Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)
А звезды были неподвижны, и корабль висел под ними, и люди молчали, начиная осознавать свою мизерность перед величием неба.
– Ни черта ваша наука не выяснила, – сказал печально Конвей. – Так, подлаживаемся под веянья времени и делаем вид, что так и было нужно, что только так и можно жить дальше. Давайте сделаем двигатель, работающий на бензине? Давайте! Только вот стенки в камерах сгорания нужно делать потолще, иначе они не выдерживают взрыва бензина, разлетаются в клочья! Ба-ам! Давайте поставим аппарат, извлекающий из бензина… из керосина… из нефти… термоген. Давайте! Только самый маленький такой аппарат должен быть размером с дом, со всеми теплоотводными трубками, вентиляторами, предохранительными клапанами… На кораблях, что на морских, что на воздушных поставить можно, на паровозы, или как там они будут называться в этом случае – нефтевозы? – только выигрыша нет никакого, паровой двигатель все равно эффективнее, надежнее и безопаснее. Мы привязаны к нему, к нашему волшебному паровому двигателю, а это значит, что ни к каким звездам мы не полетим. Не полетим и все тут!
– А зачем вам к звездам? – прозвучал из темноты голос Алисы. – На Марс хотите лететь? На Венеру? Вы же и туда потащите за собой злобу, ненависть, унижение, убийства, пытки… А если там, в других мирах, окажутся живые, разумные существа, то вы их превратите в рабов. И все будет продолжаться так же, как здесь. Вы потащите нашу цивилизацию к звездам, раздуете ее паром и термогеном на всю Вселенную, но это будет такое же скопище шовинистов, насильников, эксплуататоров, как и на Земле. И зачем тогда куда-то лететь? Вы имеете все, что вам нужно для счастья. У вас всегда под рукой есть те, кого можно унижать, угнетать, убивать…
– Если вы не помните, мисс Стенли, – сказал Бимон, – в Англии рабство было отменено в тысяча восемьсот тридцать четвертом году.
– Правда?
Все присутствовавшие ожидали, что Алиса сорвется на крик, как обычно, но голос ее был спокоен, только усталость и отчаяние сквозило в каждом ее слове:
– Это вы расскажите ирландцам, которые умирают с голоду уже несколько веков. Индийцам расскажите, здешним неграм… Они все свободны и независимы, джентльмены. Ваши женщины – и то не имеют почти никаких прав. Но вы хотите к звездам… Кто-нибудь из вас помнит, сколько человек было на «Бродяжке Салли»? Лейтенант Боул говорил. Запомнил кто-то из вас?
– Сто три человека, – сказал Дежон. – Сто солдат и три офицера, а что?
– А то, что на бронепоезде людей было больше, я посещала «Бродяжку Салли» в Кейптауне. Помимо команды там всегда были негры. Два-три десятка. Перенести тяжести, загрузить уголь, продукты и боеприпасы. Но наш милый лейтенант Адам Боул не счел нужным включить грязных нигеров в общее количество людей. Сто три человека и десять негров – так правильнее, да? – Алиса тихо засмеялась, только смех у нее был печальным.
– Огни справа по курсу, – выкрикнул матрос-наблюдатель.
Все повернулись вправо, подошли к поручню.
В темноте светились несколько желтоватых огоньков. Внизу, там, где звезд уже не было.
– Костры, – уверенно сказал Конвей. – С десяток костров. Как раз на сотню…
Конвей хмыкнул, пытаясь сообразить, как теперь нужно подсчитывать численность команды бронепоезда, чтобы не спровоцировать в очередной раз мисс Стенли.
Ветер, набегавший на площадку от носа корабля, стал тише – «Борей» снизил скорость. Все ожидали, что корабль направится к огням, но капитан, по-видимому, принял другое решение – «Борей» медленно поплыл, описывая дугу, в центре которой были огни.
– Вот так будем летать, пока не рассветет, – сказал Конвей, достал из кармана кисет и стал скручивать сигарету, даже не спросив разрешения у дамы. – Я бы тоже не лез на рожон…
– Но там же могут быть раненые, – возмутилась Алиса, возвращаясь к своей привычной роли борца против всех и всяческих несправедливостей. – Им, возможно, нужна помощь…
– Вот утром они ее и получат, – невозмутимо провозгласил Конвей.
Горизонт на востоке покраснел. Внизу еще была темнота, но с высоты в полторы тысячи футов было видно, как скользят над горизонтом легкие облака, отражая свет встающего солнца.
– Уже скоро, – сказал Егоров. – Меньше часа осталось, как мне кажется…
Конвей потребовал подзорную трубу или бинокль, и когда матрос принес трубу, американец попытался рассмотреть, что же происходит возле костров. Он опер руку о поручень, несколько минут смотрел в окуляр, потом выпрямился и разочарованно вздохнул:
– Костры. Людей не видно. Там какие-то сооружения…
– Старый кораль, наверное, – предположил Дежон. – Здесь было много поселений буров… до прихода негров.
– До возвращения, – поправила Дежона Алиса решительным тоном. – Негры не пришли сюда, они вернулись. Они жили здесь намного раньше, задолго до того, как сюда приплыли буры, а затем британцы. Это их земля.
– Это вы, милая Алиса, скажите Ретифу, – голос Конвей стал ледяным. – Расскажите, что негры были в своем праве, когда убили всю его семью. У буров очень большие семья, у Ретифа, насколько я знаю, было двенадцать детей. И ни один из них…
– Это не его земля, – со странными интонациями в голосе произнесла Алиса. – Они жили на чужой земле, а теперь лежат в чужой земле.
– И вам совершенно не жаль этих людей? Десятки тысяч буров, десятки тысяч британцев – они все погибли, почти никто не вырвался за последние два года отсюда, не пришел на побережье, чтобы рассказать о том, что именно здесь случилось. Их не вытеснили, не прогнали, их убили, – голос Дежона чуть дрогнул. – Не только мужчин, в конце концов, мужчины обязаны умирать ради своих семей, но женщины и дети…
Алиса не ответила – молча ушла с площадки.
– Вот такое нежное создание, – пробормотал Конвей растерянно.
Он уже привык к выходкам Алисы, к ее подчас странным, с его точки зрения, заявлениям, но он никогда не предполагал, что она может говорить такое… и таким тоном.
– Мне кажется, – сказал Егоров, – что нам нужно поговорить с капитаном. Было бы неплохо спуститься на землю, посмотреть на все это вблизи.
– Если это люди с «Бродяжки Салли», а не чертовы негры, – заметил Конвей. – Это же могут быть негры, не так ли?
Но это были именно люди с бронепоезда. Когда взошло солнце, «Борей», снизившись до высоты пятисот футов, приблизился к стоянке. Из-за полуразрушенных строений заброшенного кораля вышли люди. Даже без оптики были видны красные мундиры, белые тропические шлемы, солнце искрами отражалось от медных пуговиц и пряжек.
Корабль завис в воздухе, развернувшись носом против легкого ветра, набегавшего с запада. Винты медленно вращались, удерживая «Борей» на месте. Одновременно выстрелили якорями механизмы посадки. Лебедки, сматывая трос, опустили «Борей» до высоты ста футов.
На этот раз лейтенант Боул, снова командовавший высадкой, был непреклонен – вначале высадились три десятка морских пехотинцев. Только потом пришла очередь журналистов.
– Бедняги, наверное, сходят с ума, – сказал Дежон, разглядывая из корзины подъемника солдат бронепоезда. – От радости, я имею в виду. Я бы на их месте уже попрощался бы с жизнью.
– Ну… – протянул Конвей. – Слабые у вас нервы, приятель. Помню, как мне довелось бродить по прериям…
– Мне кажется, или чего-то не хватает в этой идиллической картинке, – Егоров положил руку на кобуру «маузера». – Я только не пойму – чего именно.
Щелкнула застежка на кобуре. Егоров вытащил пистолет и передернул затвор.
Корзина коснулась земли, Егоров, Дежон, Конвей и японец легко выпрыгнули из нее. Американец держал «маузер» с пристегнутым прикладом двумя руками, словно собирался открыть огонь немедленно. Дежон оперся на свою трость и, прикрыв глаза от солнца ладонью левой руки, осматривал окрестности:
– Наверное, хорошо, что Алиса не поехала с нами. Антуан прав – чего-то здесь не хватает…
– И Ретиф почему-то решил не спускаться, – пробормотал Конвей.
Солдаты из команды бронепоезда приблизились к редкой цепи морских пехотинцев с «Борея». Солдаты выглядели уставшими, словно и не отдыхали ночью. Мундиры у некоторых были изодраны, у кого-то не было шлема или ремня, ботинки у всех – серые от пыли.
Не доходя до морских пехотинцев несколько шагов, солдаты остановились, вперед вышел лейтенант, приблизился к Адаму Боулу и отдал честь. Он что-то сказал, наверное, докладывая, но никто из журналистов не слышал ни единого слова. Журналисты напряженно вглядывались в лица солдат, пытаясь понять, что же именно кажется в этой картине неправильным, вызывает в телах странный озноб.
– На глаз – их тут человек девяносто, – тихо сказал Конвей.
Ствол пистолета он опустил к земле, но костяшки пальцев на руке, которой он сжимал рукоять «маузера», побелели.
Боул скомандовал, несколько солдат прошли к корзине, забрались вовнутрь. Лейтенант Боул решил, по-видимому, времени не терять – в корзину подъемника забрались десять солдат с бронепоезда.
