Антон Томсинов - Одинокие в толпе
– Давай не будем сидеть в комнате! Лучше прогуляемся по полису! Я приглашаю тебя отужинать в моём любимом клубе.
Мы вышли из дома и отправились в центр. Когда смотрели на наши лица, отражающиеся в стёклах поезда подземки, она спросила, трогая пальцем металлические вставки на своём лице:
– Скажи, Митер, правда, я сейчас ужасно некрасивая?
– Нет, Ната. Ты всегда будешь самой прекрасной.
– Риен рассказал мне, что он изъял из базы данных клиники журнал, в котором фиксировалось моё самочувствие каждый день. Ты читал его?
– Он мне не позволил.
– Значит, ты знаешь не всё. Меня вылечили от яда, который убивал тело, но действует ещё другой яд. Он разрушает не тело, а плату. Бионы именно его пытаются создать так упорно. Врач в больнице нашего Клана объяснил, что нейтрализовать этот яд уже невозможно – слишком много времени прошло. Сказалось и то, что меня взяли в момент пребывания в виртуальности, разорвав связь с ноутом выстрелом. Мне осталось жить ещё несколько дней, в течение которых я буду медленно сходить с ума. Начнутся постоянные головные боли. Потом я перестану что-либо воспринимать, и плата отключится. Тогда умрёт и мой мозг.
Она отвернулась от меня и провела пальцем по стеклу сложную кривую линию.
– Мы, Нейроманты, привыкли, что тело – это только физический носитель, кусок мяса, – тихо сказала она, не поворачиваясь, так что за шумом поезда я почти не слышал её слов. – Мы привыкли считать смерть обычным этапом жизни, после которого будет перезагрузка, как в компьютерной игре, и всё начнётся сначала. Мы редко умирали полностью – только когда выстрел врага попадал точно в плату... Но я хочу говорить с тобой не об этом. Ты решился на эту безумную атаку, которая чуть не стоила вам с Риеном жизней. И Бионы уж позаботились бы, чтобы ваша смерть была абсолютной... Зачем стоило рисковать?
– Половину моего ответа ты знаешь. Вторая половина – чтобы жизнь и смерть имели смысл.
– Ты хотел остаться и прикрыть отход Риена со мной... Это было глупо и ненужно.
– Это было нужно для меня. Я верю в смерть как в перезагрузку, и я не боюсь её. Чтобы проверить себя, мне надо было вступить в бой, посмотреть в дуло пулемёта робота Оружейников. Я действовал так, как действовал, потому что жизнь воспринимаю, как игру. Играть ведь можно двумя способами. Играть ради самого процесса – красиво, пусть и не всегда победно. А можно играть на победу – делать только то, что выгодно, фигурально выражаясь, то, что даёт больше плюсов... С точки зрения рациональности выгоднее было задержать врага, если погоня настигла бы нас. В игре я не раздумывая послал бы юнит прикрыть отход.
– Жизнь – не игра.
– Кому как, кому как... Во всяком случае, для меня это игра... Вот интересно, знают ли персонажи игры, что они – лишь персонажи?
– А где же настоящая жизнь?
– Этого не ведает никто.
– Ладно, – сказала Ната. – Мы уже почти приехали. Больше сегодня ни слова о смерти. Будем веселиться...
Мы вышли из подземки и оказались в толпе куда-то спешивших людей. Ната взяла меня за руку – «...чтобы не потерять друг друга».
Мы дошли почти до конца улицы, когда я увидел знакомую фигуру.
– Смотри, Ната, – сказал я, показывая ей, – это случайно не Риен?
– Да, он.
Риен, подняв воротник куртки, пробирался через толпу по другой стороне. Он направлялся, насколько я мог судить, в свой заветный клуб «Поддеревом». Одинокая чёрная фигура в толпе серых, бесцветных людей... Мы не стали окликать его, и он скрылся за углом.
Скоро мы были в любимом клубе Наты. Он ничем не отличался от прочих. Не знаю даже, чем он ей так нравился? Неяркое освещение, удобные диванчики, негромкая музыка – всё, как и везде.
Заказав еду, Ната улыбнулась смущённо:
– Мне в последнее время ужасно хочется есть. Наверно, сказывается внутривенное питание, которым меня поддерживали в клинике...
После ужина прогулялись немного по городу. Мы мало говорили, в основном о каких-то меломане.
Когда вернулись домой, было уже 22 часа.
– Можно я войду в виртуальность через твой ноут? – спросила Ната. – Мой ведь сломался, а мне так хочется снова почувствовать её.
– Хорошо.
– У тебя есть на компьютере искусственный собеседник?
– Нет.
– Не умеешь программировать искусственный интеллект?
– Я стёр его несколько лет назад.
– Может, оставить тебе отпечаток моего сознания?
– Зачем? Он всё равно не заменит тебя.
– Пусть утешает, когда ты загрустишь... И тогда мы вошли в виртуальность...
...Мы стоим в абсолютно чёрной комнате. Я не вижу стен, но чувствую, что здесь не более 10 метров в ширину. Наверное, она как раз такая, в которой Ната хотела запереться, чтобы никого не впускать, чтобы просто лежать на спине и смотреть вверх, воображая, что нет ни потолка, ни стен, нет ничего, кроме вечности и бесконечности...
– Я хочу умереть здесь, – говорит Ната. – Михаил покончил с собой до того, как его убил ял, потому что не хотел показать свою слабость. Он умер чисто и красиво. Но я не воин... А виртуальность стала моей второй родиной. Поэтому я умру здесь. Сейчас я включу программу построения искусственного интеллекта..
Она закидывает голову.
Я чувствую, как начинает работать сложнейшая программа. В результате всех её операций у меня на компьютере будет точная копия сознания Наты. Я смогу с ней разговаривать, как разговаривал с Михаилом, вставив в ноут его имплантант... Наконец, работа закончена...
– Это будет мой подарок тебе, – говорит Ната. – А теперь, пожалуйста, потанцуй со мной.
Я замечаю, что она одета в лазурного цвета тонкое платье, на плечах – фиолетово-прозрачная накидка, похожая на застывшие струйки газа.
– Я не умею танцевать.
– Это несложно. Я тебя научу.
Комната вокруг нас стремительно начинает меняться.
...Мы танцуем на рассвете, когда утреннее солнце ещё несмело пробивается сквозь облака, когда роса нехотя срывается с изумрудного листа на землю. Трава оплетает наши ноги – шелковистая и нежная. Воздух чист и светел...
...Мы танцуем в ледяной пещере. Её кристальные стены искрятся, преломляя наши изображения, дробя их на части. Я не чувствую холода. Мы кружимся вокруг сталагмитов и сталактитов (я не знаю, какие из них вверху, а какие внизу). Здесь царит застывшее во льду совершенство,которого не касалась рука человека...
...Мы танцуем на утёсе, нависшем над бушующим морем, и танец становится быстрым и резким. Брызги – колючие, блестящие, словно драгоценные камни, осыпают нас. Суровый ветер бросает в лицо белоснежную пену. Огромный водяной вал возносится и рушится у наших ног. Небо – тёмно-синее, с далёким алым заревом в том месте, где опускается в море кровавое солнце, похожее на красный щит...
...Мы танцуем в зимнем лесу, и танец опять спокоен, и нам не холодно. Снег на ветках деревьев был бы похож на застывшую морскую пену, если б не горел розовыми, синими, зелёными, жёлтыми огоньками при каждом нашем движении. Изо рта и ноздрей вырывается пар, застывая в причудливых формах. За деревьями прячутся какие-то существа, они старательно избегают моего взгляда, следя за танцем из-за ветвей и сугробов...
...Мы танцуем тихой тёплой ночью. Луна сияет над нашими головами – высокая и чистая. Я не вижу звезд – их скрывают облака. Но света луны достаточно для танца. Он отражается в глазах Наты, переливается в её накидке... Мне начинает казаться, что Ната становится всё легче и легче, а свет луны всё тускнеет и тускнеет. Темнота медленно сгущается над нами...
...Я пропустил тот момент, когда свет окончательно погас, и я остался один во мгле, а Ната ушла со светом.
Я сажусь на пол, прислоняюсь к стене и смотрю в темноту. Я знаю, что увижу, выйдя из виртуальности, поэтому и не хочу ухолить из комнаты, где только что была она... Больше я ничего не помню... Ни запаха, ни цвета, ни звуков... Только танец... Только механическая последовательность действий... И почти не осталось песка в моих ладонях...
ГОРСТЬ СНЕГА. АНТЕЙ
В этот вечер мы обедали в форте, и комендант с гордостью показал нам свой сад. Из Франции, за четыре тысячи километров, ему прислали три ящика самой настоящей земли. На ней уже развернулись три зелёных листика, и мы легонько поглаживаем их пальцем, точно драгоценность. Капитан называет их «мой парк». И едва задует ветер пустыни, иссушающий всё своим дыханием, парк уносят в подвал.
Антуан де Сент-Экзюпери. «Планета людей»...Иногда мне хочется вернуться в Сентополис. Снова пройти по его улицам. Подняв глаза, смотреть на тонкие длинные шпили, венчающие периметры домов, на каменных горгулий над дверями. Хочется оставлять свою уродливую тень на стенах его зданий. Отражаться в витринах, расцвеченных неоном. Идти в толпе – и одновременно в одиночестве. Купить пакетик конфет и свернуть с сияющих главных улиц в маленькие переулки, где верхние этажи нависают гигантскими скалами, скрывая небо. Поймать в ладонь дуновение ветра. Смотреть из своего окна на море огней – холодных огней, не дающих тепла. Я люблю холод.
![Владимир Рыбин - Включите вашу память [=Если разбудить память]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
