Роман Глушков - Эпоха стального креста
– Как знаешь. Однако не пристало Господу унижаться и просить о покаянии дважды...
Эхо выстрела заметалось по колодцу монастырского двора. Тьерри, дернув головой, упал лицом вперед и забился в предсмертных конвульсиях. Черная кровь потекла у него из развороченного пулей лба. Двое бойцов Первого, повинуясь немой команде главнокомандующего, тут же отволокли тело в дальний угол двора.
Мясник отер платком выступивший на шее пот.
– А ты страшный человек, Жан-Пьер! – осуждающе прокричал он. – Сколько же ереси вложил ты в эти молодые души; сколько же терпения потребуется для того, чтобы ее оттуда выскоблить! Веришь – нет, но мне было жаль беднягу Тьерри! Ну чего молчишь? – Он прислушался к безмолвствующей церкви. – Думаешь? Думай! Ну а мы пока спросим другого. Где-то здесь был мой давний знакомый Жан-Жак...
Циклоп ухватил за шиворот «давнего знакомого» и заботливо помог тому приблизиться к Мяснику. Особо не церемонясь, Бернард уронил Жан-Жака коленями прямо в разлившуюся на мостовой лужу крови и участливо поинтересовался у него:
– А ты, грешник, готов искупить вину перед вскормившей тебя Святой Европой и Верой в единого нашего Создателя?
– Готов, брат Бернард! Видит Бог, готов как никто другой! – ни секунды не раздумывая, залепетал Жан-Жак.
– Во-первых, я тебе не брат, запомни это! – и как бы в подтверждение своих слов Бернард брезгливо от него отстранился. – Однако я рад, что ты такой сговорчивый. Ты знаешь, что от тебя требуется?
– Да, брат... ой, извините, мистер Бернард! Я приведу вам его детей, мистер Бернард! Всех до одного приведу! Видит Бог, я готов к покаянию...
– Брат Вольф! – обратился Мясник к заместителю. – Помогите этому, бесспорно, разумному человеку оправдать себя в глазах Всевышнего!
– Что ты делаешь, Жан-Жак? – Словно воплощение самой совести по двору вновь разлетелся звонкий голос Кэтрин. – Не ты ли клялся на днях, что готов умереть за своего кумира? Не ты ли уверял Жан-Пьера, что грудью встанешь на защиту его детей? Подонок, а он ведь так тебе верил!
– Заткнись, ведьма! – нервно взвизгнул влекомый Циклопом по направлению к заложникам Жан-Жак. – Это ты и Иуда ввергли меня во грех отступничества! Вы завлекли в ваши мерзкие сети мою душу! Но теперь-то я прозрел! Воистину прозрел! Идемте, мистер Вольф, я покажу, какие из тех детей дети Проклятого!..
И они скрылись в воротах кладовой.
– Эй, Жан-Пьер! – Бернард потер затекшую от постоянного задирания головы вверх шею. – Слушай сюда, Жан-Пьер! Я предлагаю только один раз, учти! У вас три пути. Первый: продолжаете упорствовать и тянете драгоценное время. В этом случае я казню всех ваших людей и твоих детей. Казню медленно и жестоко. Второй: сжигаете себя. Тогда я делаю то же самое и плюс ко всему по прибытии в Ватикан брошу твоих детей в подвалы Главного магистрата. Ты отлично понимаешь, что это такое: колдуны, сатанисты, больные сектанты... И, наконец, третий: ты и твое окружение сдаются на суд ордена Инквизиции. А вот тогда – я могу дать тебе Слово Командира! – дети твои попадут в самый привилегированный приют, откуда их со временем, возможно, даже усыновят лучшие семьи Святой Европы... Так что ты выбираешь?
Молчание со стороны Иуды продлилась долго. И вот наконец, как мне показалось, смертельно уставший Проклятый спросил:
– Почему я должен верить вашему слову?
– А потому, что в свое время я, – Бернард выразительно ткнул себя большим пальцем в грудь, – дал такое же Слово Командира Пророку, что возьму тебя живым!
Вновь воцарилось тягостное молчание. В этой тишине скрипнули ворота кладовой, и оттуда неуверенными шажками вышли два мальчика и одна девочка. Старшему сыну Жан-Пьера было лет двенадцать. За его тонкую мальчишескую руку держался младший – карапуз лет пяти-шести. Девочка – очевидно, средний ребенок в семье де Люка – семенила за спинами мальчишек. Она испуганно косилась на идущего рядом Вольфа, по всей видимости представлявшегося ей каким-то сказочным, но отнюдь не положительным персонажем. Встав посреди двора, они тесно прижались друг к другу и принялись обеспокоенно озираться. На счастье детей, те даже и не подозревали, что вступили ботиночками в наполовину вытертое коленями Жан-Жака кровавое пятно, оставшееся на камнях после казни Тьерри. Младший засунул в рот палец и готов был вот-вот разреветься.
Весьма своеобразно раскаявшийся Жан-Жак, стараясь не глядеть в глаза своих бывших единомышленников, понуро проследовал к стене и сел, прислонившись лопатками к холодным камням. Лицо его не выражало ничего, кроме тупой отрешенности.
Неспешно обойдя стайку нахохлившихся ребятишек, Бернард, прямо как заправский родитель, вынул пальчик малыша из его слюнявых губ, потрепал кучерявую головку девочки и похлопал по плечу старшего, а сам при этом не сводил пристального взора с продолжавшей отмалчиваться церкви. Хитрый старый пес знал, что уже победил, а теперь давал и противнику свыкнуться с неизбежным.
Иуда нарушил напряженное молчание спустя пять минут:
– Бернард Уильямс, вы меня слышите?
– Спросил бы лучше: «Вы еще здесь?» – пробормотал себе под нос Михаил, но тут же осекся, поняв по моей пасмурной физиономии, что ситуация никоим образом не располагала к шуткам.
– Само собой, Жан-Пьер, само собой! – встрепенулся Мясник. – Знаешь, а у тебя замечательные дети! Надеюсь, что ты принял правильное решение, ведь так?
– Не стреляйте! Мы выходим... – наверное, Проклятый совсем упал духом, поскольку его последние слова едва-едва донеслись до нас.
Активность вновь захлестнула Мясника:
– Брат Карлос! Брат Эрик! Организуйте конвой по обе стороны двора! Наручники готовы? Следите, чтобы пленные не выкинули какой-нибудь фокус!..
Матадор и я построили оставшихся в строю братьев по обе стороны мостовой у церкви. Все хорошо осознавали ответственность момента, а потому были предельно сосредоточены.
Загремел отпираемый засов. Створки церковных ворот распахнулись, и злейший внутренний враг Святой Европы, заклейменный проклятьем предатель и богохульник предстал пред нами во всем своем великолепии, а точнее в том, что от него осталось. А осталось немного.
Силы окончательно покинули его. Жан-Пьер еле перебирал ногами, ведомый под руки Кэтрин и одним из своих приближенных. Одетый в засаленную куртку и грубые рыбацкие штаны, этот тщедушный сорокалетний человечек с недельной щетиной на лице никак не вязался с образом подручного Сатаны, каким преподносили его все святоевропейские газеты.
Однако не это первым бросилось мне в глаза. Сначала я увидел крест. Да-да, тот самый выжженный на лбу четырехпалый шрам в форме креста, бывший отличительным знаком пророческо-апостольского высшего круга и наносимый не иначе как самой божественной дланью. Он коряво краснел на положенном ему месте, как и в бытность Иуды еще Апостолом Святого Писания. Это казалось очень странным и нелогичным – ведь, если вдуматься, Бог просто обязан был каким-то образом снять дарованную им же самим за исключительные заслуги в деле укрепления Веры печать. Но не снял, вновь оправдавшись неисповедимостью своих путей.
За Иудой и его проводниками плелся еще один сподвижник Проклятого. Бернард, дождавшись, пока все они покинут церковь, вышел навстречу и останавливающе вытянул вперед ладонь:
– Стойте! Вы, двое – отойдите от него!
Девушка со вторым помощником переглянулись и нехотя повиновались. Жан-Пьер покачнулся, но устоял.
Мясник вальяжной походкой победителя приблизился к Проклятому.
– А ты изменился, – главнокомандующий смерил Иуду взглядом с ног до головы. – Однако же мантия Апостола была тебе более к лицу... Предатель!
Внезапно лицо Мясника перекосила ярость, и он без предупреждения коротким боковым ударом заехал Иуде под левый глаз. Тот упал на одно колено, но тут же через силу поднялся, держась за ушибленное место, а затем, расправив костлявые плечи, принял горделивую стойку, дабы неизвестно кому доказать неизвестно что. Все это показалось мне глуповатым, однако со стороны такое новозаветное «подставление второй щеки» выглядело довольно эффектно.
– Это тебе за всех погибших и раненых братьев, сволочь! – гневно прошипел Бернард и потер костяшки, но повторно бить явно намеренно искушающего его Иуду не стал. – Взять их!
– Папа! Папа! – сразу заголосили дети нестройной капеллой. – Пустите нас! Не трогайте папу!..
Бойцы Гонсалеса удержали маленьких заложников, помешав им прийти на выручку отцу – тому уже заламывали руки и надевали стальные браслеты. Та же участь постигла и остальных сдавшихся, для которых не делалось исключений ни по возрасту, ни по половой принадлежности. Когда мимо меня Гюнтер волочил скованную наручниками Кэтрин, наши с ней глаза встретились. Наверное, весь мой вид выражал лишь одно: «И что я вам, красавица писаная, намедни говорил?», потому как она наградила меня таким убийственным взглядом из-под упавших на ее лицо огненных локонов, что я моментально почувствовал себя мерзким раздавленным тараканом.
