будь ты проклят...
Похоже, Мясник подобного никак не ожидал:
– Извини, Тьерри, я, по-моему, тебя не расслышал. Ну-ка повтори!
– Будь ты проклят!!! – гаркнул теперь Тьерри что было мочи. – Будьте прокляты вы все: пророки, иуды, мясники!!! Все!!! Осточертело! Как мне все это осточертело!
Истеричный всплеск отступника перерос в безнадежные всхлипывания. Бернард хмыкнул, убрал руку с его плеча, горестно вздохнул и, приставив ствол «беретты» к трясущемуся затылку парня, вымолвил:
