Эйдзи Микагэ - Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 4
Но у меня уже нет иного выбора, кроме как принять этот исход.
Так что я предприму хотя бы одну контратаку – под самый конец.
– Э… ф… э…
Я пытаюсь выговорить последнюю фразу, но сдавленные голосовые связки уже отказываются создавать слова. Но это не имеет значения. Главное – чтобы они его достигли; а точными им быть не обязательно.
Даже если он всего этого ожидал, я как минимум подостаю его.
Я смотрю ему прямо в глаза.
В них легкая нерешительность.
Аа, похоже, я достучался до него чуть-чуть.
«Помоги мне».
Вот что я пытался вложить в мои слова.
Конечно, результат от этого не изменится.
Но я точно знаю одно. Я видел, как он смеялся, когда все еще был «принцем» и рядом с ним была Кирино-семпай, и я знаю одно.
С этого дня ты будешь все время проигрывать – Дайя Омине!
Или – т ы с е р ь е з н о д у м а л, ч т о г о д и ш ь с я н а р о л ь «к о р о л я»?
Чувствую, как мое тело поглощает тьма. В глазах тоже почернело, я ничего не вижу. Но слышу эхо его голоса у меня в голове.
– …Кадзу, ты правда думаешь, что справился бы лучше?
Он говорит дрожащим голосом, думая, судя по всему, что я уже без сознания.
– Даже если бы я не хотел использовать смерть Кодая Камиути таким вот образом, все равно вряд ли нашел бы другой способ остановить «Игру бездельников». А ты бы нашел?
Конечно, лица его я больше не вижу.
Ощущаю что-то у себя на голове. Что это? Чувствую кислый запах.
Аа, понятно… блевотина.
Эй, эй, Дайя Омине, ты перебарщиваешь!
Впрочем, чья бы корова мычала. В конце концов, я тоже блевал до самого дома, после того как оставил Рино в той гостинице. Сам себе не могу объяснить, почему. Но несомненно то, что тогда мне было очень больно.
И все же, когда насилие превратилось в удовольствие?
Я не знаю. Я не знаю, а это значит – и не узнаю уже.
Я проваливаюсь во тьму.
Но эта тьма – почти такая же, как то место, где я только что был.
Так с какого же времени я окружен этой тьмой? Ну понятно тогда, что мне было скучно, в таком-то месте. Я бегал кругами, кричал, протягивал руки, но не находил никого и ничего, кроме страха.
Но если бы я поискал еще хоть немного, может, мне удалось бы до кого-нибудь дотянуться?
…Хех.
Неа.
Ведь даже родная мать меня оставила.
✵
Почему-то последним мне пришел в голову Кадзуки Хосино.
Я задал ему единственный вопрос.
Слушай, если бы ты был здесь…
…ты сказал бы мне, какое же на самом деле у меня было «желание»?
Глава 5
Накануне дня похорон Кодая Камиути шел дождь, так что влажность была очень высокой, и ощущался изрядный дискомфорт.
Пришедшие на похороны люди хмурились, не в силах удерживать смиренное выражение лица из-за жары. Они как будто забыли, что им положено скорбеть по усопшему.
Тем не менее многие из пришедших все равно плакали. По обрывкам разговоров, которые я то и дело выхватывал, можно было понять, что Кодай Камиути был весьма популярен. Мне сперва казалось это странным – я-то знал его с другой стороны, – но, если вспомнить его общительность, все было вполне естественно.
Молодая женщина, похоже, его мать, совсем развалилась; она рыдала так отчаянно, словно стремилась выжать из себя все слезинки до последней.
Это зрелище разрывало мне сердце.
Где-то в глубине души я хотел отмести все это, чтобы мне стало легче. Мне хотелось оправдать его смерть тем, что он все равно был безнадежен.
Но даже он был дорог многим. Ну конечно же.
Исход, которого добился Дайя, был ужасен. И, естественно, я тоже был в ответе за этот исход.
Конечно.
Как и Дайя, я тоже убил Кодая Камиути.
Мать Камиути-куна не переставая шептала, что это все ее вина, хотя, разумеется, не она была преступником, который его задушил. Для меня ее отчаяние выглядело так, словно она пыталась проклясть саму себя.
Камиути-кун смотрел с портрета, чуть прищурившись и приподняв уголки губ. Но, хотя это была явно улыбка, мне она улыбкой не казалась.
Стоявшую рядом со мной Марию, судя по всему, мое выражение лица удивляло; она спросила: «…Ты его знал?» Я без колебаний покачал головой и ответил: «Нет». Мария продолжала стоять молча и искренне оплакивать его, хотя она с ним почти не общалась; и потом, когда мы пошли в кафешку, она даже не доела клубничный торт.
Так что я очень рад, что Мария не помнит «Игру бездельников». Если бы помнила, она наверняка бы винила себя.
…«Игра бездельников», хех.
Вполне можно было решить, что Камиути-кун смог овладеть «шкатулкой». Но это было не так. Как и Моги-сан с Асами-сан, которые думали, что их «желание» неосуществимо, и уже поэтому не смогли его исполнить как следует, он тоже не сумел полностью овладеть своей «шкатулкой». Пожалуй, можно сказать даже, что он потерпел неудачу более серьезную, чем кто бы то ни было.
Ведь «желание», засунутое в «Игру бездельников», представляло собой всего лишь бегство.
Вот интересно, какое же у него было «желание» на самом деле?
Я думал и думал… но в голову так ничего и не пришло.
У меня не было случая разузнать о нем в подробностях. Я просто не могу этого знать.
Но, увидев его портрет на похоронах, я подумал вот о чем.
Возможно, Камиути-кун был…
…одинок.
✵
Настал последний учебный день перед летними каникулами, а Дайи все не было.
Новое убийство опять переполошило всю школу, но, думаю, к концу каникул все устаканится.
Но внутри меня это гадкое послевкусие, наверно, останется навсегда. Все нормально, однако. В конце концов, я ведь согласился с этим исходом.
Как бы там ни было, завтра начнутся летние каникулы.
– …Так!
Давайте-ка стряхнем меланхолию!
Не обращая внимания на неприятно липнущую к спине потную рубашку, я улыбнулся и вошел в класс.
– …Мм?
Коконе почему-то съежилась в углу класса. Сидит там, обхватив руками колени, и раскачивается.
…Что она там делает?
– Привет, Хосии!
– Доброе утро, Харуаки. …Слушай, не в курсе, что с Коконе?
– Аа, это у Кири приступ ее обычной болезни «поиграйте-кто-нибудь-со-мной», так что просто забей! А то эти неприятные флюиды, которые она испускает, когда она так сидит в углу комнаты, напоминают о некоей черной тварюшке! Давай теперь будем ее звать «Тараконе Кирино»!
– Это кто здесь таракан?!
А, все-таки она нас прекрасно слышит.
Она обернулась и сердито уставилась на нас. Сегодня она скрепила волосы клипсой, так что виден затылок. И еще…
– О, очки.
На ней очки в синей оправе.
Услышав это слово, Коконе почему-то вздрогнула и снова сжалась.
– Обычно я пользуюсь контактными линзами… но забыла купить новые. Хаа… очки мне совсем не идут, поэтому мне так плохо…
– …И ты из-за этого сидишь в углу?
– Ага. Никому не хочу показывать свое лицо. Угууу.
По-моему, из-за этого она только сильнее выделяется.
Впрочем, судя по ее выражению лица, она серьезно настроена не дать никому увидеть ее в очках. С моей точки зрения, время от времени такое вполне нормально, но, полагаю, сердце женщины устроено иначе?
– Да забей, они тебе идут!
– И вовсе не идут! У тебя что, глаза протухли? Если у тебя проблемы со зрением, то это тебе тут надо очки надеть, Кадзу-кун! А, или твои глаза ослепли от любви ко мне?! Ах ты маленький влюбчивый негодяйчик!
– …Вот уж нет…
– Как ты смеешь вотужнеткать, ты, фетишист женских шмоток! А ну давай проявляй ко мне интерес!
Вам не кажется, что это немного чересчур сурово?! В смысле, это она тут изначально была вся из себя унылая…
– Давай, Хосии, руби ей правду-матку! Скажи ей: «Не только мне, ты всему миру неинтересна!»
Харуаки умеет говорить такие неуместные вещи…
– Мм! Что ты сейчас сказал, Хару!
– Я сказал, что ни Хосии, ни кому-либо еще ты неинтересна.
– А, так это было завуалированное признание.
– …Как, блин, ты к такому выводу прийти сумела?
– Ты ведь всего лишь хотел бы, чтобы так было, правда? Твое признание переводится с языка цундере[4] на человеческий примерно так: «Наша Коконе-сама так популярна, она в центре внимания всего мира… А хорошо бы я был единственным, кто ей интересуется…» Ну, тут уж ничего не попишешь. Раз ты меня так любишь, придется мне подарить тебе мою использованную салфеточку для снятия макияжа! Смотри храни ее.
